"Если сын станет хоккеистом, в любом случае будет играть за сборную России". Малкин – о детстве, семье и футболе
Первые шаги лучших хоккеистов мира к вершине – это всегда интересно. Не так часто Евгений Малкин подробно рассказывал о своем детстве и том, как начиналась его хоккейная карьера, но в этот раз он сделал исключение. В последнем части большого интервью форварда "Питтсбурга" – о том, что предшествовало трем Кубкам Стэнли, двум победам на чемпионате мира и другим многочисленным наградам российского нападающего.
Детство
– Отмотаем пленку назад, в детство. В одном из видеоинтервью, посвященном хоккейной акции с детьми, вы трогательно рассказывали, как мама таскала ваш баул. В каком возрасте это было? И какие еще моменты из детства вспоминаются ярче всего?
– Родители водили нас с братом на тренировки по очереди – то папа, то мама. Но мама почаще, потому что отцу надо было идти на работу. Мы шли пешком – нам повезло жить всего в десяти минутах ходьбы от катка. А баулы они таскали, когда мы еще были детьми семи-восьми лет, и у нас не было своей раздевалки. Каждый день приходили в новую, потом забирали форму и сушили ее дома. Старались сами нести баулы, но родители помогали, конечно.
– Отец рассказывал, что вы и на открытых площадках в детстве много играли.
– Очень много! Опять же повезло – прямо во дворе было два открытых катка. Причем очень хороших, с воротами. Я катался там не как спортсмен – это только со временем понял, что могу всех обыгрывать. Меня даже перестали брать в команду, потому что было неинтересно! А маленьким с этих катков не вылезал. Мы там и в футбол бегали – "пять на пять" на снегу.
Дети тогда не сидели, как сейчас, в компьютерах и телефонах, а в свободное время играли в хоккей, футбол, волейбол. У нас тренировка была в шесть утра, потом шел в школу – и в три уже свободен. Пообедал, сделал уроки – и вечером иди играй сколько хочешь.
Читать книжки тогда никому не хотелось, и мне, что скрывать, тоже. У нас был очень спортивный квартал, и мы много времени проводили на улице. Подтягивались, бегали между гаражами, играли в догонялки. Что-то придумывали каждый день. Очень много детей выходило на улицу гулять, и мы сильно дружили.
– Во сколько лет вас перестали брать в хоккейные команды играть во дворе, "потому что было неинтересно"?
– Ближе к десяти. Все уже понимали, что я хожу в секцию, тренируюсь, и это было заметно. Да и самого уже не заводит, когда понимаешь, что можешь спокойно, стоя, забивать голы. Но там ведь были не только ребята со двора. Мой брат (он старше Евгения на год. – Прим. И.Р.) тоже выходил, мы играли друг против друга – и с другими парнями, которые ходили в секцию и жили рядом. Между собой нам было интересно. Делились так, чтобы было поровну тех, кто занимается, как сейчас бы сказали, профессионально.
Насчет того, что не брали в команду, – это я все-таки скорее с юмором. Чаще просто делились так, чтобы интересно играть было всем. Бывало и такое, что вдвоем с братом выходили против пятерых, кто хоккеем серьезно не занимался. И взрослые ребята лет по двадцать приходили, и дядьки спортивные играли. Отец иногда тоже подключался. Интересное детство было!
– Брат был талантлив? Мог заиграть на хорошем уровне?
– Очень талантлив! Не могу утверждать, но мне одно время казалось, что у него больше перспектив, чем у меня. В него, мне кажется, даже верили больше. Он был защитником, мы были одинаковых габаритов, высокие. В 15-16 лет выросли, стали крупными для того возраста. Только я был более худым и больше двигался.
Считаю, он спокойно мог бы заиграть в той же КХЛ. Уверен в этом. Но, мне кажется, он немножко ленился. И то ли характера, то ли настойчивости ему не хватило, то ли мне больше повезло… Может, он смотрел на то, что у меня пошло, и его это как-то задевало, и уверенность пропадала. Мы на эту тему с ним не разговаривали. Возможно, психологически тяжело, когда младший брат достигает успехов, и уже за ним приходится тянуться. Он пытался найти себя в хоккее. Поехал в челябинский "Мечел", несколько лет поиграл в фарм-клубе. Но на большее его не хватило.
– Сохранилась ли маленькая детская клюшка, с которой вы спали под подушкой?
– У меня ее нет. Честно говоря, этого не помню, тут родителям виднее. Но могу себе такое представить, глядя на Никиту, у которого есть любимая клюшка. И тоже может сказать: "Хочу ее в кроватку!" Или шайбу, иногда даже две. Это нормально – не то что я был каким-то уникальным ребенком. Когда вокруг сына происходит столько хоккея, он это впитывает. Слова "играть" и "хоккей" знает и выговаривает отлично! А "клюшка" и "шайба" – вообще чуть ли не первые слова, которые выучил. Мы его брали и на тренировки, и на игры. Для него эти игрушки стали любимыми. Поначалу были мячики, но как только он стал осознавать, чем папа занимается, – игрушки поменялись.
– Правда, что отец мог и ремешком пройтись, – и если да, то по каким поводам? Когда мы с ним беседовали шесть с лишним лет назад, Владимир Анатольевич такого не исключил.
– Помню, что нас с братом очень сильно за школу ругали. За поведение, за двойки по диктантам и контрольным. Когда получал неуд или тройку с минусом – боялся домой идти. Знал, что меня накажут, мама будет злая.
Но чтобы отец ударил – не помню, чтобы хоть раз такое было. Мама могла, потому что сильно переживала за нашу неуспеваемость. И считаю, что это правильно. Стращала, что не пустит на тренировку, если буду плохо учиться. Но опять же, не припоминаю, чтобы хоть раз воплотила эту угрозу в жизнь. Тем не менее фраза "Больше не будешь в хоккей играть!" по-настоящему нас пугала.
– Ваш отец мне рассказывал, что, когда вам было 13 лет, тренер в школе "Металлурга" Сергей Витман пробил вам стипендию на заводе, которая семье очень помогала – ведь времена были непростые, и отцу могли месяцами зарплату не платить. Чувствовали себя важным для семьи человеком?
– Да. Была ведь не только стипендия, но и бесплатные обеды. Очень крутая столовая была, и мы обязательно в нее ходили! Поесть там можно было на 80 рублей в день. А могли забрать домой продукты на эту сумму – колбасу, яйца, батон хлеба… Поесть мы и дома могли, поэтому часто накапливали сумму за несколько дней, а потом приносишь домой столько, что заполняется целый холодильник. Пять килограммов курицы, пельмени…
Смотрел на это – и понимал, что помогаю семье. Холодильник всегда был полон, и родители на еду уже не тратили деньги. Плюс стипендия, которую я всегда целиком отдавал родителям. Видно было, что наша жизнь улучшилась, стол стал совершенно по-другому накрыт. Мы даже смогли позволить себе купить компьютер, который стоял у нас с братом в комнате! Жизнь налаживалась. Я не считал себя пупом земли, но осознавал, что моя помощь родителям очень нужна. Мне было приятно.
– Первый тренер Никиты Кучерова Геннадий Курдин вспоминал, что ему в горьковском детстве показывали на трубы завода ГАЗ, вели в жуткий колесный цех и говорили: "Смотри – завод. Не будешь пахать на льду, вместо хоккея у тебя вот это будет". И он потом говорил то же самое Кучерову и Гусеву. А вас мартеновскими печами ММК мотивировали?
– Ничего себе! Нет, меня так не пугали, но я и так все видел. Потому что отец работал на заводе с восьми утра до шести вечера, и при этом я понимал, как мы живем. Может, у меня в подсознании это и отложилось. Папа пашет целый день, а семье жить не на что. У нас были постоянные разговоры, что не хватает денег, и надо менять работу, уходить с комбината.
При этом я видел, как живут хоккеисты. "Металлург" в Магнитогорске всегда был на слуху, и мы знали, что они, например, на машинах ездят. Когда тебе 13-14 лет, ты уже все осознаешь – и этот выбор тоже. Очень благодарен тренеру, что он пробил мне ту стипендию. Не я же сам ходил и просил об этом, а он сам подсуетился! Да, нас таких было, по-моему, пять-шесть игроков-лидеров, но он мог эти деньги и себе забрать, как сейчас многие поступают. А мы благодаря ему стипендию получали и своим семьям помогали.
– Витман жив-здоров?
– Да, слава богу. С ним и родители общаются, и я иногда созваниваюсь. Он присутствовал на всех празднованиях выигрыша Кубка Стэнли, когда я с трофеем приезжал в Москву и Магнитогорск.
"В 2009-м Малкин установил немыслимую планку. Это лучшая игра хоккеиста в плей-офф, которую я видел"
Кросби
– Отец говорил, что не настраивал вас в детстве на большие достижения в хоккее. Боялся перестараться, психологически перегрузить. Что вас самого тащило вверх?
– Недавно вспоминал, что чувствовал на себе ответственность. Для меня была трагедия, если в каком-то матче не забил и не отдал! В любом. И для отца была трагедия. Не могу сказать, что он всегда был спокойным, – мог и накричать: "Давай, играй лучше! Ты можешь!" Меня никогда не гладили по головке, не говорили после каждой игры, что я молодец. Было разное.
Просто так получилось, что у нас с братом – год разницы, он 85-го, я 86-го. И я занимался с ребятами на год старше. Считаю, что мне это очень помогло. Тянулся за ними. А благодаря тому, что на год младше всех, и родители, и тренеры меня больше прощали. Тем не менее старался быть на одном уровне с ними, и меня это мотивировало.
Мы недавно разговаривали с Кросби, и он рассказал, что тоже играл в Миннесоте с ребятами даже на два года старше. И Сид вспоминал, что его это тоже стимулировало. Он хотел их победить, быть лидером при такой разнице в возрасте! Сошлись на том, что истории у нас очень похожие.
– При каких обстоятельствах, кстати, у вас с Кросби завязываются подобные диалоги? Можете сходить пообедать вместе?
– На каждом выезде мы чаще всего не в отеле едим, а идем поужинать в хороший ресторан – мясо, пасту. Молодые стараются своей группой держаться, русские, шведы – своей. Но сейчас, кроме меня, в "Пингвинз" россиян нет. Только Сергей Гончар, но он часто уезжает к семье. И мы идем довольно большой компанией – человек шесть-семь. Кессел, Летанг, Каллен, мы с Сидом, иногда Хорнквист.
– Самые опытные и титулованные.
– Да, те, кто много лет в команде и выигрывал Кубки. И, конечно, много общаемся на разные темы. И о машинах, и о жилье, и о поездках. Все знают, как круто в Москве и Питере, постоянно спрашивают меня про Россию, хотят прилететь.
– Кросби в Москве не бывал?
– Нет, только на Олимпиаде в Сочи. Так получилось, что в прошлом году у него уже была российская виза, и он очень хотел прилететь на чемпионат мира по футболу. По-моему, тренировался в Германии и вообще полетал по Европе – в Швейцарии, других странах. Кросби вообще любознательный, любит путешествовать. И однажды пишет: "Могу прилететь на субботу-воскресенье, у меня в эти выходные не будет тренировок. Ты в Москве?". У него работа всегда на первом месте, даже в отпуске! Настоящий трудоголик.
А я как раз в это время отдыхал с семьей в Майами. Отвечаю: "Прилетаю через пять дней, у меня есть билеты на футбол. Прилети чуть попозже!" – "Уже не могу – улетаю в Канаду". Поздно написал, и мы так и не состыковались. Жалко – сходили бы вместе на чемпионат мира. Но, думаю, со временем он все равно прилетит.
– Сидни сильно интересуется футболом?
– Не думаю. Североамериканцы – они больше по своим видам спорта. У нас традиция – Супербоул смотреть у Кросби дома. Собираемся всей командой в его большом доме, который он построил тут неподалеку. В нем – большой домашний кинотеатр, где и смотрим игру. Он приглашает шеф-повара, который готовит бургеры и другие закуски, все приходят с семьями, делают ставки…
Тренеры
– В Магнитогорске вам очень помогли иностранные тренеры – Марек Сикора, в юном возрасте настоявший на вашем переводе в первую команду, и Дэйв Кинг, у которого вы превратились в главную звезду. Не виделись с ними с тех пор?
– По телефону не общаемся, но пару встреч было. Когда играли в Финиксе, Кинг работал там вторым тренером, и мы пересекались. А с Сикорой однажды виделись уже очень давно в Европе. Здоровье у него в тот момент начало хромать – не знаю, как сейчас, дай бог ему всего наилучшего.
Конечно, это два человека, которые определили мою карьеру. Не знаю, как получилось бы, возглавляй "Магнитку" какой-нибудь российский специалист из числа тех, кто боится ставить молодых игроков в основной состав, потому что переживают за результат. И я их понимаю, потому что молодой ошибется – и тренера снимут с работы. Иностранцы к этому относятся попроще, посмелее.
Сикора стал меня ставить в 16 лет. Понятно, я играл по две-три минуты, но какой это был опыт! Даже просто сидеть в одной раздевалке и общаться с братьями Корешковыми, Гусмановым – легендами магнитогорского хоккея. А Кинг уже готовил меня к НХЛ. Наша команда вообще играла в североамериканский хоккей, он давал нам такие схемы, которые были заточены на форчек. У нас было сочетание вбросов шайбы в зону с комбинационным хоккеем – много хороших игроков было.
– Его знаменитую книгу наверняка читали?
– Конечно. Мне кажется, она в целом получилась правдивой. По некоторым моментам, знаю, Геннадий Иванович (Величкин. – Прим. И.Р.) говорил, что это неправда. Может, где-то Дэйв и преувеличил, где-то что-то неправильно понял из-за разницы менталитетов. Но думаю, что до читателей он все хотел донести искренне и не собирался показывать Россию или кого-то персонально с плохой стороны.
– Кого считаете своим лучшим тренером за все годы в НХЛ?
– Лучшим – сложно сказать, но в первую очередь мне было очень комфортно с Мишелем Террьеном, моим первым тренером в "Питтсбурге". Он многое сделал для того, чтобы я почувствовал уверенность в себе. Где бы это ни было, первые годы – самые сложные и определяющие: как ты себя поставишь в команде, как заиграешь. Даже для звезд первый сезон в новой команде – самый тяжелый. А уж для молодого, у которого еще мало опыта и психика неустоявшаяся, и подавно.
Террьен мне многое прощал. Ошибки на льду, потери шайбы. Мы смотрели много видео, он терпеливо объяснял мне, в каком эпизоде как можно и нельзя поступать, когда лучше не рисковать с обводкой, а вбросить шайбу в зону. И в каждом из двух с половиной сезонов, которые проработали вместе, я прогрессировал. Он давал мне много играть – по 19 минут за матч новичку! И ошибки, которые допускал, на время не влияли.
За последующие годы мы поменяли трех тренеров, но у меня уже был большой опыт, я состоялся как игрок. В такой ситуации ты уже все воспринимаешь совсем по-другому – например, не боишься тренера, можешь ему что-то ответить. А в первые годы в НХЛ я был совершенно другим хоккеистом, и поэтому говорю именно о Террьене.
– А с тем же Салливаном можете жестко о чем-то поспорить?
– Конечно. Во время игры или в раздевалке, когда напряжение высоко, всякое бывает. Но, понятно, я не могу накричать на него в ответ. А он может во время любого собрания раскритиковать любого, сказать, что вот из-за таких ошибок мы проигрываем матчи. Если разговариваем один на один, всегда стараюсь ему объяснить свою позицию. Конфликтные ситуации бывают, и это нормально.
– Меня всегда интересовало, не хотели ли вы стать двусторонним центрфорвардом – таким, как Федоров или Дацюк. Ведь в той же "Магнитке" до отъезда вы и в меньшинстве выходили, и у вас это весьма неплохо получалось. Был ли строгий акцент на атаку вашей собственной инициативой или решением тренеров?
– Да, это в первую очередь от тренеров зависит. У одного, как сейчас у Салливана, даже Кросби выходит в меньшинстве, потому что тренер ему это доверяет. Читал, тот же Кузнецов попросил своего тренера в "Вашингтоне" дать ему время в меньшинстве – и пару игр, видел, он там выходил.
Понимаю, тренеры переживают, что в меньшинстве тебе надо блокировать шайбы, и многие ломают кости ступней от бросков. Но считаю, что смог бы играть "четыре на пять". Всегда можно чему-то обучиться, потренироваться, наработать какие-то схемы, посмотреть видео. Ничего сверхъестественного в этом не вижу. В "Магнитке" даже забивал голы в меньшинстве!
Кубок Стэнли
– Сильнейшая для меня история – как вы выигрывали Кубок Стэнли 2016 года, а как раз в это время Анна должна была подарить вам первенца. Родила она между первым и вторым матчами финальной серии с "Сан-Хосе". Как вам удавалось разрываться на две части?
– Это было очень сложно. Нервничал, волновался. Тогда, если честно, я больше переживал за жену и ребенка, чем за хоккей. Слава богу, что по раздевалке я чувствовал: мы выиграем у "Сан-Хосе". Неважно, в пяти матчах или семи – но выиграем. Потому что были настолько сильнее соперника! Сильно перебрасывали "Акул" в каждом матче, у них очень здорово играл вратарь. Уверенность была сумасшедшая. Прошли "Вашингтон", чувствовали себя в отличной физической форме. Поэтому вообще не переживал, что проиграем! А может, такая уверенность была оттого, что Аня рожает, и это придавало эмоциональный подъем.
– Какой из трех Кубков Стэнли вы пережили острее всего?
– Первый. Предыдущий сезон получился тяжелым, мы проиграли в финале тому же "Детройту", с которым встретились в решающей серии и на этот раз. Дело дошло до седьмого матча, тогда как в 2016-м, и в 2017-м побеждали в шести.
Помню, что перед седьмой встречей вообще не спал. Мы встречались в Детройте, где на "Джо Луис Арене" проиграли все три матча, а три на своем льду – выиграли. Понимали, как будет тяжело. Плюс давление из-за проигрыша в прошлогоднем финале. Неужели опять?
У меня до этого никаких больших трофеев не было. Только юниорский чемпионат мира выиграли. Молодежный – проиграли. В чемпионате России ни разу не побеждал – мы были вторыми и третьими. Первый финал Кубка Стэнли мы опять проиграли. Да и вообще, седьмая встреча, когда все решится в одном матче, – это всегда нервы. Тяжелее теста в жизни не было.
Ко всему прочему, в третьем периоде Кросби травму получил. Играли, по сути, в два звена – и просто выкидывали шайбу. Два раза, по-моему, за весь период бросили. Хорошо, что 2:0 вели. Честно скажу, мое мнение – "Детройт" должен был побеждать. Он был сильнее. Можно сказать, "Ред Уингз" подарили нам этот матч. Но все сложилось хорошо: в один год выиграли они, на следующий – мы. Поделили Кубок пополам! (Улыбается.)
– Сейчас вы делите с Федоровым, Ларионовым и Брылиным лавры самого титулованного с командной точки зрения российского энхаэловца – каждый выиграл по три Кубка Стэнли. Насколько важно для вас выйти на чистое первое место в этом списке?
– Это было бы суперпочетно! Человек – такое создание, что, когда у него что-то есть, всегда хочется большего. Когда завоевали первый Кубок, все говорили: да вы обыграли "Детройт" случайно, вам просто повезло. И я понимаю, что конкретно в седьмом матче так и было.
Но мы победили в серии, и тут нет вопросов, случайно или нет. Тем не менее чем больше было таких разговоров, тем сильнее хотелось выиграть во второй раз. Думал, что выше радости уже быть не может!
А потом взял и второй, и третий Кубок. Но и этого мало. Все прошло, ты отпраздновал, на следующий год тебя в плей-офф обыграли. Опустили на дно. И ты уже думаешь: надо вернуться! Спортивное честолюбие – оно никуда не девается. Закрываешь глаза ночью – и все равно представляешь, как ты еще раз Кубок Стэнли поднимешь, в овертайме гол забьешь. Какие-то твои фантазии, мечты должны быть у тебя в голове!
Семья
– Сейчас вы общительный, хорошо формулирующий мысли человек. А в молодости были замкнутым, малоразговорчивым. Что вас изменило? Атмосфера в НХЛ, где все и всегда разговаривают с журналистами? Жена, понимающая, что такое медийные личности? Просто возраст и опыт?
– Никогда не стремился быть медийным, да и вообще общительным. Даже сейчас большие интервью даю раз в год. Но понятно, что работа с прессой здесь и в России построена совершенно по-разному. Помню, приехал в локаут играть за Магнитогорск, и мы выходили в одном звене с Сергеем Мозякиным, забивавшим в каждой игре и ставившим рекорд за рекордом. К нему подходили один-два журналиста, но он говорил: "Я с прессой не общаюсь".
Говорю ему: "Как ты можешь не общаться, если у тебя каждая игра – какое-то событие?" Как сейчас у Овечкина. Мне было смешно, потому что, когда ты в НХЛ много лет играешь – это огромный опыт, школа, в том числе в этом смысле. Вокруг тебя всегда журналисты, скопление камер. Все равно ты к этому привыкаешь.
Кросби рассказывал, что у него первое интервью взяли уже в 13 лет. В 14 Сид уже был на телевидении, в 15 стал привыкать к тому, что он – звезда, а у нее есть и определенные обязанности. Да даже и канадцы и американцы с другим статусом держат себя в раздевалке перед камерами уверенно, говорят спокойно. Привычка!
Когда мы в России растем, ни о каких интервью нет и речи. Лишь если ты попадаешь в первую команду, и то далеко не сразу, тебе могут пару вопросов задать. Так что, конечно, такая реакция – она от неуверенности. И когда в интервью у ребят случаются какие-то казусы – опять же, потому что не привыкли.
– Вы в принципе нечастый участник маркетинговых мероприятий. Многие с удовольствием принимают участие в съемках рекламы, других имиджевых проектах, но к вам до недавнего времени это не относилось. Тем удивительнее, что решились стать лицом рекламной кампании.
– Да, я долго не решался ни с кем сотрудничать. Главная причина – я не хотел быть лицом какого-то продукта, в котором не уверен. В случае с NIVEA MEN я не просто рекламирую бренд, я ему доверяю и действительно пользуюсь продукцией. Кроме того, я вижу, что у компании есть стремление не только показать свой продукт с лучшей стороны, но и дать какой-то правильный человеческий посыл. К примеру, тот же мировой рекорд самой длинной комбинации, которые мы установили вместе с воспитанниками московских хоккейных школ, – это ведь очень крутой стимул для многих молодых хоккеистов.
– А что вас побудило еще в молодости, когда вы только стали энхаэловцем, нанять репетитора по русскому языку и литературе?
– Просто подсказали – тот же Сергей Гончар, а также агент Геннадий Ушаков. Да и сам я прекрасно понимал, что нет у меня школьной базы. Отучился восемь классов. Я же был на год младше всех, с кем тренировался, и тянулся за старшими ребятами. У нас образовался спецкласс при лицее, и мне надо было девятый класс перепрыгивать.
Вы понимаете, что такое спецкласс? Это двадцать хоккеистов, ни один из которых не хочет ходить в лицей. Мы могли договориться, что на последнюю пару не пойдем. Просто все уходили домой, и все – бывало пару раз и такое. В какой-то момент, уже играя профессионально, почувствовал, что потерял это образование, и как-то надо наверстывать. Нельзя стоять на месте! И однажды летом взял репетитора, мы занимались языком, писали сочинения.
– От репетитора – к жене. Чему вас научила Анна? В чем вас как личность изменила?
– Семья тебя вообще меняет. Добрее становишься, ответственнее, пунктуальнее. Благодарен судьбе, что встретил Аню, и она подарила мне сына. Появление Никиты на свет – незабываемое ощущение в моей жизни.
Жена всегда меня поддерживает и вообще погрузилась в мою жизнь с головой. Бросила свою работу, в которой добивалась больших успехов. Это огромнейший поступок, я это понимаю и ценю. Вижу, что все крутится вокруг меня и вокруг хоккея. Она пошла на то, чтобы жить здесь, хотя Питтсбург – не самый крутой город для жизни. Хотя могла бы работать на "Матч ТВ" дома, в России. Думаю, мы стали очень родными людьми.
– Не боитесь, что Никита, который растет большую часть времени в Америке, не будет чувствовать себя русским, или ничего страшного в этом не видите? И в чем вы сами ощущаете себя русским, а в чем – уже американцем?
– Не думаю, что я стал американцем. Вообще себя им не чувствую. У нас русская семья, мы соблюдаем традиции – блины делаем на Масленицу, яйца на Пасху обязательно красим. И каждое лето на два месяца летаем в Россию. Даже на этот Новый год Аня слетала с ребенком в Москву к своим родителям.
Современный мир, на мой взгляд, вообще стирает границы. У того же Никиты два гражданства – российское и американское. Вырастет – и с возрастом сам поймет и определится, кто он. Наша задача – не дать ему забыть, откуда его корни. Понятно: если он вырастет в Штатах, то будет более американизирован, чем я. Но, надеюсь, что, если сын станет хоккеистом, то в любом случае будет играть за сборную России.
– Сами-то уже решили, где будете жить после окончания карьеры – в России или в Америке?
– В Магнитку буду обязательно летать – к родителям, к друзьям. А жить буду, может, на два города – Москву и Майами. И там, и там у нас есть квартиры. Еще у меня есть большая мечта – построить дом у воды под Москвой. Именно построить, с нуля. Спроектировать, сесть с дизайнерами и обсудить каждую деталь.
Хочу, чтобы именно там находились мои кубки, юбилейные шайбы, трофейные клюшки, свитера. В Майами у нас квартира небольшая, там не поместится. В Москве – то же самое. А в доме можно устроить кабинет или, допустим, бильярдную, где бы я все это поставил. Родители там проводили бы время в старости, собаку завели бы ...
Но может быть и такое, что я еще десять лет в Америке проведу, ребенок будет здесь учиться. Это усложнит постройку такого дома. Но чем больше времени мы будем в России проводить, тем лучше.
– В локаут опять в "Металлург" поедете?
– Не верю, что локаут будет. Но если он случится – почему нет? В один локаут я уже был в "Магнитке", и мне очень понравилось. У нас была отличная команда, в каждый город приезжали – на нее полные стадионы собирались.
– Президент "Металлурга" Виктор Рашников рассказывал мне, что предлагал вам после локаута те же деньги, что вы получаете в "Питтсбурге" – только с 13-процентным, а не 40-процентным подоходным налогом. По его словам, вы вначале этой идеей загорелись, но потом вернулись в НХЛ и через какое-то время перезвонили: мол, все-таки решили остаться в "Питтсбурге". Это правда, или он выдает желаемое за действительное?
– На самом деле они каждый год предлагают мне этот контракт и ждут в "Магнитке". Вот сейчас "Металлург" проиграл в первом раунде в Уфе, и Геннадий Величкин написал мне смс: "Возвращайся, ты там нужен. Мы проигрываем без тебя". Хотя не знаю, как бы я помог. Один хоккеист не может выиграть Кубок Гагарина, кто бы он ни был!
Мы с Виктором Филлиповичем (Рашниковым. – Прим. И.Р.) в хороших отношениях, каждое лето видимся в Москве. Даже летали к нему на отдых в Италию. И каждый год он намекает на возвращение. Но это скорее шуточные намеки.
– Быстро вы с ним помирились после побега?
– Это случилось, когда я в 2009-м привез в Магнитогорск Кубок Стэнли. Тогда уж мы встретились, в ложе сидели разговаривали, ужинали. И на мемориал Ромазана на лед с Кубком выходил. Его дети, внуки с трофеем фотографировались...
Футбол
– Как получилось, что на футбольном ЧМ-2018 вы вручали в Сочи приз лучшему игроку четвертьфинала Хорватия – Россия Луке Модричу? И было ли ощущение гордости от футбола, который показала наша сборная?
– Конечно, гордость была на протяжении всего чемпионата. И за организацию такого классного турнира в России, и за игру нашей команды. Чемпионат мира по футболу, считаю, – событие номер один мирового спорта. Ничего уникальнее и масштабнее не бывает! Вся планета сходит с ума, землетрясения происходят в некоторых странах, когда болельщики радуются (улыбается).
А получилось так, что на меня вышли организаторы и сказали, что есть такая возможность – вручить приз лучшему игроку. Вначале предлагали матч французов, кажется, в Нижнем. Но у меня были тренировки, и я сказал: "В другой город не полечу". Тем более что Россия в той встрече не играла. Но когда возник вариант с матчем с Хорватией, удержаться от соблазна было невозможно.
Не представляете, как было обидно. Так ждал, что выиграют наши, и лучшим станет Акинфеев или кто-то из полевых игроков – допустим, Мариу Фернандес! Но получилось иначе.
Потом мне начали писать: "Да как ты мог!" Как люди не понимают, что это выбирается заранее, и я еще до матча знал, что буду вручать приз его лучшему игроку, кто бы им ни стал?! Как я могу сказать организаторам, что отказываюсь это делать, поскольку победила не сборная России? Ну бред же. Кем для этого надо быть?!
Прекрасно играли две равные команды. Победили бы наши – с огромной радостью вручил бы приз кому-то из россиян. Победили хорваты – вручил Модричу. Причем была договоренность с организаторами, что я должен выставить эту фотографию в своем Инстаграме, да еще с хэштегами – #fifa и рядом других. Там не все так просто.
Для меня была огромная честь присутствовать на этом матче. И теперь горжусь, что пожал руку лучшему игроку чемпионата мира, который позже стал и победителем "Золотого мяча". Модрич и его команда выиграли тот матч в честной борьбе. Обидно, когда люди не понимают таких элементарных вещей и начинают писать в интернете какие-то гадости.
– Болезненно на это реагируете?
– Нет. Я взрослый человек, и напишите мне даже тысячу плохих комментариев – не отреагирую. Неужели буду читать после неудачной игры, кто меня там посылает? Но есть простые вещи – как та же ситуация с вручением приза Модричу, – которые, как мне кажется, невозможно не понимать.
– Зато все без исключения поймут, если когда-нибудь вы решите закончить карьеру в родном "Металлурге". Ваша жена даже рекомендует вам сделать это. Прислушаетесь?
– Да, последнее время Аня об этом говорит. Есть у нее такая мечта, потому что, по ее словам, это будет красивая история. Да, было бы классно, если бы я отыграл всю карьеру в "Питтсбурге" и на последний год приехал в "Магнитку". Но главное – не хочу быть балластом для команды. Просто приехать и сидеть не нужным игроком в четвертом звене – просто из-за фамилии. От меня все равно будут ждать каких-то интересных действий, движений на льду.
Хочется приехать и по-настоящему помочь команде выиграть. А не так, что я буду до последнего пытаться зацепиться за НХЛ, и в 40 с чем-то лет приехать в КХЛ уже мало на что способным. Там большая площадка, надо бегать, и это непросто. Помню, даже в локаутный год там играть мне было намного сложнее, чем здесь! Именно из-за размеров коробки.
– Анна рассказывала, что вы читали сыну книгу Владислава Третьяка "Трус не играет в хоккей". А какую книгу назовете своей любимой?
– Мне больше всего нравятся биографии или автобиографии известных людей, наших современников, даже если кто-то из них не так давно ушел из жизни. Прочитал, например, книгу о Стиве Джобсе, и она произвела на меня большое впечатление. Очень понравилась автобиография Андре Агасси. В последнее время предпочитаю аудиокниги, и сейчас в самолетах, на выездах слушаю книгу основателя Nike Фила Найта.
– Ваш друг Ковальчук недавно рассказывал мне, что поддерживает хорошие отношения с Бастой, и ему нравится его музыка. Ваши с Ильей музыкальные вкусы совпадают?
– Да. Слова у Басты простые, но не примитивные, – и они проникают в душу. Песня "Сансара" – просто бомба! Прошлым летом с ним познакомился – очень хороший, приятный и общительный человек. Важно – простой, без пафоса.
– Летом вы в Москве ходите на "Камеди клаб", общаетесь с музыкантами, шоуменами. А как вам живется в Питтсбурге? Только честно. Сергей Бобровский и Артемий Панарин вот рвутся из Коламбуса в места поинтереснее, а вы в Питтсбурге, который ненамного веселее, живете уже 13 лет.
– Очень тяжело на самом деле. Но ты кладешь на чашу весов очень важные вещи. Сейчас, пока играю в хоккей, можно потерпеть. А потом кайфовать всю жизнь.
Да, не самый веселый город. Зато здесь у меня дом на свежем воздухе, в который я переехал уже давно, как раз после того, как жил у Гончара. И главное – все условия для хоккея. Наш тренировочный каток и тренажерный зал могу использовать 24 часа в сутки, там постоянно на месте шеф-повар... Я живу в Питтсбурге для того, чтобы хорошо играть в хоккей.
Первая часть интервью вышла в номере "СЭ" за 14 марта, вторая – за 28 марта.
