Как Тарасов объяснял, чем социализм лучше капитализма. Уникальные истории переводчика сборной СССР
Справка. Анри Рачков
Работал переводчиком хоккейной сборной СССР во время поездки команды в ФРГ в начале 60-х. В 1959-м поступил в ТАСС, где отработал 30 лет.
В 1971-76 гг. был корреспондентом агентства в странах Африки.
… В Агентстве ТАСС я отслужил 30 лет, вплоть до пенсии. Первое время меня на постоянную работу корреспондентом за рубеж не посылали, так как не был женат и потому особого доверия у наших органов не заслуживал. Зато с согласия руководства довольно часто ездил в ту или другую Германию переводчиком с делегациями Всесоюзного комитета по делам физкультуры и спорта.
Знаменитые хоккеисты и их тренеры
Однажды мне довелось работать со сборной командой СССР по хоккею. В ней играли тогда такие корифеи, как Александров, Альметов, Локтев – святая троица. "Святая", так как играли действительно, как боги. Мне посчастливилось болеть за них, находясь у самого бортика. Когда они выходили на лед, противники словно испарялись, и на площадке оставались только эти трое. Посылая друг другу шайбу через все поле, свободно минуя центр, они выходили к воротам и заколачивали голы...
Спортсмены блюли строгий режим, а тренеры (и я с ними) по вечерам довольно крепко выпивали с "нужными" нам людьми, ради "дружбы", разумеется.
Еще в Москве, перед вылетом, когда тренеры знакомились с переводчиком, один из них – то ли главный Чернышев, то ли Тарасов – спросил, не взял ли я с собой что-нибудь из спиртного.
– Конечно, – две бутылки.
– Молодец! – похвалили его.
Не нужны им были, разумеется, мои бутылки. То была, видно, "проверка" – гожусь ли я на всякий случай для компании.
Помню, как-то в Западной Германии они пригласили двух норвежских судей. Те явились в наш гостиничный номер в строгих темных костюмах и застыли у входа – подтянутые, серьезные, одинаковые, словно братья, и молча, уставились на нас. А на столе стояли бутылки с русской водкой и не очень эстетично выглядевшая закуска – нарезанная колбаса разных сортов, икра, сыр, какие-то еще консервы… Мне стало даже неловко за нашу русскую "простоту".
Несколько минут гости стояли смирно, не шелохнувшись. И молчали. Мы им что-то говорили, приглашали к столу. Тут они вдруг, как по команде, расстегнули пуговицы пиджаков, шагнули и сели за стол с нашими яствами. И пили не меньше нас. Разговор был дружелюбный, но самый общий – о том, о сем, о спортивных делах и ни о чем конкретно. Было б о чем серьезном, запомнил бы.
– Это действительно важно для нас? – спросил я потом у главного тренера.
Аркадий Иванович спокойно объяснил: у нас сильная команда и ни в ничьей помощи не нуждается (кто бы сомневался!). А эти ребята – профессиональные судьи, известные своей объективностью. Но лучше и с ними иметь добрые отношения…
Если Аркадий Иванович был всегда спокоен, с людьми прост и дружелюбен, то Анатолий Владимирович был постоянно заряжен прямо прущей из него энергией, в общении был резок и горяч. Помню, как он, бегая из угла в угол, волновался за свою, тогда еще совсем юную дочь Татьяну, которая, участвовала в каких-то больших соревнованиях по фигурному катанию. Он все время прикладывался ухом к своему транзисторному приемничку и, наконец, объявил, что она заняла третье призовое место. Только не понял, был ли он этому рад или разочарован.
Формально он был вторым тренером, на деле же тренировки вел больше он. Надевал коньки, катался по краю площадки, и все время покрикивал на игроков. Главный тренер оставался на трибуне и только изредка подавал реплики.
…Еще вспомнилось, как Тарасов по окончании одного из матчей в ФРГ с восхищением говорил о голе, забитом прямо с угла площадки самым скромным из наших хоккеистов – Ионовым.
– … Вот молодец! Признался, что случайно, а получился чудо-гол!.. Ну, просто прелесть!..
Вратарь нашей сборной, имя которого гремело в немецких газетах, попросил меня сходить с ним в магазин – купить подарок для жены. Пока он разбирался в женских трусиках и других деталях нижнего белья, продавщица, наблюдавшая за ним, вдруг спросила:
– Это вы стоите в русской команде?
Наш знаменитый вратарь, простой русский парень небольшого роста с грубоватым лицом, растерялся:
– Ну, я… а что? – и смущенно добавил: – Как же вы узнали, ведь я всегда в маске…
Довольная пожилая женщина улыбнулась:
– Газеты снимают не только маску. – И стала помогать ему копаться в женском интиме …
Наших хоккеистов все время осаждала толпа журналистов, от которых наши только отмахивались. Один из местных коллег попросил меня узнать у Бориса Майорова какой-нибудь "стори" – эпизодик из его жизни. Обещал поделиться со мной гонораром. Марки у нас в ту пору ценились высоко, и я не смог отказаться. На мою просьбу Борис проронил несколько слов, которые я и передал немцу. Слова Майорова были опубликованы в одной из листков, но "автора" я, как ни шарил газами среди кружившихся вокруг нас писак, так больше и не увидел…
Ко мне Анатолий Владимирович придрался еще при переезде через границу. Из ГДР в Западную Германию. Вдруг выяснилось, что немецкие друзья вручили нам пару билетов без спальных мест, и он отчитал меня за то, что я предварительно не рассмотрел и не перевел малозаметные надписи. Но этих билетов мне не давали и я их даже не видел!..
– Вы виноваты! – отрезал Тарасов и в наказание оставил меня ночевать в кресле. Правда, и сам тоже спал сидя.
В другой раз он проучил меня за "разгильдяйство". И был на этот раз, наверное, прав. Я выходил из гостиничного номера к автобусу, отправлявшемуся с хоккеистами на стадион, ровно за две минуты до отъезда. К этому моменту почти все сидели в автобусе. Это, наверное, раздражало тренера, и он раз, когда все уже были в сборе, отдал команду ехать без меня. Оставшемуся без работы переводчику было безмерно стыдно. Пришлось выходить пораньше... Помогло наставленьице.
Впрочем, несмотря на придирки, он, когда мы уже летели обратно домой на самолете, самолично обошел всех хоккеистов и вручил мне клюшку с их подписями. Клюшка была подарочной, чуть больше настоящей. Дома я принес ее на теннисные корты – похвалиться перед друзьями автографами знаменитостей. Но ребята мне, видно, не поверили. Когда я, закончив партию, вернулся к скамейке, где оставил заветный сувенир, "автографов" на ней, к великой моей досаде, сильно прибавилось. Так пошутили теннисисты, испортив редкий подарок…
При расставании с хоккеистами уже в Комитете физкультуры и спорта я спросил Анатолия Владимировича, не мог бы он при необходимости помочь с билетиком на горячие матчи. "Да заходите ко мне запросто и когда угодно", – сказал он. "А как? – поинтересовался я". "Да просто постучите, и я проведу вас без всяких церемоний".
Воспользоваться его приглашением мне так и не довелось. Постеснялся. Наверное, ввиду его неопределенности.
Выступление Тарасова
…Это было, кажется, в Дортмунде. Руководители местного хоккейного союза предложили нам вечером тройной выбор: посетить классический театр, сходить на эротическое представление или в бордель? Спрошено было не столь прямолинейно, но достаточно понятно. После некоторого раздумья тренеры выбрали среднее, и нас привели в фешенебельный ресторан, где мы стали свидетелями весьма смелых танцев почти полностью обнаженных красавиц. После этого зрелища нас пригласили в отдельный кабинет, где мы отведали много разных хороших вин.
Среди находившихся тут же хозяев давно уже мелькала улыбчатая физиономия молодого полноватого господинчика, которого нам так ни разу и не представили. И вот когда все уже были в хорошем подпитии и пришли в приятное расположение духа, нетерпеливый Анатолий Владимирович, сильно отличавшийся от невозмутимого Аркадия Ивановича, возьми и ляпни: а кто он, этот молодой человек, собственно говоря, такой? Произошла заминка. Один из принимавших нас деятелей, подойдя к нам, шепнул, что он опекает местных хоккеистов и сам "стоит" двадцать миллионов марок ... (Тогда это было много больше, чем сейчас)
Но эти миллионы Тарасова не смутили, а только раззадорили. Подумаешь, сказал он в полный голос, миллионы, я вот не имею ни одного, но моя зарплата позволяет мне тратить на собственные нужды, наверное, столько же, сколько тратит на себя этот господин. Вот мы и поквитались – одинаково богаты.
Молодой миллионер, скромно улыбаясь, не проронил ни слова. А наш тренер уже не мог остановиться и, продолжая в том же духе, пришел к глубокомысленному выводу: таким, мол, образом наше государство при большой экономии средств обеспечивает своих граждан не хуже, а еще и получше, чем Западная Германия... В этом, по его словам, и состояло превосходство социалистической системы.
Много чего еще говорил подвыпивший тренер, и переводчик вынужден был все это переводить на немецкий. На моем лице, наверное, что-то невольно отразилось, иначе почему бы тогда на следующий день после завтрака тот господин – Рудольф, как он представился, подошел ко мне…
Предложение господинчика
Он завел непринужденную беседу – о погоде и вообще за жизнь. Я был утомлен почти ежедневными выпивками и непростой переводческой работой, страдал от бессонницы, в голове стоял туман, и мне хотелось одного – отдохнуть. Но опасаясь показаться невежливым, я продолжал улыбаться и всё кивал. Мой новый знакомый между тем сообщил, что является владельцем бюро переводов с отделами английского, немецкого и других языков и дал лестную оценку моей вчерашней работе. На самом деле я был нетрезв, и мой перевод вряд ли заслуживал высокой оценки. Но я поблагодарил Рудольфа. Тот, наклонившись ко мне, доверительно проговорил, что я ему нравлюсь, и он мог бы предложить мне руководить немецким отделом.
Его голос проникал в мою голову, словно сквозь вату. Я сознавал, конечно, всю фантастичность его предложения: "Вот чудак, не понимает, что это невозможно. Но как действительно было бы чудесно – посылать переводить других, а самому отдохнуть и заняться каким-нибудь более приятным делом..."
Он продолжал:
– Летом я собираюсь к вам в Самарканд, давно хотел посмотреть древние памятники... Может быть, там встретимся?
– В Самарканде? – очнулся я. – Да вы представляете себе, какое это расстояние!
– Ну что значит расстояние для друзей. Несколько часов лета. В выходные...
"Какие еще друзья, – удивился я. – Да и во что это обойдется!" Но вслух только произнес:
– Знаете, все это не так просто. – И тут же попросил извинить меня – наша команда уже отправлялась на очередные соревнования.
Днем после обеда он снова подошел и пригласил прогуляться по городу. Парень был мне симпатичен – и вежливыми манерами, и своим добрым ко мне расположением, я даже поколебался, но тяжелая голова и усталость перевесили. Я сказал, что неважно себя чувствую и хотел бы поспать с часочек, благо есть время.
– Поспать? Да ведь речь идет о важном деле. Пойдемте – пойдемте, нам есть о чем поговорить, – настаивал он и даже взял меня под руку.
– Нет, нет, ради бога, у меня действительно болит голова…
Уходя, я почувствовал на спине его провожающий взгляд. Больше он в нашей компании не появлялся.
… Позже, уже в самолете, когда мы летели домой (в небе, вдали от суетной Земли, нас часто озаряют ясные мысли), мне припомнился этот разговор, и вдруг пришло в голову, что беседы с Рудольфом носили довольно странный и, наверное, не случайный характер. И я решил по возвращении отразить их в своем отчете начальнику управления кадров спорткомитета товарищу… ну, скажем, Колпакову.
Отчет для ГэБэ?
А у того отчета была своя история.
Мои поездки со спортивными делегациями начались после того, как я пришел в Спортивный Комитет по рекомендации знакомого корреспондента из нашей, тассовской спортивной редакции. Перед новой поездкой меня пригласил к себе Колпаков и попросил написать по ее завершении коротенький отчет.
– О чем, – хотел уточнить я, – о соревнованиях или об откликах в газетах?
– О людях, – последовал ответ, – о тех, с кем доведется встречаться и разговаривать.
Вот я и решил включить в свой очередной отчет эту историю с Рудольфом. Хорошо еще ко мне зашел как раз тот корреспондент, что рекомендовал меня. Он собирался расспросить меня поподробнее о прошедших соревнованиях. Услышав, о чем собираюсь написать, он чуть не заорал:
– Ты что, рехнулся! Твой знакомец скорее всего из спецслужбы. Даже если и не так, то в твоем отчете это будет выглядеть именно так!
Он объяснил, что Колпаков, в общем, "неплохой мужик", но наверняка "гэбист", просто по должности своей не может им не быть. И моя откровенность может дорого мне стоить. По их понятиям, я сам дал повод подцепить себя. И если не пришьют чего похуже, я стану "невыездным" – никуда больше не поеду...
Думаю, он уберег меня от крупных неприятностей. Во всяком случае, был прав в отношении Колпакова... Я припомнил, что после первого коротенького отчета он поблагодарил меня и перед следующей командировкой попросил составить отчет более подробный, побеседовать с людьми, узнать, кто они, их характер и настроение. А также предупредил, что в городе, который мы посетим в ФРГ, я встречу одного знакомого ему человека из местного спортивного клуба, и попросил передать ему небольшой "сувенир". Этого “знакомого” я встретил, подарок передал, а перед нашим отъездом он сам нашел меня и, в свою очередь, вручил мне для Колпакова коробочку, перевязанную ленточкой. "Это – часы", – объяснил он.
– Я не только выполнил вашу просьбу, но и привез ответный сувенир, – сообщил я Колпакову по возвращении. – Тот обрадовался и положил посылку в ящик стола. Я так и не понял, была ли это чисто рабочая передача, или "неплохой мужик" нашел удобный способ получать, как приятное дополнение к своей основной работе, еще и подарки из-за рубежа.
Все эти отчеты были мне не по душе, после каждой поездки приходилось подолгу торчать у дверей его кабинета в ожидании приема. Вечно у него были люди, их беседы затягивались. И вот просидев однажды в приемной почти полтора часа, я потерял терпение и отправился к высоченному референту, который обычно оформлял мои документы.
– Передайте Колпакову, – попросил я, протягивая незапечатанный конверт. Но тот отвел руку.
– Лучше не стоит, лучше сами...
– Да там нет ничего особенного, – настаивал я, – там лишь отчет о поездке. – Ему пришлось уступить, что он сделал с явной неохотой.
И с того времени – как отрезало: ни разу ни в одну поездку меня больше не посылали. Не приглашали. А когда звонил сам, тот же долговязый референт отвечал, что сейчас переводчиков у них хватает. Жаль было, конечно, лишиться возможности несколько раз в год выезжать за границу, но я подумал, что так оно, пожалуй, и к лучшему...
