Гол-фантом американцам, 19-летний монстр Овечкин, конфликт в ЦСКА. Большое интервью Сергея Самсонова
Сергей Самсонов был одним из самых техничных и зрелищных российских игроков конца 90-х — начала нулевых. Невысокий крайний нападающий, в 17 лет уехавший из ЦСКА в Северную Америку, сенсационно ворвался в НХЛ, с первого сезона в «Бостоне» не просто завоевав место в составе, но и взяв в 1998 году «Колдер Трофи». Просто оцените список российских обладателей приза лучшему новичку лиги: Сергей Макаров, Павел Буре, Самсонов, Евгений Набоков, Александр Овечкин, Евгений Малкин, Артемий Панарин, Кирилл Капризов.
Полностью реализовать талант Сергею не позволили травмы, из-за которых он закончил карьеру очень рано, в 32 года. Ему не повезло со временем — под таких игроков, как он, НХЛ начала подстраиваться уже ближе к концу его карьеры, и сейчас лига во многом из таких и состоит, тогда же она была гораздо габаритнее и грязнее. Тем не менее Самсонов за 13 лет успел и до седьмого матча финала Кубка Стэнли дойти, и олимпийскую бронзу в Солт-Лейк-Сити во времена Олимпиад со всеми сильнейшими хоккеистами мира завоевать (там был его легендарный «гол-фантом» в полуфинале с американцами), и в Матче звезд НХЛ поучаствовать.
А закончив играть, запустил новый виток заокеанской карьеры, очень редкий для наших энхаэловцев. В «Каролине» он, начав с роли скаута, дорос до директора по развитию игроков. И... ушел. Заниматься, по сути, тем же самым в агентство Дэна Мильштейна Gold Star. Сегодня он прокачивает Кирилла Марченко с Павлом Минтюковым, нарезая для них показательные видео с их игрой в каждом матче и готовя к разговорам с тренерами, а завтра будет делать то же с юниорами из топ-5 последнего драфта — Артемом Левшуновым и Иваном Демидовым.
С Самсоновым, с которым судьба впервые свела нас в самом начале его энхаэловской карьеры, мы встретились в ноябре в Торонто. Он живет под Детройтом и приезжал в Канаду в «группе поддержки» Павла Дацюка, которого принимали в Зал хоккейной славы. С Волшебника и начали двухчасовую беседу.
Не буду утверждать, что «гол-фантом» в Солт-Лейк-Сити — был. Но меня убило, что судьи не пошли смотреть видео
— Как зародилась ваша дружба с Павлом Дацюком?
— Всегда проводил пару летних месяцев в Мичигане — оттуда моя жена, там у нас дом. Как обычно, хоккеисты летом всегда ищут, с кем покататься. И однажды я напросился к игрокам «Детройта». Так и получилось, что с Пашей подружились и проводили много времени вместе.
Да, мы ни разу не играли вместе полный сезон, хотя были вместе и в сборной, и в московском «Динамо» во время локаута. Но после всего, что я видел изнутри, понимаю, как он дошел до Зала славы и до всех наград — а в хоккее он добился вообще всего, взять хотя бы членство в Тройном золотом клубе.
— Как?
— При всем таланте он делал море невидимой никем работы. А отношение к себе? Как-то раз у меня сезон уже закончился, он же играл в третьем раунде плей-офф, и мы пошли поужинать. Много раз видел, как даже на этом этапе сезона ветераны позволяют себе бокал вина или кружку пива. Паша в эту сторону даже не посмотрел. Единственный алкоголь, который он готов был выпить, — из Кубка Стэнли. Я и в Торонто на завтраке в гостинице, и в Лас-Вегасе на последнем драфте увидел, что он по-прежнему очень разборчив в еде. Поэтому и выглядит так, что вы никогда не скажете, что он больше трех лет назад закончил карьеру.
И даже если убрать хоккей, это один из лучших людей, которых я встречал. Поэтому я был очень рад, когда Дацюк выиграл Олимпиаду в Пхенчхане. Поставить такую точку в карьере — это было прекрасно.
— Можете привести пример его человеческих качеств?
— Мы вместе ходили на экскурсию по музею Зала хоккейной славы. Это было феноменально — вокруг никого нет, а вы просто своей компанией смотрите эти артефакты. С нами были два гида, которые все объясняли, рассказывали истории.
В конце мы пошли фотографироваться с Кубком Стэнли. Последнего человека, англоязычного сотрудника музея, Паша подозвал сам. Тот по своей инициативе никогда не стал бы просить Дацюка сфотографироваться — им нельзя. Но видно было, как он этого хотел. Паша такие вещи замечает. Ему необязательно было это делать, однако он понимает и чувствует, что происходит вокруг него.
— Как человек, который занимается развитием игроков, скажите: что, по-вашему, помогло такому вот худенькому, немножко косолапому, невысокому, не сказать, что быстрому человеку, как Дацюк, стать суперзвездой такого уровня?
— У него есть спортивная злость. Он не любит проигрывать во всем — и в настольный теннис, и в футбол, а побеждать его мне удавалось только в гольф. Как бы ни уступал — за счет этого качества как-то все вытаскивает. Это свойство всех лучших спортсменов. Без него ты не выйдешь на другой уровень, какие бы способности у тебя ни были. А отличало его от других в первую очередь мышление. Притом что он далеко не самый большой и быстрый, Паша читал игру на пару шагов вперед по сравнению со всеми. И это оказывалось намного важнее.
— Когда вы играли с новичком НХЛ Дацюком на Олимпиаде-2002 в Солт-Лейк-Сити, это уже был тот Волшебник, которым восхищались все? Или, чтобы таким стать, ему пришлось еще проделать огромную работу?
— Тогда имелись задатки. Было видно, что он будет индивидуально очень сильным игроком. Но сейчас, когда я занимаюсь развитием хоккеистов, вижу, что зачастую они не могут выйти на новый уровень, если им долго не дают в команде более важную роль. Порой, чтобы игрок стал лидером, необходимо, чтобы тренеры позволили ему проводить на льду много времени, выходить в большинстве и меньшинстве, в ключевые моменты. Паше такой шанс дали — и он им воспользовался, стал тянуть за собой «Детройт», команда на него опиралась. Просто у него заняло какое-то время, чтобы выйти на эту роль, и с учетом того, какие мастера играли в тех «Ред Уингз», это неудивительно.
— Коль скоро вспомнили про Солт-Лейк-Сити, не могу не задать вопрос, который будет преследовать вас всегда, — про «гол-фантом» в полуфинале с американцами при 2:3.
— Со льда не видел, пересекла шайба линию ворот или нет. Повтор тоже не дает однозначного ответа, поэтому не могу ничего утверждать. Но меня до сих пор убивает другое, и вот этого понять не могу — судьи не пошли посмотреть на видео, был ли гол. И думаю, что нам не хватило минут пяти, чтобы, может, не только сравнять счет, но и победить в том матче, — с таким преимуществом мы играли в третьем периоде.
— А почему провалили два первых?
— Не думаю, что прямо провалили. Просто иногда нужно отдать должное другой команде. Американцы играли здорово. Может, из-за этого мы не так много контролировали шайбу, как это было необходимо. Но в третьем периоде перебороли эту ситуацию, пошла волна за волной в нашу пользу. Вот только счет к его началу был — 0:3. И в итоге нам просто не хватило времени.
Овечкин в «Динамо» был рад даже кроссам и баллонам
— Вы с Дацюком взяли титул в составе «Динамо» локаутный сезон-2004/05. Вас с ним и других хоккеистов, приехавших на сезон или меньше, Владимир Крикунов тоже заставлял таскать по льду баллоны — шины с сидящими в них игроками?
— Да, мы были как все. Паша, Андрей Марков, Максим Афиногенов, я и другие были полноценной частью команды, выполняли все то же самое, что и остальные. Тут не было вопросов. Нагрузки были большие, но Дацюк даже при этом работал индивидуально и делал больше, чем остальные. За ним было интересно следить, и он играл в том «Динамо» очень важную роль.
— А 19-летний Александр Овечкин?
— Никто, естественно, тогда не мог предсказать, какая у него получится карьера в НХЛ. Это просто невозможно, хотя все понимали, что Саша очень талантливый хоккеист и предпосылки для большой карьеры есть однозначные. Но что меня, к тому времени уже поигравшего в этой лиге несколько лет, больше всего удивило — насколько Овечкин в своем юном возрасте готов физически. В 19 лет это был абсолютный монстр!
Помню, что Крикунов отталкивался не от того, как на тренировках чувствовали себя ветераны, а от того, как чувствовал себя этот пацан. Такое тоже можно встретить редко. Но еще реже можно увидеть то, что Саша творит сейчас, в 39 лет. Просто невероятно! Это дано от Бога. Как бы люди ни тренировались, они никогда такого не достигнут.
— Каким юный Овечкин был в тренировочном процессе?
— Человеком, который любит хоккей. Он запомнился мне поразительно включенным в процесс — в игре, на тренировке, где угодно. На льду, в зале, во время кросса он находился как будто дома. Он всегда был этому рад. Даже кроссам. Даже баллонам.
— Как он вел себя внутри команды?
— Он был очень уверенным в себе, но не сказал бы, что чересчур. Впечатления были только положительные. Есть люди, от которых исходит такая молодая энергия, что она продлевает карьеру ветеранам, придает им желание выступать дольше. Потому что они видят, как человек любит хоккей, и эта любовь к игре их перезаряжает. При этом никто Сашу на руках не носил и по головке не гладил. Тренеры были к нему жесткими в плане требований, не было такого, чтобы Овечкин делал что хотел. И это, думаю, было правильно.
— Крикунов мог на него орать?
— Легко. Сто процентов. К нему относились так же, как ко всем, шел нормальный рабочий процесс, в котором не было никого, кто вне критики. Хорошая профессиональная обстановка, которая и позволила «Динамо» выиграть тот чемпионат.
— Почему у него не шло в первой половине прошлого сезона?
— Я очень пристально смотрел его матчи. Как и те, когда его прорвало во второй половине сезона. И не сказал бы, что он делал что-то другое или был готов на ином уровне. Просто шайба вначале как-то не шла.
— Психология?
— Даже нет. Бывают моменты, когда не идет даже у лучших. Всегда отталкиваюсь от того, есть моменты у игрока или нет. У Саши их хватало, так что голы были делом времени.
Не знаю, когда Мильштейн спит. Он в любое время суток на связи
— Вы восемь лет работали в системе «Каролины», доросли до директора по развитию игроков. Что заставило уйти оттуда в агентство Дэна Мильштейна?
— Когда работаешь в клубе, всегда есть два пути развития — тренерский и менеджерский. В «Каролине» в последние годы произошло много перемен. С одной стороны, я не видел для себя пути движения вверх как менеджера, с другой — не было желания становиться тренером. То есть наступил какой-то карьерный тупик.
Думаю, я мог бы еще долго выполнять в «Каролине» те же обязанности. Чувствовал в клубе себя комфортно, ко мне все относились хорошо и с уважением. Проблема была в том, что та роль приелась, а другой не предлагали. Общался еще с бывшим генеральным менеджером Доном Уодделлом на эту тему, но точного ответа так и не услышал. И решил, что называется, поменять курс. Это было сугубо мое решение. И даже еще до того, как пообщался с Дэном и решил присоединиться к его команде, я решил уходить из «Каролины». Одно не вытекало из другого.
— Мильштейн приводил мне в интервью ваш разговор. Вы говорили ему, что не завоевали Кубок Стэнли, и у вас есть недоделанное дело, которое вы хотите осуществить теперь как сотрудник клуба. А он ответил, что у него вы будете выигрывать Кубки каждый год, только с разными хоккеистами.
— Да, такой разговор был, но лет десять-одиннадцать назад, когда агентство Дэна только запускалось. Он тогда расписал мне свой план, и он понравился. Но я просто не понимал, как он воплотит его в реальность, сколько это займет времени и сколько для этого нужно работать. Однако все получилось!
Дэн правильно вспомнил: я считал, что не выиграл достаточно как хоккеист. Хотя в той же «Каролине» больше отвечал за развитие игроков, которые были задрафтованы, но еще не доехали до НХЛ, — и поэтому очень близко общался, можно сказать, варился в фарм-клубе. И как раз там мы победили в трех чемпионатах АХЛ. Один — ковидный, так сказать, не засчитанный, и два полноценных.
Но, находясь так близко к команде, выигравшей два трофея, прошедшей все этапы плей-офф, я вдруг понял, что не получаю тех радости и удовольствия от победы, на которые рассчитывал. Может, это тоже сыграло определенную роль в том, почему я ушел из клуба. Полагал, будет больше эмоций. Был очень рад за ребят, тренеров, но не чувствовал, что внес в эти победы такой уж большой вклад — даже находясь в финале в тренерской комнате в перерывах. Наблюдал за играми сверху, имел право слова, мог высказать тренеру свое мнение. Но после титулов был больше рад за остальных, чем получил эту победную энергию сам.
— Как объясните вертикальный взлет Мильштейна как агента? Еще десяток с небольшим лет назад его мало кто знал, он дружил и начал работать с Дацюком. А теперь входит в топ-5 хоккейных агентов мира по суммам контрактов его игроков.
— Так, как Дэн, думаю, не работает никто. Не знаю, когда он спит. Он отвечает на все звонки в любое время, доступен всем и всегда. Вижу всю его работу изнутри, и для него нет разницы, связывается ли с ним Паша Дацюк, Никита Кучеров или 16-летний парень из МХЛ. В этом бизнесе редко можно встретить человека, который успевает все и не делит людей на важных и не очень.
Нужно обладать определенным характером, чтобы переваривать такой объем работы. Повторюсь, Дэн рассказывал мне все эти планы десять-одиннадцать лет назад, и я просто не понимал, как такое возможно. Теперь — понимаю. Он работяга и никогда не останавливается. И спит, кажется, два-три часа в день. Ему этого каким-то образом хватает.
Дацюк вышел на вершину, потому что видел игру на два-три шага вперед. Это ценнее красивого катания и владения клюшкой
— После игровой карьеры вы начинали в «Каролине» с роли скаута?
— Генеральным менеджером клуба в тот момент был Рон Фрэнсис. Мы с ним остались в контакте, просто я взял год-полтора паузы. Фрэнсис предложил мне на начальных этапах скаутом по определенным командам, которые находились вблизи меня. В этой работе мне что-то нравилось, что-то нет.
— Что — нет?
— То, что ты не включен в процесс обсуждения. То есть пишешь отчеты, делаешь большую работу, но у тебя нет никакой живой коммуникации с клубом и командой. И тут получилось, что Кори Стиллман, который тоже играл со мной в «Каролине», а потом отвечал в ней за развитие нападающих, решил начать тренерскую карьеру. И мы договорились с Роном, что его роль отдадут мне. Для меня это на тот момент был очень хороший рост. И этот вариант подходил мне больше, чем работа скаута.
— Сколько вы проработали в этой роли?
— Шесть лет. И даже в роли директора по развитию мои функции по большому счету не изменились. Мы в «Каролине» все делали одно дело и общались по всем вопросам. Не было никаких барьеров, которые кто-то не имел права перешагивать и о чем-то говорить. Допустим, у Тима Глисона получился более логичный путь: в то время, когда я отвечал за развитие форвардов, он делал то же самое по защитникам. Теперь он в той же «Каролине» — ассистент главного тренера.
— Вы раскладываете игрокам по полочкам их действия в прошедшем матче. Сколько времени у вас это занимает?
— Ребята видят последнюю фазу работы — клип с их действиями минуты на три. Чтобы сделать его из записи всех смен с их участием, мне требуется где-то час. Чуть больше или чуть меньше — в зависимости от игрового времени. Это результат в том числе опыта работы в «Каролине». С одной стороны, я понимаю, что чувствует и хочет игрок, с другой — чего требует тренер. То есть могу создать мостик между ними. Понимаю, что важно и не очень, на что нужно обратить внимание, а что выкинуть. Не нужно перегружать хоккеиста 10-15 вещами за каждый матч, нужно выделить три-четыре главные, на которых сделать акцент.
— Если бы вы как игрок знали все, о чем сейчас рассказываете хоккеистам, то добились бы большего? И отыграли бы дольше?
— Не знаю, особенно насчет второго. У меня было слишком много травм. Я рано закончил. С другой стороны, и начал в НХЛ рано, в 18. Может, от этого и столько болячек нажил. И из-за того, что хоккей тогда был другим — в те годы, когда вливался в лигу, в каждом сезоне у тебя была минимум пара травм, которые оставались с тобой на всю жизнь.
— Ого!
— Может, они не такие серьезные, но и сейчас их чувствую. Что же касается того, добился ли бы я большего, то в Северной Америке есть такое выражение — ты или тренируешься усердно, или тренируешься умно. И когда происходит второе, это обеспечивает более быстрый прогресс.
Скажу так. Моя роль всю карьеру была в топ-6 и большинстве — это мои сильные стороны. А исходя из того, что знаю сейчас, смог бы освоить и другие функции, — не столь зависящие от очков. И тем самым продлить себе карьеру, если бы, конечно, у меня не было такой кучи травм.
— Уже в конце вашей карьеры лига стала меняться в пользу таких игроков, как вы, — быстрых и техничных. Родись вы лет на десять позже — было бы легче.
— Невозможно жалеть о том, на что не можешь повлиять. Но тренд сейчас действительно на скорость, на креативных хоккеистов, на то, что лучше победить 5:3, чем 1:0. И огромную роль — большую, чем раньше — играет большинство. Вся работа НХЛ как лиги идет в направлении зрелищности, удовольствия для болельщиков.
— Тренер «Флориды» по индивидуальным качествам Максим Иванов говорил мне, что, на его взгляд, возрастание роли атакующих игроков связано с тем, что пришло поколение хоккеистов, которые росли на персональных занятиях, а не только и даже не столько в командах.
— И да, и нет. Нет вопросов, ребята сейчас технически подготовлены здорово и быстро бегут. Но не уверен, что многие из них умеют думать на таких скоростях. Зачастую на тренировках ты видишь игроков, которые просто летают по пустому полю. Но поставь две фишки и чуть усложни задание — и начинается сумбур.
Вернусь к Дацюку. Почему он вышел на такие вершины в хоккее? Потому что читал все на два-три шага вперед, предвидел то, что сделает соперник. Поэтому Паша мог играть в любые времена, в любом хоккее. Эти качества для меня более ценны, чем у ребят, которые просто красиво катаются, здорово владеют клюшкой, но не могут понять, как найти себя в игре.
— Мильштейн рассказывал, что вы работаете даже с ребятами 2010-2011 годов рождения. Слышат ли вас подростки? Вы с ними работаете как-то иначе, чем со взрослыми?
— Интересный вопрос. Да, общение с игроками из НХЛ и МХЛ, не говоря о еще более юных, — совсем разное. Я для себя понял, что некоторые вещи мальчишкам сразу объяснять не надо, а лучше оставить на будущее. Имею в виду в первую очередь элементы, связанные с системой, с игрой без шайбы. Уверен, что ребята к этому придут, а до поры перегружать их этим не надо.
А на что можно направить сразу — это на какие-то слабые моменты с технической точки зрения. Допустим, если защитник неграмотно подкатывается к сопернику или оставляет слишком много пространства. То же самое с форвардами — если они не видят время и пространство, где и как его найти.
Марченко всегда смотрит вперед и никогда не хочет останавливаться
— Вашим первым успехом у Мильштейна стал мощный прогресс Кирилла Марченко в «Коламбусе». Первые два года в НХЛ он провел очень хорошо, а теперь вообще входит в топ-30 лиги по результативности. Какие рычаги вы для этого нашли?
— Никогда не считаю своей прямой заслугой прогресс игрока. В конце концов, все зависит от него самого. Кирилл — трудолюбивый, живет хоккеем. Да, какие-то детали мы всегда обсуждаем, на что-то опираемся, смотрим, куда двигаться дальше. Самое важное в нашем общении — то, что он всегда смотрит вперед, ни на секунду не хочет останавливаться. Все, чего Марченко добился и еще добьется, — не из-за общения со мной, а из-за таланта и его правильного использования.
— Тем не менее цитирую самого Марченко: «Очень благодарен Сергею. Мы в классных отношениях, он замечательный человек и специалист. Именно Самсонов довел до меня такую мысль: если хочешь играть раскованно, позволять себе какие-то финты, то должен приносить за это дополнительную пользу команде в обороне. Это даст тебе в глазах тренера больше права на риск. И этот совет работает».
— Логично, нет? Все игроки, особенно креативные, делают ошибки. Но важно, чтобы ты их искупал. В свою очередь тренеру нужно понять, каким игрокам можно рисковать, каким — нельзя. И как загрузить нападающего-творца, чтобы он приносил пользу обороне и в то же время чувствовал себя раскрепощенно в атаке. У нас с Кириллом есть определенные договоренности, где он может и не может рисковать. Это отталкивается от того, что мы знаем требования конкретного тренера, — каких ошибок нужно стараться в первую очередь избегать.
— А мысль о дополнительном праве на риск за счет лишней работы в обороне вы выработали на собственном примере? Кто-то из ваших тренеров это вам говорил?
— Не сказал бы. Думаю, я был бы лучше как игрок, если бы нашелся тренер, который подошел и именно так все объяснил. Просто с тех пор изменился и сам хоккей, и взаимоотношения игроков и тренеров. Сейчас гораздо проще постучаться в тренерскую, зайти, поговорить и понять, где ты находишься. Если у тебя мало игрового времени, ты можешь зайти к главному тренеру. Всегда ли тебя верно при этом направят — это тоже вопрос дискуссионный. Но тебя точно за это не накажут. В мое время было иначе. Это тоже — эволюция хоккея.
Любой тренер должен понимать, что форвард из топ-6, выходящий в большинстве, — созидатель, в любом случае будет делать ошибки. Самое главное, чтобы тренер дал ему несколько — два, три, четыре — базовых тезиса по построению игры, на которые тот сможет опираться. В этом случае у него будет четкое понимание, что можно, а что нельзя.
— Понятно, что зайти в тренерскую к вашему первому тренеру на профессиональном уровне Виктору Тихонову в ЦСКА и к первому тренеру в НХЛ Пэту Бернсу в «Бостоне» было невозможно или крайне сложно. А дальше?
— Дальше был Майк Кинэн. К этому времени у меня уже набралось опыта в лиге, да и с ним самим на самом деле можно было общаться. Но я у него играл столько, что просто ужас, ха-ха! Он меня использовал везде, и вопросов по моему времени на льду при нем не было никогда.
При Бернсе — да, таких диалогов не представляю. При нем, да и в большинстве случаев тогда было четкое понимание: тренер — генерал, игроки — солдаты. Почему сейчас по-другому? Может, возникло понимание, что при тяжелом графике матчей, который есть в лиге и где довольно часты варианты с тремя матчами за четыре дня, да еще и с перелетом, ты должен хотеть играть не только для себя и команды, но и для тренера. Это дополнительная мотивация для хоккеиста — когда надо выходить на лед через силу, понимать, что тренер борется и волнуется за тебя.
— Работаете ли вы с восходящей звездой «Анахайма» Павлом Минтюковым, также клиентом Мильштейна?
— Да, регулярно общаемся. Когда Паша вливался в НХЛ, было понятно, что его котировали очень высоко — попадание в топ-10 на драфте говорит о многом. Но тогда его рассматривали в первую очередь как атакующего защитника. Я же вижу, что ему подходит любой хоккей. Настолько здорово двигается, играет клюшкой, забирает у нападающих пространство, создает...
Не знаю, где у него потолок. Возможно, задача для него на следующие несколько лет — нащупать какие-то свои лимиты, понять, что он может, что — нет. Лучше понять себя и свой организм. Факт, что молодому защитнику оказаться на таких ролях в НХЛ, как Минтюкову, удается очень редко.
— В вашей с ним работе делаете акцент на улучшение оборонительных или атакующих навыков?
— Смотрим на обе стороны. Мое общение с игроками — это диалог, а не «я сказал, ты делай». Иногда перебор видео даже вреден. Сверху тебе может казаться, что у игрока было больше времени, а на самом деле его не было. Поэтому очень важно понять, что в определенном эпизоде чувствовал сам хоккеист. И с Минтюковым вдвойне интересно общаться, потому что его можно запустить в любую сторону. Ему можно сказать: «Если ты сделаешь это — думаю, у тебя получится». В следующей же игре смотришь — делает! Думаешь — ни фига себе! Редко кому можно что-то сказать, и он схватывает вообще сразу. Паша очень талантливый игрок, но важно и то, что с ним приятно общаться и работать.
«Флорида» чемпионского сезона строилась очень необычно
— Четыре года уже ближе к концу карьеры вы играли в «Каролине» у нынешнего действующего обладателя Кубка Стэнли Пола Мориса. Каков он?
— С ним можно было общаться, да и сам он любил разговаривать с игроками. При этом он чрезвычайно системный тренер, работает в НХЛ очень долго — и в конце концов симбиоз системности и опыта привел к тому, что все-таки взял Кубок Стэнли.
Никогда не забуду, что при всей общительности Пола он был очень жестким в плане того, что он хочет видеть от нас на площадке. Понимание, какой должна быть игра, у него было и остается очень четкое и ясное. Он однозначно один из лучших тренеров, которые у меня были. Но не уверен, что я был одним из его любимых хоккеистов. Потому что мои ошибки, может, не так здорово монтировались с его пониманием игры.
Помню, как уже после нашей совместной работы он на сезон уехал тренировать в в Магнитогорск. А когда вернулся, возглавил «Виннипег» — и я смотрел его пресс-конференцию. Был вопрос, что нового он для себя взял за время работы в России. И он интересно ответил — цитирую не дословно, а по смыслу. Пол признался, что теперь понимает, почему европейцы и в особенности русские делают то, что делают, когда приезжают играть в Северную Америку. Поскольку увидел, что вещи, которые ценятся в России, не ценятся за океаном, и наоборот.
И, может быть, после этого, имея опыт работы по обе стороны океана, он нашел для себя баланс, как правильно работать и с европейцами, и с североамериканцами, понимая сильные стороны как тех, так и других. И это сделало его более сильным и разносторонним тренером, который пришел к большой победе.
— За кого вы болели в финале Кубка — за Мориса или за «Эдмонтон», в составе которого точно так же дошли в 2006-м до седьмого матча финала и проиграли?
— Отвечая, уйду чуть в сторону. У нас в это время во Флориде проходил тренировочный лагерь, который Дэн (Мильштейн. — Прим. И.Р.) организовал до драфта для ребят, наших клиентов, которые должны были в нем участвовать. И мы работали в тренировочном дворце «Флориды». Я болел за то, чтобы эта серия... закончилась побыстрее, потому что нам дали рамки, в которые мы должны были укладываться. Нам нужно было сваливать из дворца, по-моему, до 09.30, поскольку «Пантерз» и «Эдмонтону» в это время нужно было приезжать на свои тренировки. И так вышло, что наши пожелания сбылись с точностью до наоборот. Но завершилось все великолепно. Для хоккея ничего лучше, чем седьмая игра финала, не придумаешь.
— И все-таки вы так и не ответили — вам было радостнее за Сергея Бобровского и его «Флориду» или обиднее за Коннора Макдэвида и его «Ойлерз»?
— Радостнее за Бобровского. Не то чтобы Макдэвид не заслужил победы. Но, когда мы начинаем говорить об отдельных хоккеистах, то находим не одного и не двух, которые ее более чем заслужили, но так никогда и не выиграли — взять хотя бы моего многолетнего одноклубника Джона Торнтона. Но когда ты — вратарь, тебе 35 лет, ты уже много лет выступаешь в этой команде, когда тебя взяли под долгосрочную задачу дойти до Кубка Стэнли, и однажды ты приходишь к этому — очень классно и радостно.
— Тем более что Бобровский пришел во «Флориду», уже будучи двукратным обладателем «Везины», но первые сезоны в новом клубе ему не удались. Тем не менее он переборол это и дошел до вершины.
— Сто процентов. И там на самом деле создали хорошую команду. После победы я много читал о «Флориде» — и вот что меня удивило. Обычно команды строятся за счет драфта. Находясь на дне, они годами перезагружаются и постепенно вводят в состав, а затем превращают в лидеров молодых ребят, которых клуб когда-то задрафтовал. Так было у «Вашингтона» с Овечкиным и Бэкстремом, у «Питтсбурга» с Малкиным и Кросби, у «Чикаго» с Кейном и Тэйвзом. А у «Флориды» в чемпионском сезоне было всего два задрафтованных ей игрока.
— Речь, как я понимаю, о капитане Александре Баркове и защитнике Дмитрии Куликове, который был задрафтован в первом раунде, потом прошел четверть лиги и вернулся домой, где и взял трофей.
— Остальных «Флорида» получила через обмены и подписание свободных агентов. Это мастерство функционеров, в данном случае — очень интересная и необычная работа генерального менеджера Билла Зито, причем до него команда не выходила в плей-офф около десяти лет. Тот же обмен Джонатана Юбердо, который в предыдущем сезоне набрал больше ста очков, в «Калгари» на Мэттью Ткачака, был смелым решением и в корне поменял дух команды.
— Вы поняли этот обмен со стороны «Флориды» в момент его осуществления?
— По хоккейному — да. Но не был уверен, что эта идея выстрелит. Ткачака брали конкретно под плей-офф. Против него тяжело, он, как и брат, очень колючий. Я играл против их папы Кита, и он был такой же. «Калгари» же, по идее, должен был получить больше от обмена с чисто игровой точки зрения — но этого пока не видно. «Флорида» вышла из этого трейда абсолютным победителем.
— Вы упомянули Торнтона, задрафтованного в ваш год под первым номером. Сохранили ли контакт, когда разошлись из «Бостона» по разным клубам? И обидно ли вам, что он, проведя такую фантастическую карьеру, так и не выиграл Кубок?
— Вот за кого я болел, так это за «Сан-Хосе», когда тот с Торнтоном дошел до финала... Джо в любом случае, пусть даже без Кубка, войдет в Зал славы. Но столько лет быть игроком, который не только блистал сам, но и делал партнеров вокруг себя лучше, и не взять Кубок — конечно, крайне обидно. Да, мы остались в контакте, недавно списывались. Рад был узнать, что его майку повесят под своды дворца в Сан-Хосе. Выслал ему в связи с этим видеосообщение.
Когда Свечников первым в лиге сделал лакросс, это было феноменально
— Вы всегда были техничным игроком. А пробовали ли когда-нибудь забивать лакроссом, как Андрей Свечников, с которым вы несколько лет были в одной организации?
— Нет. Даже на тренировках. Мне и в голову такое не приходило, если честно. На самом деле это эффективная вещь, ее можно использовать. Многим она не нравится, особенно вратарям. Но когда Андрей в первый раз так сделал, это было феноменально. И после этого все начали пробовать, то есть он открыл для НХЛ тренд. Впервые такой гол был забит намного раньше в колледже Мичигана. Потом на чемпионате мира в матче со сборной России это сделал финн Гранлунд, который сейчас играет в «Сан-Хосе». Это — креатив, а у Свечникова креатива хватает везде.
— Как к этому относится Род Бриндамор? Это вы знаете точно и можете судить не со стороны.
— Нормально. Не думаю, что с его стороны есть негатив. На самом деле Бриндамор хоть и очень требовательный тренер, он живет за своих хоккеистов. Думаю, ребятам нравится играть за человека, с которым они всегда знают, где находятся. Никогда нет никакой недоговоренности. Играешь ты хорошо или плохо, он тебе четко даст об этом знать. Прямой, не играет ни в какие игры.
— Сейчас Матвей Мичков проводит первый сезон под руководством жесткого тренера Джона Тортореллы, который и сажал его пару раз, и лакроссы делать запрещал. Вы проводите параллель с собой? У вас в начале карьеры в НХЛ был крайне требовательный Пэт Бернс, который вас тоже воспитывал.
— Сто процентов да! Помню, как было обидно, когда во втором сезоне пропустил игру плей-офф. Теперь осознаю, что многое тогда недопонимал. А как раз очень важно иметь рядом людей, которые в этом разберутся и с высоты своего опыта подскажут какие-то вещи. Может, даже опытные хоккеисты в твоем клубе. Взять игрока под крыло, сходить с ним на ужин и объяснить, что да как, — это очень важно, чтобы чувствовал, что он в команде. Когда тебя сажают в запас и ты еще совсем молод, то ощущаешь, словно тебя выкинули за борт. И тут очень важно, чтобы у хоккеиста была поддержка.
— Недавно в КХЛ, отыграв после «Вашингтона» чуть-чуть за «Каролину», уехал Евгений Кузнецов. Это вас сильно удивило?
— Не то чтобы прямо поразило, но немного удивило, да. Казалось, в «Харрикейнз» он опять начал заряжаться, в первых играх смотрелся неплохо. Потом начал получать поменьше времени, может, ему роль не нашли. Но, на мой взгляд, Кузнецов не до конца исчерпал себя в НХЛ. Должны были найтись команды, которые смогли бы его правильно использовать и получать позитив от его пребывания на льду.
— Допускаете, что он вернется в НХЛ?
— Вряд ли. Очень мало примеров, когда опытные ребята, уехав в КХЛ, возвращаются. Не потому, что они не могут. А потому что на их места уже приходят другие.
В 17 лет уехал из России из-за войны внутри ЦСКА
— Вашим первым тренером был Сергей Гимаев. Все помнят его как лучшего хоккейного телеэксперта в России, а каким он был в работе с детьми?
— Мы прошли с ним путь с начала до конца школы ЦСКА. Сергей Наильевич всегда был фанатом североамериканского хоккея. Он дал нам определенную свободу и всегда общался с ребятами не сверху вниз, а как бы на одном уровне. Да, он был требовательным, но если чья-то дверь из тренеров в моей карьере всегда была открыта — то это его.
Теперь думаю, что Гимаев опережал время. В годы, когда и в Северной Америке, и тем более у нас тренеры в основном ставили себя как этакие генералы, с ним можно было в любой момент поговорить на любую тему. И как игроков он не загонял нас в строгие рамки. Для меня стало большой удачей оказаться у него. И когда его так рано не стало, то ты думаешь о том, как же несправедливо, что мир теряет таких великолепных людей.
— Еще в 18 лет вы мне сказали: «Если бы не конфликт в ЦСКА, может, до сих пор играл бы в России». То есть вы в 17 лет уехали из Москвы в Интернациональную лигу, в «Детройт Вайперз», именно потому, что внутри армейского клуба началась война и он разделился надвое?
— Так и было. Я просто не понимал, что происходит. Ходили разные слухи, никто до конца не знал, в какой лиге какая команда будет. В итоге команда под руководством Александра Волчкова, где выступали все мои друзья и одногодки, отправилась дивизионом ниже.
А у меня была мечта — играть в НХЛ. И даже в таком возрасте я как-то дошел до решения, что нужно уезжать. Если бы в ЦСКА все складывалось нормально, я бы там остался. В то время у меня был агент Джей Гроссман. Поговорил с ним, попросил найти мне команду в Северной Америке. Сначала речь шла о канадской юниорской лиге, но та команда в лиге Онтарио, которая меня задрафтовала, не думала, что я приеду, и заранее подписала других ребят.
А Интернациональная лига не имела никакого отношения к НХЛ и ее клубам, руки у команд там были развязаны. Подписал контракт с «Детройт Вайперз», мы выиграли чемпионат, меня признали лучшим новичком, и «Бостон» взял меня в первом раунде. Я и жену тогда встретил — в общем, это был какой-то феноменальный год. Все показалось очень просто. Когда ты в первый же сезон в стране выигрываешь трофей, тебе кажется, что будешь побеждать каждый год. Ну, или не каждый, но часто. А получилось так, что это был мой единственный кубок за всю карьеру.
— Вы до сих пор живете под Детройтом?
— Да. У нас две дочки, учатся в колледже. Время бежит. Пока мы в Мичигане, но посмотрим, что будет дальше. Какого-то определенного плана на несколько следующих лет нет.
— Живете одним днем?
— Двумя, ха-ха! Надеюсь, все еще впереди!
— В КХЛ не звали на работу?
— Звали. Но, опять же, если не чувствую, что смогу отдаваться работе на сто процентов, — не хочу обманывать хоккей. И людей, которые мне бы доверились.
— Кем видите себя лет через десять?
— Трудно сказать. Мне нравится то, что делаю сейчас, тот вклад, который я вношу в развитие ребят. А так далеко не забегаю.
— В России давно не были?
— В последний раз приезжал на похороны Сергея Наильевича (в 2017 году. — Прим. И.Р.)
Рэй Бурк на каждый матч подвозил меня на арену и обратно
— В первом же сезоне в НХЛ, в 18 лет, вы выиграли «Колдер Трофи», повторив достижения Сергея Макарова и Павла Буре. Насколько неожиданным для вас стало такое триумфальное вхождение в НХЛ?
— Вообще об этом не думал. Играл себе и играл. Никакой цели взять приз лучшему новичку перед собой точно не ставил.
— Трудно было с ходу завоевать доверие у такого жесткого тренера, как Пэт Бернс, бывшего полицейского, и не хоккейного, а настоящего?
— Не сказал бы, что с ходу. Думаю, это заняло где-то полсезона. Может, нам с Джо Торнтоном в тот момент повезло с командой. В том году у «Бостона» было два выбора на драфте в первой десятке, и он ушел под первым номером, я — под восьмым. «Брюинз» тогда были одной из худших команд, и мы сразу попали в состав. У нас было много молодых ребят, которые, так же как и мы, делали ошибки. То есть тренеру невозможно было сделать крайним кого-то одного — вот, мол, он ошибается и не будет играть. И как раз благодаря молодому составу от нас готовы были дольше ждать, когда мы начнем приносить пользу команде.
— Как я понимаю, вас в «Бостоне» взял под опеку великий Рэй Бурк.
— И да, и нет. Кстати, недавно виделся с ним в Бостоне. А тогда он не то чтобы ходил за мной и направлял на площадке — как надо делать, как нет. Но этот человек, который фактически уже был в Зале славы, поступил так, как на его месте сделал бы далеко не каждый. Но, по моим наблюдениям, такое поведение как раз отличает людей, которые многого достигли.
Я в то время жил с родителями, у нас на всех была одна машина. Бурк об этом знал, хотя знать был совершенно не обязан. Ему было по пути от дома. Он понимал, что, если я буду брать машину, то без нее на это время останутся родители, у которых, может быть, есть свои дела. И перед первой же игрой даже не спросил, хочу ли я, чтобы он меня забирал из дома, а потом отвозил обратно, а просто сообщил как факт: «Я тебя сегодня забираю». И вот так он со мной довольно долго возился.
В хоккее я бы как раз не сказал, что Рэй меня особо направлял, хотя теперь осознаю — надо было больше с ним общаться, прислушиваться, спрашивать. Это был огромный ресурс для роста, из которого можно было черпать и черпать, но я по молодости этого не понимал.
— Поддерживаете отношения с вашим соседом по номеру и центрфорвардом вашего звена в первый сезон в «Бостоне» украинцем Дмитрием Христичем?
— Нет, много лет уже не общались. Благодарен ему за помощь в начале моей карьеры. Он постарше — и, став моим центральным, где-то подстроился под меня, и это помогло моему развитию. И общаться с Димой было интересно, мы хорошо находили общий язык.
— Бернс на второй ваш сезон сказал, что Самсонов должен осознать: его начнут бить, как в НХЛ бьют всех невысоких нападающих. Приводил пример Николая Борщевского в «Торонто», которого он тренировал. Он оказался прав?
— На мой взгляд, все работает чуть иначе. Когда ты только входишь в лигу, соперники тебя тестируют, наезжают, проверяют твою реакцию и способность терпеть боль, лезть в горячие точки площадки. Но в какой-то момент тебя признают как игрока НХЛ и начинают относиться немного по-другому. Не то чтобы оставляют в покое — понятно, как можно использовать сильные стороны габаритных защитников или форвардов против маленьких. Это в любом случае физическое воздействие.
Но за время карьеры я не почувствовал, что за мной постоянно гонялись, потому что я маленький. Никогда не был великаном и понимал, что за мной будут гоняться, бить. Если ты хочешь играть в хоккей, по-другому невозможно. И так было всегда.
— Но вы же говорите, что чуть ли не каждый сезон получали пару травм, которые остались с вами до конца карьеры.
— Да, но это не из-за моих габаритов. Лига была грязнее для всех. Можно было кого-то на вилы посадить и привезти в борт, кого-то закопать — и никакой реакции судей. Сейчас все изменилось к лучшему, без вопросов.
— Кому за это надо сказать спасибо?
— Мне кажется, лига приняла это направление для зрителей. Когда все играют в защите, работают, бегают, копают, а моментов нет — публике это неинтересно, и она начинает уходить с трибун, доходы клубов падают. В НХЛ это просчитали и приняли правильное решение. К тому же стали меньше проходить мимо талантливых хоккеистов, на которых раньше из-за небольших габаритов не обращали внимания.
Парадокс в том, что все команды стали лучше играть в защите — теперь отрабатывают все, включая звезд. Но голов — больше! В первую очередь за счет того, что команды намного чаще играют в большинстве, судьи свистят все. Не уверен, что намного больше голов забивается при «пять на пять», а вот в неравных составах — другое дело. Этот процесс очищения игры начался с большого локаута-2004/05 и продолжается какими-то изменениями каждый год.
Хоккеистам, которые играют у Ларионова в Нижнем Новгороде, очень повезло
— В 2001 году вы единственный раз участвовали в Матче звезд НХЛ.
— Да, играл тогда в «Бостоне», а Матч звезд тогда проходил в формате «Европа против Северной Америки». Классное шоу! Больше, правда, для зрителей и для семей игроков, чем для самих участников. Но запомнилось, что попал в звено с ребятами из «Колорадо», взявшими через несколько месяцев Кубок, — шведом Петером Форсбергом и чехом Миланом Хейдуком. И поймал себя на ощущении, что с ними, даже выйдя на лед впервые, очень легко. Потому что они знали друг друга очень хорошо, и их феноменальный уровень позволял мне даже без подготовки понимать, чего они хотят в том или ином эпизоде.
— На Олимпиаде в Солт-Лейк-Сити вы играли в тройке с уже великим Сергеем Федоровым и 18-летним Ильей Ковальчуком. С ними взаимопонимание быстро нашли?
— Мне было вообще феноменально с ними играть. Федоров был моим кумиром. Выйти с ним не просто в одной команде, но и в одной тройке стало для меня чем-то нереальным. Честно говоря, надеялся, что в плане игры все будет лучше — времени на тренировки почти не было, и с листа не все получилось. Но было потрясающе с Сергеем общаться, смотреть, как он играет, какой объем работы делает, как подчищает за своими крайними нападающими, как профессионально относится к себе вне льда. Он воплощал в себе все то, что говорят о великих хоккеистах. Жаль, что в будущем мы никогда не сыграли вместе, — думаю, получилось бы лучше.
— Вы застали на Олимпиаде-2002 молодого специалиста Вячеслава Фетисова. Мог бы он стать большим тренером, если бы продолжил идти этим путем?
— Сто процентов — да. У человека с таким опытом и таким имиджем это бы точно получилось. Вот вам просто эпизод. Готовимся к Олимпиаде, делаем на тренировке упражнение. Кто-то из защитников напортачил. Фетисов свистит, берет шайбу и сам показывает, как это нужно делать. Задание было не самое простое — и это выглядело феноменально, произвело большое впечатление на ребят. Он мог бы стать классным тренером, и было бы очень интересно за этим следить. Жалко, что этого не произошло.
— Зато его многолетний партнер по звеньям в ЦСКА, сборной СССР и «Детройте» Игорь Ларионов захотел стать — и стал — тренером в 60 лет.
— Я вот никогда не видел себя в роли тренера, и было бы интересно узнать у Игоря, когда и как он понял, что может им быть. Мы часто с ним, как и с Дацюком, общались летом, поскольку он после карьеры проводил много времени в Мичигане. И про его видение игры, которую он ставит в «Торпедо», я знал давно. В хоккейном мире, на мой взгляд, мало людей, которые могут прийти и это сделать. Поэтому скажу так: ребятам, которые сейчас выступают в Нижнем Новгороде, очень повезло.
— С точки зрения ощущения творческой свободы и удовольствия от игры?
— Да, и развития их сильных качеств. Это совсем другое видение, философия хоккея. Не о том, чтобы перебегать, задавить, перетерпеть, — а о том, чтобы переиграть. Если мы контролируем шайбу — мы будем побеждать. Не знаю, сколько людей на планете могут сделать то, что он делает сейчас.
— Представляете ли вы поворот, при котором в НХЛ найдется генеральный менеджер, который с учетом колоссального авторитета Ларионова за океаном и видя его работу в «Торпедо», позовет его главным тренером в свой клуб?
— Мне кажется, очень тяжело вливаться в НХЛ, не тренируя до того в этой лиге. Говорю это, опираясь на то, что вижу изнутри. Не то чтобы Игорю Николаевичу нужно кому-то что-то доказывать... Но все равно нужно доказать, что это работает здесь. К тому же, чтобы играть в такой хоккей, который он видит, нужен специфический подбор игроков. Этот подбор нужно строить, и это займет не один год.
— Себя вы главным тренером вообще не представляете?
— Не представляю.
— И не допускаете, что в какой-то момент, как Ларионов, можете к этому прийти?
— Думаю, нет.
— Почему?
— Эту работу нужно любить, ею нужно жить. Проведя много времени с разными тренерами, я видел, до какой степени они живут этим. Плюс к тому у меня нет такой жилки, чтобы быть человеком, который постоянно управляет коллективом. Для этого нужно быть, во-первых, хорошим оратором, уметь в любом настроении убедить в чем-то, настроить каждого игрока и команду в целом.
Во-вторых — каждый день приносить в коллектив энергию. Если ты этого не делаешь, то перестаешь быть эффективным — говорю это как игрок. Когда любой тренер, каким бы знаменитым он ни был, понимает, что его скоро уберут, — как раз эта энергия куда-то пропадает. Команда играет плохо, хоккеисты вдруг понимают, что все уже перепробовано и других путей, кроме смены тренера, нет. Как человек, не вижу в себе сил и как раз этой самой энергии делать такое, давать эту энергию каждый день. Да, наверное, способен на это несколько раз в году, но ежедневно, год за годом... Это не мое.
— Кто из тренеров и что дал вам для более объемного понимания хоккея?
— Кинэн — свободу. Бернс... Лучше бы он был в моей карьере попозже, когда я лучше понимал самого себя. А это понимание приходит, когда ты далеко проходишь в плей-офф. В «Бостоне», к сожалению, этого ни разу не произошло. А после того, как я дошел до седьмого матча финала с «Эдмонтоном», то по-другому начал смотреть на хоккей и анализировать его. И этот опыт остался со мной на всю жизнь.
— Запамятовал, кто вас тогда в «Ойлерз» тренировал?
— Крэйг Мактавиш, последний хоккеист в истории НХЛ, который играл без шлема. Он был частью того «Эдмонтона» с Уэйном Гретцки, который много лет побеждал постоянно, и это нам тогда помогло. Мы залезли тогда в плей-офф только в 81-м матче регулярки, были Золушкой, которая едва не стала принцессой.
Вокруг команды тогда было очень много людей, которые выигрывали в «Эдмонтоне» в 80-е, и мы ощущали их победную энергию. То Гретцки, то Мессье. Нет, мы с ними не общались, они заходили поговорить с Мактавишем. А мне интересно было посмотреть, насколько уверенно он чувствовал себя под давлением. Он через это столько раз проходил, будучи хоккеистом! Когда тренер нервничает, ты, игрок, всегда это чувствуешь. Здесь ощущения нервозности от него не исходило вообще.
— Не представляю себе, что мог чувствовать Морис перед седьмым матчем, когда «Эдмонтон» в этом году сравнял счет в серии с 0-3, а сам он никогда не выигрывал Кубок. Как это переварить, как показать команде, что это еще не крах?
— Полностью согласен. Но когда есть такой огромный тренерский опыт, как у Пола, — думаю, это и помогло выровнять ситуацию. Только сами люди могут знать, что произошло внутри, но не сомневаюсь, что он был уверен в себе, в своих действиях. Иначе «Флорида» бы точно не выиграла седьмой матч. Главный тренер в любом случае очень влияет на коллектив. По-другому просто не может быть.
Когда проиграл седьмой матч финала — чувствуешь себя у разбитого корыта. Дальше двигаться некуда
— Что такое проиграть седьмой матч финала Кубка Стэнли?
— (Долгая пауза.) Ближе подойти к мечте невозможно. Ведь каждый пройденный этап Кубка — это огромные усилия. У меня были хорошие годы в том же «Бостоне», особенно последние. Как раз перед большим локаутом мы собрали хорошую команду, и просто стечение обстоятельств, глупые травмы у лидеров, привели к тому, что так и не смогли пройти первый раунд.
А тут, войдя в последний момент в плей-офф, мы прошли весь путь. Почти. Обыграли «посеянный» первым на Западе «Детройт», потом «Сан-Хосе» и «Анахайм», ни с кем не дойдя до седьмого матча. Уже в финальной серии, проигрывая 1:3, вытащили пятый матч в гостях в овертайме, затем дома уверенно взяли шестой. И ты до сих пор думаешь, что бы было, если бы тогда победили. Но, знаете, несмотря ни на что, это хорошее воспоминание. Один из лучших моментов в жизни. Это ты понимаешь потом. А тогда...
На седьмой матч всегда приезжают семьи игроков. И после матча нужно куда-то идти. А когда ты проиграл — не хочется ничего. Хочется забраться в какой-то угол, от всего отвернуться и ничем не заниматься, никого не видеть и не слышать. Время, конечно, лечит. Но до конца эти раны все равно никогда не заживают.
— А могло в том матче что-то произойти по-другому, чтобы вы выиграли? Какая-то деталь?
— Думаю, нет, хотя матч был равным. Мы проиграли 1:3, и третью шайбу «Каролина» забила в пустые ворота. Где-то у нас были моменты, которые мы не использовали, а соперник, наоборот, свое забил. Но, мне кажется, если бы наш основной вратарь Дуэйн Ролосон не сломался в первом матче финала, мы бы ту серию выиграли. Это не значит, что наш второй голкипер отыграл плохо. Но Дуэйн во многом вытащил команду в финал. Прошел до него с начала плей-офф. И потерять основного вратаря психологически было тяжело.
— В недавней документалке о последнем финале показали, как рыдал Коннор Макдэвид в раздевалке после седьмого матча. Вы тоже плакали?
— Да. Как и минимум половина наших игроков. Ты чувствуешь себя у разбитого корыта. Дальше двигаться некуда. За день, за два до матча ты представляешь себе, что взял Кубок, стараешься думать только о позитиве — и как раз не думать о том, что будет, если вы проиграете. И когда это все-таки происходит, очень трудно удержать себя в руках.
— Когда вы меньше чем через два года перешли в «Каролину», там оставалось еще много хоккеистов, против которых вы играли в финале. Много разговоров было на эту тему?
— Мало. Но в первые дни было ужасно ходить и видеть на стенах фотографии, где все носят этот Кубок Стэнли. Они до сих пор там висят. Поживя в команде, я понял, почему они выиграли. Это был очень сплоченный коллектив. И у меня только хорошие воспоминания об игроках, которые завоевали Кубок Стэнли в финале против моего «Эдмонтона». Тот же Бриндамор, Рэй Уитни, Глен Уэсли, Брет Хедикэн, Мэтт Каллен... Это ребята — костяк одного из лучших коллективов, которые я видел в жизни. Да, в первые дни было неприятно приходить и видеть повсюду невольные напоминания о том, как ты проиграл, — но это ушло. И не то чтобы я, конечно, был рад за них — но понял, почему это случилось.
— Вы провели много лет в «Бостоне» и «Каролине», доходили до финала в «Эдмонтоне». За кого в НХЛ болеете сильнее всех?
— Все-таки за «Бостон». Это моя первая команда, она меня задрафтовала. «Брюинз» очень близки моему сердцу — и моей семье. Не сказать, что я прямо за них болею, но всегда с радостью возвращаюсь в Бостон. Мы всегда считаем его частью нашего маленького мира.
— При этом вы еще до НХЛ сезон отыграли в Интернациональной хоккейной лиге за «Детройт Вайперз», там же познакомились с будущей женой и до сих пор живете в Мичигане. Не жалеете, что судьба так и не привела в «Ред Уингз»?
— Есть немного. Играть за «Детройт» всегда было моей мечтой. Просто в силу обстоятельств это никогда не получалось. Если я становился свободным агентом, мой первый звонок агенту всегда был: «Позвони в «Детройт», узнай, есть ли там место для меня». Это всегда был мой приоритет. Но не судьба. Жалко.
Когда пытался тренироваться дополнительно и делать что-то большее — тут же что-то «летело». Я исчерпал ресурсы организма
— Болезненным ли получилось расставание с «Бостоном»? Уход из первого клуба часто бывает для игроков непростым.
— Да, болезненным. Я не хотел уходить. Но так получилось, что в том сезоне обменяли в «Сан-Хосе» Торнтона, и были ощущения, что команда будет меняться, поскольку она создавалась не один год, но так и не смогла выйти на следующий уровень. В руководстве сочли, что наше чемпионское окно закрылось. Никто вслух об этом не говорил, но перемены витали в воздухе. Команду решили очистить от многих игроков, которые там были, и я оказался одним из них. С другой стороны, если бы не было того обмена в «Эдмонтон», то в моей жизни не было бы и финала Кубка Стэнли.
— Между «Бостоном» и «Каролиной» у вас были небольшие отрезки в «Эдмонтоне», «Монреале» и «Чикаго». Почему в каждом из них не получилось задержаться дольше, чем в «Брюинз», где вы провели восемь лет, и в «Каролине», где играли три сезона?
— С «Эдмонтоном» после финала мог переподписаться, был небольшой разговор. Но я хотел вернуться в Восточную конференцию, где гораздо меньше перелетов. Не знаю, правильно это было или нет, ведь у нас в «Ойлерз» была хорошая команда. Может, и нужно было остаться, не искать от добра добра. Но об этом думаешь уже задним числом, после того, что не удалось заиграть в «Монреале» и «Чикаго».
В «Канадиенс» — организация феноменальная, одна из лучших в лиге. Все по высшему разряду. Но там с самого начала не получилось. Может, не нашел своей роли, и никого не хочу в этом винить. Значит, сам виноват. А это такой город, где, если у тебя уже не идет, то перевернуть ситуацию сложно.
Обменяли в «Чикаго», но и там долго не продержался, причем откровенно объяснились с главным тренером Дени Саваром. У него было место в четвертом звене, но он справедливо сказал, что это не мое — тогда люди оттуда только крушили и мяли. Выставили на драфт отказов, откуда меня подобрала «Каролина» благодаря тогдашнему главному тренеру Питеру Лавиолетту, который при мне был ассистентом в «Бостоне». Он знал меня и перезапустил мою карьеру в НХЛ.
— После «Каролины» самую концовку карьеры вы провели во «Флориде». Но очень недолго.
— Там «весело» получилось. Меня поменяли в «Пантерз» в последний день обменов. «Флорида» как раз играла в Роли на следующий день. То есть я реально перешел из одной раздевалки в другую. Было какое-то странное ощущение — ты играешь на выезде, а спишь перед матчем дома. И потом приезжаешь на только что еще свою арену с другой командой.
— Не забили?
— Нет. Но все это на самом деле выглядело как кошмарный сон. Потому что я намного больше знал игроков соперника, чем своих. И все они просили у меня шайбу. Все знали мое прозвище, и я только и слышал: «Сэмми, отдай!» И это не были мои новые партнеры.
— Вы ни разу не поддались соблазну отдать?
— Нет. Но я бы такого вечера никому не пожелал. Ощущение было как в каком-то безумном кино. В принципе я знал, что подходит время заканчивать. Последние два года не то чтобы доигрывал, но травмы меня доконали. Уже не мог готовиться к сезонам и матчам так, как раньше. Как только старался сделать что-то большее, потренироваться дополнительно, как тут же что-то «летело», какие-то болячки выползали. Я как игрок исчерпал ресурсы организма.
Работал где-то на 80 процентов от себя прежнего, чтобы просто оставаться здоровым и играть в хоккей. Когда сезон заканчивается, в командах всегда проходит собрание «на выход». Генеральный менеджер высказал интерес, чтобы подписать со мной новый контракт. Но я был предельно честен и сказал, что не уверен в своей способности играть и приносить пользу команде. Я не захотел обманывать хоккей. И не жалею об этом.
