«Сережу все время поминаю в церкви. А он мне знаки подает». Разговор с вдовой Гимаева
Я захожу в квартиру № 55.
При жизни хозяина здесь не был, не случилось. А вот сейчас рассматриваю стеллажи.
— Это же Тэффи? - замечаю отсвечивающую во мраке статуэтку.
— Да, награда Сережи. Можете подержать.
Беру в руки. Молчим. Молчу я, пришедший с расспросами. Молчит она, Наталья Серафимовна.
Вдова Сергея Гимаева.
«Валерочка, дружочек наш»
Весь вечер мы будем рассматривать значки и перебирать фотографии. Выходя на балкон перекурить.
— А вот, посмотрите, — Наталья Серафимовна открывает шкафчик. Вижу несколько шлемов. Беру крайний, красный. С тем же номером 55.
— Это последний?
— Тот шлем, в котором Сережи не стало, сейчас на родине, в Туймазы. Там в музее много чего — форма, значки... Знаете, какая у мужа коллекция значков?
— Слышал — феноменальная.
— Гигантская! Сейчас я вам покажу эти ящики. Зато знала, что дарить ему на дни рождения — альбомы под это богатство. Прежде все в коробках было. Там и шайбы какие-то уникальные.
— А он вам что дарил?
— Еще до свадьбы привез вельветовые джинсы из Югославии. Им давали-то на поездку 23-30 долларов, и список подарков здоровенный. Если свитер — обязательно приписываем «навороченный». Была такая фенька. Чтоб нарядный! Часто привозят — а с размером не угадали. Друг другу перепродаем. Или дарим. Помню, Володя привез Нине Крутовой платье необычайной красоты. Ей не подошло — а мне в самый раз...
— Это прекрасно.
— Поначалу на все праздники — или кроссовки, или спортивные костюмы. Все, связанное со спортом! Но однажды удивил.
— Чем же?
— Вручил два подсвечника и какую-то подставку под одеколон. Фарфоровые. Я изумилась: «Сереж, что случилось? Где же очередные кроссовки?» — «А мне вот это так понравилось...» Потом стал спрашивать: «Натуль, что тебе подарить?» — «У тебя фантазия есть? Вот и включи!»
— Что придумал?
— Стал что-то ювелирное дарить. Кстати! Вот, глядите, серебряная клюшка — это приз лучшему защитнику сезона, 84 год.
— А гжель на полочке — тоже приз?
— Это же Харламов! Видите — 17-й номер? Валерочка, дружочек наш.
Я прищурился и разглядел. Пытался представить, сколько больших хоккеистов было в этом доме. Молчу-молчу — и робко озвучиваю мысли.
— Да кого только не было! — улыбается Наталья Серафимовна. — Славка Фетисов с Ладой только вернулись из Америки — сразу к нам приехали. Как-то Генка Цыганков с Володей Лутченко отыграли в Хабаровске — и заехали к нам. У Гены в полночь поезд на Санкт-Петербург. Рыбы, максуна, мешок притащили! Обалденная рыба! Ну и что с ней делать, куда девать? Чуть выпили, Сережа мой на Лутченко смотрит: «Наташ, скажи — Вовка красивый парень?» Володя очень интересный. Я возьми, да скажи: «А мне Генка больше нравится!» Цыганков расцвел: «Натуль, давай я тебе помогу со стола убрать?» Проходит время, я с этой рыбой разобралась — и Лутченко говорит: «Сереж, а там рыбки-то не осталось?» Ага, домой-то не повез, чтоб его жена до утра не возюкалась. Я так смеялась!
Коробки извлекаются из-под шкафа, глаза мои расширяются. Как у мальчишки. Одна, другая...
Я наглядеться не могу на значки всех времен и континентов. Каждый пропитан любовью человека, который это собрал. Чувствую даже пальцами.
— Это те, которые не успел разложить по альбомам. Вот значки 60-х, где портреты хоккеистов на кругляшке. Показал знающему человеку — тот охнул: «Наильич, у тебя и это есть?!»
— Откуда-то он вез килограмма полтора значков. Скупил все.
— А он такой человек — даже если обувь ему понравилась, покупал сразу три пары. Смотрю, что привез с Олимпиады — 10 одинаковый шайб и 20 значков! Зачем? А магнитами весь холодильник был залеплен. Сейчас убрала, мне они поперек горла.
— Что отвечал?
— «Это на подарки». Сыну Чернышева постоянно какие-то привозил. Тот тоже собирает. Однажды говорю: «А почему он тебе все время звонит на квартиру, а не на мобильный?» — «У него мобильника даже нет...» А в последнее время стал говорить: «Это для музея!» — «Какого еще музея?» — «Нашего с тобой...» Было бы у меня помещение — я бы потрясающий музей открыла. Книжку о Сереже хочу написать. К пятилетию кончины.
«Михалыч разбился на машине. Все, лечу»
— Ой, какой кудрявый он на этом снимке, — гляжу на самый верхний. Смеюсь.
— Это история! Решили со Славой Фетисовым и Анисиным сделать «химку». Накрутились. А жена Анисина, фигуристка Ира, ночью своего подстригла. А наши ходили — такие красавцы! А брюки-то какие — клеш. Сережа моднючий был.
— А это что за процессия на кладбище? — выхватываю из кипы старых карточек одну.
— Это мальчик погиб в ЦСКА, как же его фамилия...
— Корженко? — подсказываю.
— Да! А вот Сережа мой идет. Какие молодые все, а? Мы с Сережей несколько раз ездили к нему на кладбище. Говорил: «Наташа, он же сирота, к нему на Ваганьково некому прийти». Сережа и сам ходил к товарищам на кладбище, знал все даты. Возвращался подавленный: «Так тяжело! Мы все время куда-то рвемся — а тут раз, и нет ничего, закончился человек...» Так переживал, когда погиб Михалев!
— Дружили?
— Очень близко. Вместе служили в Куйбышеве. Как вчера было: сижу, что-то смотрю в телефоне — вдруг Сережа выходит бледный: «Михалыч разбился на машине. Все, я лечу».
Шолохов
— Что я вам сейчас покажу!
На стол ложатся тетради. Приоткрываю дрожащими руками. Кажется, расcыпятся сию же минуту. Все этот раскрашивал цветным карандашом маленький Сережа Гимаев. Наклеивал вырезанные из газет карточки. Под некоторыми — торопливые закорючки. Автографы хоккейных звезд 60-х.
— Вот Олег Зайцев ему расписался, — доносится голос Натальи Серафимовны. — 67 год. Сереже 12 лет было. Сбоку счет подписывал. Или просто свои мысли. Глядите-ка...
Я гляжу и наглядеться не могу. Мысли мальчишки бесхитростные и трогательные — «Золото наше». «Шаг к победе». Или вот — «Это и есть хоккей». Между «о» и «к» промежуток великоват — и грамотей Сережа протягивает черточку. С нажимом.
Мог ли подумать Олег Зайцев, отличный игрок, в чьей тетрадке расписывается, торопясь к автобусу? А вот этот рослый пацан станет голосом нашего хоккея?
— Вот матч СССР — Швеция, тоже подпись чья-то. Первая «р»...
Угадать не можем — и добираемся до фотографий.
— Это не Шолохов ли? — узнаю я человека в пальто рядом с молодым Гимаевым.
Сам же и отвечаю:
— Точно, Шолохов.
Добираемся до свадебных фотографий.
— А вот они, целая пачка. Смотрите, Виктор Васильевич танцует с Ольгой Дроздецкой. А на сцене Леша Волченков пел! У него голос хороший. А Сашка Тыжных обнял Макарову, Сережкину жену. Лешенька Касатонов из госпиталя пришел. Видите, какие раньше цветы дарили? Три гвоздички! А вот нам Виктор Васильевич дает наставление. Мы с Сережей были такие театралы — при любой возможности ходили на спектакли. Все театры Москвы обошли. Карточки перебираю — и будто у меня общение с Сережей. Вот в автобусе едет с «химией» на голове, такой красавец...
— А в этом конверте что?
— Это последние фотографии Сережи. Из Тулы. Давайте не будем смотреть? Не хочу.
Сны
Натыкаюсь глазами на открытку.
— Это внучка мне написала: «Бабуля, желаю тебе счастья, крепкого здоровья, успеха во всех твоих делах, я по тебе очень скучаю. Прилетай к нам в Ригу, будем ездить по всяким разным интересным местам...» Моя умница!
— На похороны ее не брали? — спрашиваю зачем-то.
— Не брали, конечно. Ей 8 лет было. Безумно любила дедушку. Через несколько дней приезжаю — она подходит, обнимает меня: «Бабуленька, ну ты же не умрешь?»
Я Сережу все время поминаю в церкви. А он мне знаки подает.
— Это какие же?
— А вот фотография Сережи на серванте. Кому сказать — не поверят! Он все время разный на ней. Иной раз подхожу — ой, говорю, Сереж... Что-то не то... Всмотрюсь — а он улыбается!
— Не всегда так?
— Иной раз злится на меня. Такой суровый взгляд! Когда-то — с ухмылкой. Снится мне постоянно. Даже адреса дает во сне. Куда мне надо подъехать.
— Что-то запомнилось?
— Тут был сон: мы с Сережей должны встретиться. Еду на велосипеде по какому-то полю, с мобильным телефоном. Звоню ему: «Ты где? Не могу найти!» А он отвечает: «Тверская, 14. Александр. Езжай!» Приезжаю, там четырехэтажный дом. Весь обклеен скотчем — и написано: «Александр», «Александр», «Александр»... Со всех сторон. За мной охрана закрывает шлагбаум. Говорю: «Я сейчас уеду» — «Вот будете уезжать — мы откроем...»
— Все это во сне?
— Да. В три часа ночи вскочила, скорее пишу: «Тверская, 14, Александр»... Надо съездить, посмотреть — что в этом доме? Кто-то услышит, подумает — крыша поехала. Но это у многих так после похорон близких!
— Очень хорошо вас понимаю.
— В день, когда Сережи не стало, захожу на кухню, включаю свет — раз! — лампочка заискрила. Она не перегорела. Но не работает. До сих пор так. Первое время куда ни выйду — везде перья!
— Это знак?
— Да. Открываю интернет: что это? Сразу же ответ — это мертвые посылают знаки. Вот вчера выхожу на балкон, он у меня закрытый. Перо лежит! Откуда оно взялось?!
— Удивительно.
— Вот, взяла, сохранила его... Как послание от Сережи. Вы не подумайте, что я поехала рассудком. Ничего не поехала. Все равно что-то есть!
В этот самый момент кофеварка заурчала словно трактор. Чего хотела — не понять. Так же внезапно и замолчала две минуты спустя.
Мы смотрели, не отрываясь.
— Видите? — тихо произнесла Наталья Серафимовна. — Никогда такого не было. Это Сережа. Не знаю, доволен он, что даю это интервью, нет...
«В первый год думала — с ума сойду»
— Чувствуете его присутствие?
— Постоянно. Я до сих пор не верю, что Сережи нет! Он же всю жизнь в разъездах, командировках. Вот и сейчас ощущение, что где-то ездит — но скоро вернется. Мы 37 лет прожили. До такого дошло — один начинает говорить, а другой заканчивает. Смотрит на меня: «Натуль, я то же самое хотел сказать!» Связь удивительная.
— Пользуетесь его телефоном?
— И своим, и его не отключаю. Уже после смерти кто-то позвонил: «Можно Сергея Наильевича? Хотим предложить билеты в театр...»
— Когда почувствовали, что чуть отошли от случившегося? От ужаса первого года?
— Я не отошла еще... Нет. Говорят, время лечит. Значит, нужно еще подождать. То ночью встану, то с утра — сразу в комнату заглядываю: Сережа не здесь?
— Самое тяжелое время после потери близкого — вечера. Ужас как накатывает тоска.
— Да, бывает, накатывает... Хотя и по утрам тоже! Вот фотографии стоят. Хожу, разговариваю с ними.
— Как это перебороть?
— Не знаю. Как-то смириться, что человека больше нет. Оттуда никто не возвращается. Мне бы кто рассказал — как...
— Кто-то говорит — к 40 дням надо убрать подальше все, напоминающее о человеке. Иначе сойдешь с ума.
— Я много что отдала. Очень много! Продолжаю отдавать. Но мало кому подойдут такие размеры, какие носил Сережа. Вообще, все эти приметы придумали люди. Ни в одной христианской книге не написано — «делайте так». Дети все делали, чтоб вытащить меня из этого состояния: «Мама, приезжай к нам!» Настюша постоянно звонила: «Мамулечка, как дела? Что делаешь?» Конечно, с папой у них диалоги были на два часа. Все говорили о хоккее. Знаете, что спасало?
— Что?
— Ушла с головой в физический труд! Если б слегла, ушла бы в такую глубокую депрессию, что потом не выкарабкалась бы. Мне помочь-то некому! Сережа в Риге, Настя в Америке. А я тут с наследственными делами. Участок неправильно оформили в 88-м году, пришлось судиться... В первый год думала — с ума сойду. Сережа-то какой был огородник.
— Серьезно?
— Розы сам и высаживал, и подрезал. Трясся над ними. Не дай бог гусеница какая-то сядет — начинает опрыскивать. Потом диким виноградом все засадил. Беседку сделал в конце участка: «Внучки подрастут — будут туда бегать, секретничать...»
— Вы тоже распробовали удовольствие — копошиться в земле?
— Теперь — да. Все растет. Как Сережи не стало, я как-то закрылась, ушла в себя. Приезжала на дачу — и начинала шуровать! Выкорчевала весь шиповник, который разросся, а Сергей запрещал трогать. Сама пилила, косила, костры жгла. В 6 утра выходила и в 7 вечера заходила домой. Даже не ела. А когда-то была категорически против участка. От земли приехала из Рязанской области — и снова к земле! А он все равно взял в Дмитровском районе. Все выровнял, начал что-то сажать. Такие сделал горки — красота... А розарий! Вот погибла одна желтая роза — я отправилась в Яхрому, к тому Ивану, у которого Сережа покупал розы. Пока с ним не познакомился — ездил к Ботаническому саду. Вот Иван чудесную розу мне дал. Цвела в этом году необыкновенно.
Аэрография
— От аэрографии, посвященной Суперсерии-72, на автомобиле вашего мужа народ рты раскрывал.
— Да я сама в первый раз увидела — чуть не упала! Он же от меня это скрыл!
— Как-то рассказал — обошлось в 250 тысяч.
— Вот поэтому и скрыл. Сколько стоило — узнала из интервью. Как-то выхожу и вижу вот это: «Вау... Ты чего, Сережа?» — «А я так захотел!» Удовольствие того стоило. Сережа просто млел от восторга. Со временем привыкли, а поначалу кто-то едет мимо нас, фотографирует — так муж специально притормаживает. Чтоб рассмотрели получше. Но разве кто-то знает, что за всю жизнь Сережа не купил ни одной новой машины...
— Неужели?
— Не было возможности, брал только подержанные. Знаете, сколько лет этому BMW X5? 20! Когда-то товарищ помог пригнать автомобиль в возрасте из Америки, растаможить. Потом сын отдал ему свою BMW 750.
— Не стали на ней ездить?
— Когда Сережи не стало — отдала просто чтоб отдать. У нашего друга Коли как-то купил старый Range Rover. Я была недовольна: «Зачем ты взял такую машину? Ее содержать — бешеные деньги» — «Да он как недорого-то мне ее продал, я о такой машине мечтал...»
— Эти «Роверы» очень ломкие.
— Ой... Мы ее еле продали! Уже после смерти Сергея мне пришла бумажка из налоговой — 78 тысяч! Я вам лучше расскажу про ту BMW с аэрографией. Был юбилей Суперсерии. В ресторане «Яр». Присутствовал Эспозито.
— Увидел машину?
— Сережа подошел к нему: «Можно тебя на улицу на секундочку?» Тот не понял ничего, выходит. Видит себя, нарисованного на борту!
— Реакция?
— Как ребенок прыгал вокруг машины: «Это же я, это я!» Начали его фотографировать возле автомобиля. А когда Сережа умер, поставили машину возле музея хоккея на Автозаводской. Толпы возле нее фотографировались, народ балдел! Там как раз была экспозиция, посвященная мужу. Директор музея, Рита, прекрасная женщина, умница из умниц. Все с ней подготовили. Жаль только, потом на даче наткнулась на баул. Отковываю — а там майка, в которой он еще за «Салават» играл. С 23-м номером. И майка ЦСКА с 5-м, с одной стороны немного надорвана. Вот это народу было бы интересно!
— Где сейчас эта машина?
— Она не на ходу была, до музея-то на эвакуаторе везли. Внешне-то она хоть куда, а даже не заводилась. Там подлатали ее, пригнали назад своим ходом. Стали с сыном думать — что с ней делать?
— Придумали? Или стоит в гараже?
— Я уж хотела отдать кому-то, а сын говорит: «Мама, я ее себе оставлю» — «Зачем она тебе?!» А он чудо сотворил!
— Реанимировал?
— Поменял в ней все. Даже салон. Поставил шикарные колеса. Теперь заводится как космический корабль, реактивная. А на капоте нарисовал Якушева и какого-то канадца. Я так обрадовалась: «Сережа, какой же ты умница у меня...» Нам Якушев очень помог.
— Чем?
— С похоронами. Были же огромные проблемы с местом.
— Об этом сейчас поговорим — а машина нынче гоняет по Риге, где играет сын?
— Да. Якушеву я фотографию отправила в день рождения.
— А он?
— Смайл в ответ. Я тревожилась, сыну говорю: «В Риге-то ездить на машине, на которой серп и молот нарисованы — это ничего?» — «Все нормально, таможню прошел. А в городе всем нравится».
«Сережа съехал в кювет — и перевернулся»
— Дорога дарила мужу приключения?
— Как-то ехал с дачи, дороги узкие. Навстречу летел «Мерседес», кого-то обгонял. Я, говорит, вижу, что прямо в меня, уже не отвернет!
— Чем закончилось?
— Сережа съехал в кювет — и перевернулся!
— Боже.
— Самое интересное — тот даже не остановился. Так и полетел дальше, хотя видел, что Сергей кувыркается. Следом плелся какой-то «Жигуленок», дядечка остановился, подошел к машине: «Ты живой?» — «Да вроде да...» — «Заднее стекло у тебя разбито, вылезай через него». На эвакуаторе добирался в Москву.
— Ничего не поломал?
— Как обычно — по носу досталось. Голова была пробита, даже стекла я вытаскивала. Все промыла: «А теперь — в травмпункт» — «Никуда я не поеду...» Было у меня шикарное средство, профессор делал настойки. Лечат все! Обработала — через три дня все затянулось.
— Что с машиной?
— Купил этот джип месяцем раньше у какого-то родителя в ЦСКА. Как влетел — сразу продал. Решил, несчастливая машина.
— Говорите — «как обычно, по носу».
— Нос у него весь перебит.
— Это ужасная боль.
— Фотография где-то лежит — все у него заклеено. Зато серьезных травм не было.
— Нина Крутова однажды едва узнала Владимира, стоявшего на пороге. Тот был синего цвета. С Сергеем Наильевичем такого не было?
— Нет. Такого не было. Володе же щеку шайба пробила! Дырка была! Нинка чуть с ума не сошла. Он пьет — а сбоку вода выливается. Володя на пятаке как бился, доставалось ему. Какой хороший человек — ой, не могу...
— Добрейший.
— Не то слово. Как жалко, как рано! Господи! 52 года Вовке было.
«Шлагбаум»
— В спину муж ваш получал наверняка. Был в те времена прием «шлагбаум».
— Еще как получал. У него вся спина в шишках, прямо с куриные яйца. От того, что клюшками долбили по спине. Смотрела с ужасом: «Сережа, надо удалить...» — «Не буду».
— С такой силищей холодильник на пятый этаж без лифта поднять мог.
— Он тяжести вообще не поднимал. Только особенный эспандер держал для кистей, вон он лежит. А так — с позвонками горе. Чуть приподнимет тяжелое — защемляются. Все! С кровати сползал, не мог ходить! Я бегу с вольтареном. Выручил однажды динамовский врач на Водном стадионе. Три часа какие-то мешки грел, кидал ему на спину, крупную соль, делал блокаду... Сергей, который приподняться не мог, встал и пошел!
— Но кататься продолжал?
— 2-3 дня проведет на даче, потом: «Поеду-ка я в Москву, с ребятами покатаюсь...»
— Не отговаривали его участвовать в ветеранских матчах?
— Нет, конечно. Он это обожал! Как отговоришь? Приезжает счастливый: «Я сегодня очень прилично играл. Даже забил» — «Молодец. Контракт заключай...»
— Евгений Зимин мне говорил — «Гимаев за ветеранов играл, чтоб что-то заработать. На телевидении платили 90 тысяч».
— Копейки! Какие 90?! Меньше!
— Поэтому играл за ветеранов?
— Вот поэтому и ездил. Все это оплачивалось «Легендами хоккея». Еще пенсия неплохая как у подполковника. Вот так: по крупинке, по крупинке... А надо было выглядеть. Не пойдет же он на телевидение как с Парижской коммуны.
— Одевался изумительно. Ваших рук дело?
— Всю жизнь ходил в куртках. Еще и наклейку какую-то приделает. Я увещевала: «Сережа, ты привлекаешь внимание!» — «Мне нравится — и я хожу...» Все!
— На телевидении платить-то не сразу начали.
— Года два-три был волонтером. Ни копейки! А потом контракт предложили. У него ж глаза горели, когда про хоккей говорил. Попал в свою стихию. Как поссоримся, а надо куда-то ехать — я сразу: «Сереж, а где этот игрок?» Сразу обо всем забывал: «Да он уже в другой команде, и, знаешь, так пошло...» Все, ссора забыта. «Что, поедем?» — «Да, котик, поехали». Отходил моментально.
— Популярность свалилась космическая.
— Прилетаем в Астану, там сын играл. Прямо во время игры какие-то девочки подходят: «Сергей Наильевич, можно сфотографироваться?» Это был единственный случай, когда отказал на моей памяти: «В перерыве». Потом специально вышел, чтоб они подошли.
Что-то заказала по интернету, выхожу к лифту встретить курьера. А Сережа идет на работу. Этот мальчик-курьер выходит, его видит — и чуть коробку не роняет: «Сергей Наильевич... Распишитесь!» Руку протягивает — чтоб на ней автограф оставил. Мне смешно: «Сейчас карточку вынесу».
«Баба с ямы»
— Кто-то из телевизорных коллег ведет корпоративы — это их основной заработок. Сергею Наильевичу не предлагали?
— Нет.
— Почему?
— Надо ж быть в шоу-бизнесе, все там знать. Юмор должен быть такой, что народ не скучал. А Сережа с юмором-то не слишком дружил. Я приколюсь, смотрит на меня: «Не смешно».
— Как при всей его эмоциональности ни разу матерное слово у него в эфире не проскочило?
— Ой, Господи... Матом-то он мог приложить! Я тоже все время думала: лишь бы не выпорхнуло. Нет, нет. Все под контролем! Как-то дали упражнение, где одни звуки. Для отработки дикции. Утром стоит у окна — и слышу вот это: «Брпа-ол-а-г-д...» Сначала не поняла: ты что как глухарь на току? С кем разговариваешь-то? Покосился: «Учу!»
— Однажды чуть не ушел из эфира. Потому что напарник слова сказать не давал.
— Сережа мог. Запросто! Я знаю его характер. Его будут перебивать — встанет и уйдет.
— Когда отстранили от эфира — переживал?
— Это про «бабу с Ямы» вы говорите?
— Ну да.
— Это был неприятный момент. Но Сергей никогда не жалел о сделанном. Сказал-то все правильно! Ему хотелось, чтоб ставили хорошие матчи. А она что ставила? Я всего этого не слышала. Сережа возвращается домой, на этот раз сам все рассказал: так и так. Спрашиваю: «Что ж теперь будет?» — «Отстранили меня. Что будет — не знаю».
— Могли бы выгнать.
— Вполне могли. Но опять же, сильно не переживал. Сел в тот же вечер разгадывать свои судоку. Тут же пошли какие-то петиции и его вернули. Позвонили, позвали назад.
— Как думаете, на этот таран он пошел осмысленно? Или вспышка?
— Осмысленная вспышка. Прозвучало резко, конечно. Потом спрашивала: «Сережа, может, так не надо было?» — «Надо было!» Он действительно был взбешен.
«Сын приезжает на кладбище — места нет»
— Так что за проблема вышла с похоронами?
— Столько проблем! Сначала прощание предложили в морге устроить. Я отвечаю: «Как вы это представляете? Думаю, придет много народу...» В морге-то дают десять минут — и все, несут другого покойника. Во дворец ЦСКА пришло 6 тысяч человек. Потом еще столько же на кладбище. Те, кто не были во дворце. Стояли вдоль всей стены с сожженными людьми. Просто тьма народа! Но самое ужасное другое.
— Что же?
— Назавтра хоронить, сын приезжает на Новолужинское кладбище. А там никто не в курсе, никто не звонил! Места нет!
— Какой ужас.
— Нам человек обещал — но у него случился форс-мажор, перепоручил другим. А те не сделали. Сын, бедный, стоит на кладбище — и тут звонит Якушев: «Сережа, все нормально?» — «Да ничего не нормально. Места нет!» Якушев поразился: «Как так? Сейчас перезвоню». Набрал Шойгу, тот распорядился — и все сразу нашлось. Но представляете наш шок?
— Вы что-то различали?
— Я в коматозе ходила. Все как в тумане. А еще эти вопросы. Вы не представляете, как это дорого — похороны.
— Представляю, к сожалению.
— Это просто кошмар. Но проводили мы Сережу достойно. Приглашала батюшку, проводил службы. На 40 дней произнес: «Не плачьте. Ему там хорошо. Я это вижу! Сколько проживу, столько и буду Сергея поминать. Мне никогда, ни около какой могилы не было так спокойно».
— Стоп-стоп. Сергей Наильевич — разве православный?
— А я вам расскажу! Сереже было 48. Вдруг говорит: «Натуль, я хочу перекреститься». Я обомлела. Не сразу поняла, о чем он вообще. Потом выдавила: «Ты серьезно?» — «Да. Чувствую — Бог есть и мне помогает».
— Что-то случилось?
— Может, и была какая-то ситуация. Мне не говорил. Нашла батюшку возле Речного вокзала, все рассказала — он кивнул: «Приходите в воскресенье». Поехали вдвоем. Покрестился, но крестик не носил.
— В церковь ходил?
— Нет. Приехали с Трахановыми в Грецию — там по монастырям нас возили. После того, как Пашеньки не стало. В часовенку Николая Чудотворца, пальчик Пантелеймона нам выносили...
— Не обижались люди из Уфы?
— Когда хоронили, приехала целая делегация из Уфы. Поразились: «Почему крест? Он же татарин, мусульманин!» Не буду же объяснять — я как зомби сидела. Ничего не соображала. А отпевали возле Новолужинского кладбища, беленький храмик. Нина Крутова посоветовала этого батюшку, он и Вову ее отпевал. Отец Максим, очень славный. С ним даже поговорить приятно. Все никак не доеду...
Самый страшный день
— Последний ваш день вместе?
— Три годика исполнялось нашему внуку. 17 марта. Полдень, я на кухне, готовлю кушать. Вдруг хлопнула дверь — куда-то Сережа мой убежал. Он в последнее время очень полюбил бананы. И чтоб обязательно была вода с газом! Другой, говорит, не напиваюсь. Осмотрелась — вроде и бананы есть, и вода. Хватаюсь за телефон: «Что-то не поняла. Ты в магазин?» — «Я в Дмитров, мне только что позвонили. Кадастровая готова на участок!» Ну какой Дмитров, если нас в 5 часов ждут у Максима на дне рождения? Да и забрать ее можно в любой момент.
— А он?
— «Нет, я уже еду, обещал» — «А назад?» — «Успею!» Ну и правда, в 4 часа уже был дома. Я, говорит, поехал другой дорогой, через Дмитровку. Так хорошо проскочил! Ну, отправились к сыну. Там много гостей, Женька Артюхин, он крестный сын Максима. Стоим, болтаем. Говорю Жене: «Как папу-то жалко. Прямо как вчера с ним говорили, чувствую его руку на плече». У Артюхина две потери подряд — сначала папа, знаменитый борец, скончался от инфаркта в Сочи, а следом брат в матче любительских команд по хоккею. Прямо на скамейке. Вдруг вижу, Сережа как стоял в куртке и кепке, так и стоит...
— Не выпивал?
— А он много лет не пил вообще. Говорил: «Или пить, или работать». В отпуске мог позволить бокал вина, но только белого. К красному не прикасался. Говорю ему: «Сереж, что ты не разденешься?» А он даже не поел ничего. Часа через полтора вдруг произносит: «Поехали домой» — «Сереж, почему так рано? Я хоть с девчонками пообщаюсь — мне ж, старушке, интересно с молодыми...»
— Ему ж с утра в Тулу?
— Да, говорит: «Мне в 5 утра вставать» — «А ты не можешь позвонить, отменить? Может, кто-то из ребят съездит?» — «Нет, не могу. Якушеву обещал. Все, поехали».
— Чувствовалось, что поездка ему в тягость?
— Да. Хотя... У него вид был очень уставший! В последнее время какое-то дерганье. Вот сорвался и помчался в этот Дмитров, хотя не нужно было. Здесь не разделся, кушать не стал. Приезжаем домой — садится у телевизора. Вот на этом самом диване, где мы сейчас сидим. Говорю: «Сережа, ложись, ноги вытяни, ты же устал...» — «Нет!» Вот никогда не приляжет. Сидя задремлет минут на двадцать — и просыпается. Вроде бы отдохнул.
— А дальше?
— Сама легла, в полночь встаю — сидит, телевизор смотрит! «Ты меня сорвал, сам уехал, вставать рано. Чего не ложишься?» — «Интересная передача...» В 2 часа ночи заглядываю — все сидит!
— Так и не заснул?
— Если и спал — часа два, не больше. Он вообще поздно ложился. Чтоб уснуть, должен был обложиться этими судоку. Это был единственный случай, когда утром не проводила его. Сказал: «Не вставай, не надо...»
— А дальше — самый страшный день.
— Я днем одна дома, приготовила кушать. В какой-то момент схватила телефон. Думаю: сейчас позвоню — во сколько они приедут? Взглянула на часы, телефон отложила. Нет, думаю, игра еще не закончилась. Как раз в это время он умирал...
— Тяжело даже слушать.
— Думаю — попозже наберу. Вдруг Сережка звонит, сынок: «Мамуль, а что ты делаешь?» — «Вчера не посмотрела детский «Голос», так люблю его. Сегодня повторяют» — «Я к тебе заеду. Сейчас недалеко» — «Ой, сыночка, давай...»
— Уже все знал.
— Бегу к холодильнику — думаю, что-то вкусненькое ему подогрею, покушает. Тут же звонок в дверь! Открываю — стоит сын с рукой на перевязи, он же после операции. Плечо делал в Германии. За ним два бугая в голубых халатах, врачи. Позади Кристинка, жена Сережи, плачет. Я вообще ничего не поняла! Думаю: Господи, что случилось-то? Все же живы!
— Кошмар.
— А она падает мне на плечо, рыдает: «У нас больше нет папы...» Оказывается, сыну позвонили, сразу вызвал «Скорую помощь» и помчался ко мне.
«Я будто окаменела»
— Вы-то как пережили?
— А со мной было что-то непонятное. Будто окаменела. Говорю: «Так. Прекрати плакать». Не могу, когда мои дети плачут, просто не могу! Очень их люблю! А Кристина мне как дочка. Села я и сижу. Эти два мужика в халатах рядом.
— До вас сразу дошло, что случилось?
— Ничего не дошло! Говорю: «Кто тебе сообщил?» — «Рома Ильин звонил» — «Что случилось?» — «Сердце...» Все сижу, смотрю в одну точку. Эти врачи подают наконец голос: «Вы приняли от давления таблеточку? Какие вы пьете? Идите, примите. Нет, не половинку, лучше целую». Ну, выпила. А они между собой начинают разговор, будто меня нет: «Мы знаем такую фазу. Сейчас будет так, потом вот так...» Накапали валерьянки. Хоть бы реланиум вкололи — нет, ничего!
— Ну и ну.
— Тут начались звонки. Через полчаса у меня был весь дом. Подружка приехала, Галька. А дальше — ничего не помню! Какими-то отрывками!
— Что помнится?
— Эти врачи уезжают, подруга меряет мне давление — и сразу вызывает другую «Скорую». У меня давление было 230.
— Как спать в такую ночь?
— Вообще не помню, спала я или нет. Какой-то транквилизатор дали — и память как отрубило. Девчонки у меня ночевали, вот это помню. А как прилетела Настя из Вашингтона — нет. Потом спрашиваю ее: «Настюш, как мы в ЦСКА-то ехали?» — «Знакомый дал машину...» А я не помню!
— Все как в тумане?
— Да, весь день. Вообще ничего не соображала. Ко мне подходили люди, которых должна помнить, а я не могла. Как камень, даже слез не было. Вот не было! Я никогда на людях не плачу. Могу выплакаться одна, дома. Детям не показываю слез. Знаю: если я заплачу — они тоже будут плакать. А для меня дети — это все.
В жизни не пробовала никакие транквилизаторы — и вот так подействовало. На прощании сидела, смотрела в одну точку. Вот когда гроб привезли — это был кошмар... Я не верила!
— До того момента Сергея Наильевича не видели?
— Он в морге был. Сережа с перевязанной рукой поехал на следующий день после случившегося в Тулу, забрал какую-то справку. Лежит у меня до сих пор, даже никакой печати нет. Ни диагноза в ней, ничего. Хоть бы написали — тромб это, инфаркт, еще что-то... Сергея Наильевича надо было в Москву перевозить, в Бурденко. Сын этим занимался. Говорю: «Тебе тяжело...» А Кристина: «Ничего, я поеду с ним».
— Врач на катке был?
— Это было воскресенье, на катке работала только девочка-медсестра. Вот представьте. Она специалист, что ли?
— Девочка только перепугается.
— Она может зеленкой помазать! Или йодом! Ну, перебинтует. Анальгин даст. Но разве искусственное дыхание сделает?
— «Скорой» не было?
— Да не было там никакой «Скорой». Хотя кто-то говорит, что была. Правду-то мне никто не скажет. Но я не хочу, чтоб «Легенды хоккея» в чем-то чувствовали себя виноватыми. Ну зачем? Вы не представляете, как они переживали. Мужики подходили к гробу и плакали. Это такой удар! Кто мог предположить?!
— Как думаете, что это было?
— Да сердце, конечно. Что ж еще.
— Сколько отыграл?
— Два периода. Стало плохо — и никому в команде слова не сказал. Ему вслед: «Наильич, ты куда?» — «Сейчас приду...» Отправился в раздевалку. «Тебе плохо?» — «Не-не-не! В третьем буду играть». Это случилось в конце второго периода. Даже здесь не сказал ничего, как обычно. Скрыл! Конечно, ребята сразу вызвали бы «Скорую».
— Не привык жаловаться?
— Да никогда в жизни не скажет. Сейчас выбросила таблетки, которые у него на тумбочке лежали. Кроверазжижающие. Все уговаривала: «Сережа, надо пить!» — «Я пью» — «Тебе выписали два месяца назад, а выпил три таблетки... Это называется — пьешь?»
— Он на своей машине поехал в Тулу?
— Нет, машину оставил в Парке легенд. В Тулу поехали на автобусе. Вот таким, невыспавшимся. Хотя Сережа всю жизнь спал по 5 часов и нормально себя чувствовал, ему хватало. В 2 часа ночи ложится, в 7 утра встает.
— Первые дни после похорон — самое адское время. Как выдержали?
— Как будто мне душу вынули. Словно робот! Что-то надо делать — я делала. Сын купил машину, подруга нашла хорошего инструктора. Стала брать уроки, чтоб не сойти с ума. Месяц так катались. Давайте, говорю, теперь на дачу съездим, чтоб распробовать дорогу... Подруги на какие-то концерты вытаскивали. Настя прилетала из Америки. Приезжает и плачет.
— У Анатолия Фирсова умерла жена — так он каждый день мотался на кладбище.
— Я первое время очень часто ездила. Сейчас чуть реже. Вот была три дня назад. Все убирала, цветочки поменяла на свежие. Никого на могиле не заставала, но народ ходит. Я по цветам вижу. То розочку кто положит, кто пару гвоздичек.
— Помнят.
— Мне кажется, лучше пусть в церкви помянут. Записку положат об упокоении. Сережа не может о себе молить. Только мы!
— Сына пригласили на телевидение, участвовал в репортаже. Смотрели?
— Ой, я расплакалась! Убежала! Не могла смотреть. Это же было на девятый день после смерти папы. Задали какой-то вопрос — он отвечает: «Я не могу». И ушел. Вы помните?
— Я тоже не мог смотреть.
— Да, Сережа ушел. Но молодец, что сходил! Я горжусь своим сыном. Вообще, дети замечательные.
— Наташа Кларк объявляла в новостях о смерти Сергея Наильевича — и чуть не разрыдалась.
— Это я потом в интернете видела. Посмотрела — и сама разрыдалась. А сколько SMS пришло на его телефон в день смерти! Я все оставила, не удаляю. Вот, можете подержать этот телефон. Он тонул в руке у Сережи. Как дата — весь канал приезжает. 40 дней, год, открытие памятника... Денис Казанский, Рома Скворцов — какие замечательные ребята!
«Мастерюга»
— О хоккее готов был готовить Сергей Наильевич с кем угодно. Хоть с охранником дворца. Ваши соображения по игре учитывались?
— Спросишь его о чем — сразу глаза загораются! Сутками готов был говорить! Он не любил ходить в те компании, где люди не интересуются хоккеем. Просто неинтересно было. Сколько раз уговаривала: «Сережа, хоть сегодня не надо говорить о хоккее» — «Да, да, да...» А приходим, два слова — и понеслось! Один хоккей! Да все в нашей-то квартире ему посвящено. Как эти шлемы на балконе. Так был предан хоккею, что даже кофе пил вон из каких кружек — с хоккейной символикой. Купила ему красивую кружку, он озирается: «А где моя? Та мне больше нравится...»
— Как мальчишка.
— Я вам расскажу, каким он был мальчишкой. Как-то в Уфе родители уехали отдыхать, оставили ему на месяц 20 рублей. Так он сразу пошел и купил себе шлем.
— Голодал?
— Остались копейки — весь месяц ходил в столовую. Ел одни гарниры.
— Не уставал от такого количества хоккея?
— Как-то под конец сезона говорит: «Натуль, поехали путешествовать. Мне надо от хоккея отдохнуть, уже во сне не отпускает».
— Знакомые ощущения.
— Все возможные тарелки подключил — вставал в 3 часа ночи и смотрел НХЛ. Утром счастливый: «Натуль, Сашка Овечкин две забил. Зверь!» Помолчит, подумает — и добавляет: «Нет. Зверюга». Так радовался! Кино мы полюбили. То в «Капитолий», то в «Метрополис». Еще рядом был кинотеатр «Нева». А то дома — один спорт! Сам смотрит в комнате, меня отправляет на кухню: «Там другой матч. Посиди, посмотри — потом мне расскажешь...»
— Сериалы — нет?
— Терпеть не мог. Говорил: «Там все нечестно!»
— Откуда пошло знаменитое — «мастерюга»?
— Это у него всегда было! Как понравится игрок — сразу: «Мастерюга». Или «зверюга». Для Дацюка у него вообще особое прозвище было — не могу вспомнить, какое...
— Любил Дацюка?
— Очень.
Санаторий имени Ворошилова
— Оказавшись где-то — сразу искал стадион?
— Вот это в точку! Оказался в Бразилии — сразу отправился искать стадион. Сережа обожал путешествовать. Мечтал об этой Бразилии, Аргентине... Дочка помогла воплотить. Я в такую даль лететь отказалась. Первые 4 часа в самолете еще ничего, а потом накрывает. Нужно куда-то бежать, что-то делать. Спать не могу, читать тоже. К стюардессам как-то обратилась: «Девочки, давайте помогу еду разносить?» Ну какая мне Аргентина? Это же конец света!
— А он полетел?
— Сначала в Америку, а оттуда с Настей и ее мужем в Бразилию и Аргентину. На вертолете к каньонам. Возвращается: «Очень понравилось. Но тяжело. Молодец, что не поехала». Я в это время на даче пахала. Вот только на футбол не вышло попасть.
— Сергей Наильевич вспоминал как чудо путешествия по Италии. Вы были рядом?
— Раза три мы ездили с ним. В Порто-Сан-Джорджо снимали квартиру. Всю Италию объехали! Это было прекрасно. Но все равно памятью возвращаюсь в юность, как ездили в санатории Ворошилова, рядом были другие ребята из ЦСКА. Кто с нами, кто в «Камелии», как Андрюша Хомутов с Мишей Васильевым...
— Лучше ничего не было?
— Вот не было! Самое прекрасное время! Сережа вставал пораньше, шел на пляж и занимал лежаки. Положит полотенце. Потом приходим — кто-то это полотенце стащил, положил камень... Знаете, как весело?
— Догадываюсь.
— Мы в водное поло играли, ныряли, соревнования устраивали... Весело было. Сейчас так не отдыхают. Там с Андрюшей Шестаковым познакомились, он сейчас в Питере хоккей комментирует.
— А там что комментировал?
— Он же певец.
— Что вы говорите.
— Пел как раз в «Камелии»! Вечерами туда ходили. Соскребем денег сколько есть — и туда. Для нас что главное было? Натанцеваться! Отрывались под Пугачеву!
— Сергей Наильевич был хорош в танце?
— Изумительно танцевал. Когда только познакомились, ходили танцевать в «Советский». Сейчас он «Яр» называется. Настя наша вся в папу, тоже любит.
— Слезы Сергея Наильевича хоть раз видели?
— Ни разу. Хотя переживал из-за хоккея сильно.
— Это мы все наблюдали.
— Из-за баскетбола мог дверью двинуть. Или из-за тенниса. Марат Сафин не так сыграет — Сергей Наильевич потом ходит: «Бу-бу-бу...»
— Пульт по квартире не летал?
— Летал. Здесь у нас пуфик стоял — ка-а-к бросил его однажды! Как раз Марат Сафин с девушкой начал встречаться. Сережа: «Все, теннис ему уже не нужен». Потом раз — и Сафин выигрывает. Муж подбоченился: «Йес! Я в тебя верил!» Очень взрывной был.
— Обидеться умел. На вас это тоже распространялось?
— Нас вообще поначалу считали «итальянской семьей»...
— Это как?
— Да бесконечное: «Бу-бу-бу...» Как-то Ирек Гимаев спрашивает: «Наильич, вы ругаетесь?» — «Нет. Мы разговариваем». Потом стало спокойнее. Дверью хлопнуть мог, но чтоб всерьез рассорились — ни разу! Все обиды — на 5 минут. Все!
— Как мирились?
— Вот поссорились мы. Я стою на кухне, готовлю. Потом зову: «Сережа, иди кушать!» Он стает и идет. Уже добродушно: «Котик, спасибо». Все забылось.
«Идите и бейтесь!»
— В приличном возрасте отрастил вдруг бороду. А как пошла!
— Никогда ему не шла!
— Неужели?
— Но прежде. У него несколько попыток было. Расстраивался: «Как-то растет странно...» Он же светленький, Сережа-то мой. А борода была рыжая. А с возрастом волосы стали темнее. Все хоккеисты стали отращивать — и Сергей снова попробовал. Пошло! Сначала в салоны ходил, подправлял. Потом специальную машинку купил, сам научился.
— Люди в Facebook выкладывали граффити на какой-то трансформаторной будке — портрет Сергея Наильевича и строчка: «Идите и...
— ...идите и бейтесь!" Это я случайно увидела. Где-то на железной дороге недалеко от Беговой. Еще из ЦСКА мне позвонили: «Может, мы портрет Сергея Наильевича в этом сезоне разместим на билетах?» — «Конечно!» В Инстаграме я завела страничку — там кто-то профиль завел: «Гимаев». Все фотографии выкладывает, которые плавают в интернете. Я рада — кто-то помнит...
— Один корреспондент написал, как пережил клиническую смерть и встретил на том свете Сергея Наильевича. Это не читали?
— Читала в интернете. Будто был в коме и Сережа ему привиделся. Не знаю — верить, нет? Может, и правда было. Не исключаю.
«А ты-то не ругаешься?»
— Он же тренер был прекрасный.
— Взял в ЦСКА команду 78-го года, родители этих ребят стали нашими друзьями. Вот недавно заезжали поздравлять с юбилеем родители Паши Траханова, который сгорел в самолете с командой. Съездили в Ярославль на место гибели сына, потом прямо с поезда ко мне.
— Очень приятная семья.
— Папа очень простой, добродушный. Метростроевец. Галочка уже не работает. 25 лет дружим! Говорю: «Не хочу никаких торжеств» — «Мы все равно заедем!» С родителями Кваши очень дружили.
— Сергей Наильевич очень гордился Самсоновым.
— Сережа Самсонов даже на похороны прилетал. Вырвался на один день из Америки.
— Самсонов остался в Штатах?
— Да, в Бостоне. Кажется, скаут команды. Папа его мне говорит: «Наташа, если нужна будет помощь — всегда обращайся». У него машина большая, типа УАЗика. Потом помогли перевезти что-то на дачу вместе с папой Максима Спиридонова. А нас всю жизнь окружали пятерки. Любимая цифра Сергея Наильевича. Играл под 55-м номером, квартира у нас 55-я...
— Так что?
— Дождик шел — я Спиридонову говорю: «Володя, набрось куртку Наильича». Надевает, сует руку в карман — а там 5 рублей! Улыбаюсь: «Это Сережа тебе спасибо говорит, что мне помог» — «Можно, я себе эту монетку оставлю?» Все родители 78-го года мне говорят: «Не стесняйся, говори, что надо!»
— Хоккей получается смотреть после смерти мужа?
— Год не могла. Сейчас только игры сына.
— Видео из прошлого?
— Нет, не смотрю. Не могу! Единственное, посмотрела те видео, что сохранились в телефоне у Сережи. Он сам записывал. Был на Кубке Канады, заглянул в музей хоккея Торонто. Плохо себя чувствовал, но поехал. Никакие мои уговоры не удержали.
— Дни из юности уцелели на пленке?
— Лежат какие-то кассеты. В этом году соседа попросила, чтоб перекинул на диски: «Так хочется посмотреть, вспомнить...» Точно помню, снимали, когда с 78-м годом ездили в Америку и Канаду. Сережа меня с собой взял. Мальчишкам по 15-16 лет. Столько было интересного!
— Удивительное дело — почти все заиграли из той команды.
— Сереже они как дети были. Десять лет их тренировал. Страшно затосковал, когда их выпустил. Будто жизнь закончилась! В Москве всех обыгрывали — повез их в Харьков, там тренировал его приятель Иван. Потом повесился в Америке. У того тоже хорошая команда была. Вдруг выясняется — некоторые родители не могут оплатить дорогу. Приходит Сережа домой: «Я билеты на свои деньги куплю».
— Не протестовали?
— Только заикнулась: «У нас самих-то денег нет...» — «Это не обсуждается!»
— По Штатам долго колесили?
— 40 дней. Летели до Чикаго, оттуда на автобусе еще 6 часов до какой-то деревни. Остановились в каком-то бистро посреди ночи. Дети прямо на столах засыпали. Официантки улыбаются: «Какие русские дети хорошие, спокойные» — «Это вы их не знаете...»
— Случалось разное?
— В самолет Сережа накупал кипу газет. А мальчишки носятся по салону! Ну и ругаются, не без этого. Те, кто побойчее. Сережа читает «Спорт-Экспресс», ни на что внимания не обращает. Подходит стюардесса: «Извините, вы тренер?» — «Ну, я. А что?» — «Ваши мальчики матом ругаются...»
— Так-так. А дальше?
— Сергей осмотрел ее с головы до ног: «А ты-то не ругаешься?»
— Смешно.
— Она: «Ну, все ясно». Мол, какой тренер — такие и дети. Уходит, а он: «Алле, ребята! Потише можно?» — «Сергей Наильевич, поняли». Любили его очень. Когда говорил о них — такое блаженство на лице! Десять лет им отдал! Сам на все собрания ходил. Родители не были — а он ходил. Потом тетради его открыла — «этот разбил стекло»... Звонила директриса, он ходил и платил штрафы. Только чтоб ребят не трогали.
Полиция на пороге
— Можно понять тоску, когда команду выпустил.
— Когда тоска накрыла, предложила: «Возьми новую команду!» — «Натуль, мне десяти лет жизни уже не хватит...» Когда только начал тренировать, разруха в ЦСКА была страшная. Есть фотография — он сидит, за голову взялся, вокруг какие-то провода... Однажды заехала к нему — а мимо Тихонов проходит: «Смотри, что Серега-то делает! В НХЛ всех хочет отправить. Такие нагрузки им дает».
— Все тренеры юношей проходили через одну проблему: команда приезжает за границу, дети тут же отправляются что-то тырить по магазинам.
— Проходили через это.
— До полиции доходило?
— Как-то стук в наш номер. Я будто чувствовала: «Сереж, не удивлюсь, если это полиция». Точно — бугай в форме, с рацией! «Из такого-то магазина украдено...» Дает список. На обеде Сергей встает: «Ребята, давайте договоримся по-хорошему. Сейчас расходитесь по номерам, все украденное выкладываете в коридор. Штрафы огромные, а денег у нас нет». Все тихо и спокойно.
— Выложили?
— А то!
— Был в той команде настоящий буян?
— Был талантливый мальчишка. Пошел не туда. В американской поездке Сережа замечает — тот выпивший! Где купил? Как деньги нашел?! Подозвал: «Тебе это важнее? Мне такие игроки не нужны, прощаемся». Наутро просыпаемся — этот парень на корточках перед нашей дверью, плакал. Всю ночь так просидел!
— Надо прощать.
— Тогда Сережа простил. Этот же потом попался в Москве, уже по серьезному. Вот на этом все закончилось. Папа его потом приходил, просил хорошую характеристику написать...
— Играть закончил?
— Да, пропал. Хотя талант большой. Команда была удивительная. Выходили играть против мужиков. Те смеются: «С этими играем?!» А им сразу Самсонов штук пять забьет, Андрюха Петрунин... Вот это мальчик был гениальный. Удивительно — почему у него не пошло?
— В самом деле.
— Помню, по руке ему ударили — косточка оголилась, смотреть страшно! Подбегаю обработать, а он зубы сжимает, шепчет: «Теть Наташ, вы мне забинтуйте, я пойду играть...»
— Пошел?
— Да кто ж его отпустит? Отвезли в клинику!
— С родителями в школе намучался?
— Вначале такого не было. Тогда смотрели на все — и даже на желание самого ребенка. Помню, одного привезли, родители через борт его толкают на лед — а он орет: «Не бу-у-ду! Не хочу!» — «Будешь!» А в 90-е годы началось. Пацанов привозили на дорогущих машинах. Еще и командовали, в какое звено ставить. До угроз доходило — ночами по телефону звонили!
— Какой ужас.
— Одного мальчика привозили заниматься хоккеем для общего развития. Тот занимался английским языком, музыкой...
— Кажется, из-за такого ребенка вашего мужа и попросили с работы.
— Зять большого человека из правительства приводил своих близнецов. Сам он нефтяной магнат на Украине, но жил в Москве. Зашел в кабинет к Наильичу: «Чтоб мои дети играли в первом звене! Понял?!»
— Что услышал в ответ?
— «Не будет этого. У меня мальчишки из простых семей, ездят сами с баулами. Кто меня поймет? Это разве честно?» Тот помолчал — и произнес: «Тогда здесь работать не будешь». Убрал Сережу.
«Мне сумки «Шанель» не нужны»
— Запускались какие-то слухи про поборы.
— Да, я могу вам рассказать. Никаких поборов не было. Кто-то мог принести коньяк — эти бутылки вон, до сих пор стоят. Один родитель пригласил в ресторан. Но чтоб конверт занесли? Никогда в жизни! Может, какому-то тренеру и сунули, не знаю. До нас это никогда не доходило. Сейчас подружка рассказывает, что творится. Сколько стоит парня пристроить в команду. До полумиллиона доходит!
— С ума сойти. Сергей Наильевич говорил — когда начались гонения, 3 месяца не спал.
— А мне не казалось, что он убит горем. Нет! Этого не было! Но он же такой скрытный, меня оберегал. Ведь что этот человек придумал? Приезжает на работу в 10.10. Стоит комиссия: «Сергей Наильевич, пишите объяснительную. Почему опоздали на десять минут». Отвечает: да ничего я вам писать не буду! Кто вы вообще такие?
— Ну и правильно.
— Что ему делать в 10 утра — если во дворце никого нет? Говорит им: «Я здесь и субботу провожу, и воскресенье. Игры идут!» — «А вот в эти дни вам здесь делать нечего. У вас выходной». Однажды возвращается: «Все, я написал заявление». А знаете, сколько раз его потом звали назад?
— Директором в школу ЦСКА?
— В том числе! Ото всего отказался. Даже не желал думать об этом. Мне говорил: «Как же хорошо, что так получилось, ушел оттуда». Его и в одну команду КХЛ звали главным тренером. Тоже отказался!
— Большие деньги — не стимул?
— А мы не алчные. Абсолютно! Есть достаток — и слава Богу. Мне сумки «Шанель» не нужны. Пластику не делала — буду с гордостью донашивать свое лицо. Хоть, может, скоро сама буду фотографии раздавать, как Виктор Васильевич. А Сергей не хотел в другой город ехать: «Мне в Москве все нравится. Потеряю и здесь, и у вас».
— С приходом на телевидение появились новые друзья?
— Таких, чтоб сходить в баньку, посидеть, отметить праздник — нет. На рыбалку не ездил, терпеть ее не мог. Не переносил занудство. А на друзей надо много времени! Но всех, с кем общался, называл «дружище».
— Говорите — оберегал вас от лишних новостей?
— Да вот пример: о том, что Сереже предлагали в Америке остаться, стать дезертиром, я случайно узнала. Годы спустя проговорился за столом.
Бар на Белорусской
— Вы прожили 37 лет. А познакомились как?
— А мы не где-то на улице встретились. Нас познакомили!
— Это кто же?
— Моя подруга. Работала в баре на Белорусской, туда прежде все спортсмены ходили. Отдыхали там. Говорит: «Есть такой хоккеист — Сергей Гимаев. Хочет познакомиться с хорошей девушкой, надоели другие...»
— Можно понять.
— Я только вздохнула. Для меня «хоккеисты» — это все равно что лыжники, которые вокруг дома ходят. Совсем далеко от этого была! Жила в селе под Рязанью, в котором про этот хоккей и не слышали. «Да нет, — говорю. — Не надо...» Так она обманом нам встречу устроила!
— Это как?
— Пригласила в этот бар, сварила кофе. Сидим, пьем. Вдруг откуда-то сверху нависает высоченный человек: «Здравствуйте...» — и на меня смотрит. Наверное, рассказала, как выгляжу.
— Расположил вас?
— Я, говорит, Сергей, хоккеист из ЦСКА. На «ты» сразу перешли. Недолго посидел с нами — и умчался на концерт Пугачевой. Вся команда туда собиралась. Только телефон мой взял. Это был декабрь 79-го, как раз перед Призом «Известий». Ушел, подруга смотрит: «Как тебе?» — «Ой, такой высокий...» Я-то 162, а он считался самым высоким хоккеистом!
— Метр девяносто?
— 195!
— Позвонил сразу?
— На следующий день. Пригласил как раз на Приз «Известий».
— Девушка сразу чувствует — хороший ли парень. Вы почувствовали?
— Да ничего я не почувствовала! Человек был пять минут! Ну, высокий, интересный. На хоккей я пришла — Сережа попросил, чтоб какой-то мужчина за мной присматривал. Тот и провел, и мороженое купил. После встречаемся — говорит: «Сейчас поедем в «Украину», ресторан. Нас пригласили». Вот здесь-то я почувствовала: нравлюсь человеку. Глаза у него горят. Ну и сама влюбилась.
— Это прекрасно.
— А трудно было не влюбиться, красиво ухаживал... На третьей встрече сделал предложение!
— Как-то по особенному?
— Они улетели в Америку. У меня ночная смена в детской больнице, отделение ложного крупа. Это дело серьезное, у малышей слизь скапливается в легких и надо откачивать. В 2 часа ночи стук в дверь. Ага, думаю, новое поступление. С подружками открываем — стоит Сережа! А на дороге автобус ЦСКА!
— Как романтично.
— Встал на колени: «Я без тебя не могу, только о тебе и думал. Выходи за меня замуж». Подружки стоят, умиляются. Кто-то шепчет: «Соглашайся...»
«Дайте справку, что я холост»
— Как тут не согласиться.
— Все ждали, когда у Сережи пауза возникнет между сборами. Их же вообще не отпускали. Наконец приезжаем подавать заявление, а там вертят в руках военный билет: «Вдруг вы женаты?» Сергей ко мне поворачивается: «Котик...» Первые лет двадцать только так называл. Подожди, говорит, здесь. Сам прыгает в трамвай, мчится в отдел кадров ЦСКА: «Срочно дайте справку, что я холост!» Так ему прямо в военный билет записали. А женились в мае, 13-го числа, да еще 80-й год. Високосный. Снег с дождем!
— Плохая примета?
— Снег с дождем — как раз хорошая. Я даже родителям не сообщала. Все думала — надо поближе узнать. А то как-то с бухты-барахты... Но Сережа все быстро решал!
— От свадьбы Москва вздрогнула?
— Был у Сергея знакомый — помог две «Чайки» взять. Съездили на Воробьевы горы, постояли под дождем. Сережа поежился: «Все, в ресторан». В «Пекине» справляли. Очень культурная свадьба.
— Кто-то хранит свадебный костюм долгие годы.
— А у Сережи не было свадебного костюма. Поехали на «Динамо» в магазин для новобрачных, ничего не нашли. Ни на Сережу, ни на меня. Мне-то подруга помогла с платьем от Зайцева...
— Не в майке же ЦСКА Сергей Наильевич пришел в ЗАГС.
— Пожаловался между делом Жлуктову на тренировке — а тот говорит: «Наильич, так возьми мой. Ради Бога!» В его костюме и женился. Слава Фетисов был у нас свидетелем, вся команда во главе с Тихоновым сидела.
— Говорят, хоккеисты обычно только и ждали — когда ж Виктор Васильевич уйдет.
— Почему это?!
— А не выпьешь при нем.
— У нас все расслаблялись от души, но не напился никто. Фотографии могу найти. Я пригласила музыканта Колю, моего соседа. Тот пел в ресторане «Россия». «Калифорнию» исполнял — это вообще! Сам пришел, музыкантов привел. Как ребята плясали! Коля Дроздецкий просто отрывался. А Таня Михайлова, выяснилось, тоже поет...
— Что подарили?
— Я потом узнала: ребята деньги собирали, а что купить — не знали. Тут Владик Третьяк говорит: «Надо маленький телевизор подарить». До сих пор у меня на даче стоит. Смешнее всего вышло со свадебным путешествием.
— Что такое?
— Поехали мы в Судак, там военный санаторий. Меня отправляют в женское отделение! Захожу: четыре кровати в комнате, на трех бабульки. Одна для меня, 20-летней девочки.
— Какая несправедливость.
— Зато на два отделения один туалет. Я наутро расплакалась: «Что в Москве у меня перед глазами больница, что здесь. Почему Волченковым, Вале с Лешей, дали отдельный номер в новом корпусе, а нам — вот это?»
— Решил вопрос Сергей Наильевич?
— Пошел к начальнику санатория: «У меня медовый месяц!» — «Подождите два дня, потом генерал выезжает». Три раза в день кормили уткой, больше ничего не было. А нам колбаски ужас как захотелось. Пошли с Волченковыми в ресторан «Троянда». Думали, там что-то есть.
— Не было?
— Берем меню, а официант подсказывает: «Можете не рассматривать, у нас кроме огурцов ничего нет».
— Соленых?
— Свежих. Идем на рынок — тоже только овощи и фрукты. 80-й год, в Москве-то есть нечего было. А все равно мы были счастливы!
«Наильич, мы не туда попали ...»
— Хоть и не заладился медовый месяц.
— Почему это «не заладился»? Очень хорошо отдохнули! В Ялту с Харламовыми и Цыганковыми ездили, плавали к остальным ребятам. С Ирой Харламовой мы так сдружились, в бассейн вместе ходили. Валера говорит: «Наильич, здесьтакой ночной клуб — до 2 часов не закрывается...»
— «Наильич»?
— А Сережу в ЦСКА все «Наильич» звали. С юности.
— Надо же.
— Хотя он рассказывал, как в 76-м году подошел к раздевалке ЦСКА и стоит. Вышел кто-то из великих — кажется, Викулов — и говорит: «А ты чего здесь? Заходи! Вон твое место». А Сереже страшно — такие люди в этой раздевалке!
— Рядом с кем посадили?
— С Третьяком. Сергей мой очень близко сошлись с Владиком. У них много общего. Даже отцы военные летчики.
— Пока шел сезон — почти не виделись?
— Конец июня — все. Запирали в Архангельском. На всю команду один телефон, за спиной очередь. Мы-то потихоньку к ним ездили. между тренировками встречались в лесочке. Поцелуемся, обнимемся — и домой...
— Годы спустя рассказывал — почему выбрал именно вас?
— Сказал — «Я тебя увидел, сразу голову потерял». А уже после того, как сделал предложение, говорит: «Хочу, чтоб ты жила у меня. Все равно меня не бывает — то игра, то сбор».
— Квартира была?
— Однушка на улице Поликарпова. Делил ее с Иреком Гимаевым. Я отвечаю — жить у тебя не буду, но могу приходить, когда вас отпускают. Как-то заглянула — а в этой квартире конь не валялся!
— Это понятно.
— Я прибралась, проветрила. Какое-то мясо с картошкой им приготовила. Еще цветы купила, поставила. Тут ключ в дверях, первым заходит Ирек — и раскрывает рот: «Наильич, мы не туда попали...» Сережа голову из-за его плеча высовывает: «Не фига себе. Котик, ты даешь». Наелись они — и спать рухнули.
— Потом вы и жили в этой однокомнатной?
— Ну а где же? Только там. Сколько у нас народу умещалось в этой комнатке, ночевать оставалось! Как-то после банкета все явились к нам. Прямо семьями. Волченковы, Цыганковы, Харламовы, мы с Сережей... Утром еще Крутовы подъехали. До сих пор перед глазами: Валерочка на ковер сел, на локоть облокотился — так и заснул. Прожил у нас тогда несколько дней.
Я Настей была беременная, гуляли с Сережей по этой улице Поликарпова. Мимо все одна старушка ходила с «беломориной». Всматривалась, всматривалась... Наконец остановилась около: «Ну а если дочка родится и будет в вас ростом?» — «В баскетбол отдадим! В ЦСКА!»
— На хоккей-то вы ходили?
— Не пропускала. Где ж еще мужа увидишь? Однажды на футбол меня Сережа пригласил.
— На ЦСКА?
— Сборная наша играла на Олимпиаде в 80-м году. Кажется, играли с ГДР — все не могут и не могут забить. Такая скука, я чуть не уснула! Говорю: «Это что ж за игра такая неинтересная?»
— После игр — всей командой в Архангельское?
— Да. Причем, после игры даже к автобусу нас, жен, не подпускали. Милицейское оцепление стояло. Чуть не плачешь: «Пропустите пожа-а-алуйста...» Кто пропустит, а иногда — ни в какую. На самом хоккее тишина как в театре. Крикнешь: «Давай, гол!» — сразу милиционер трогает за плечо: «Сейчас выведу».
— Но вы все равно кричали?
— А как же? С Ниной Крутовой. Она у нас эмоциональная барышня.
— Помню два гола Сергея Наильевича в одном матче...
— Это с «Динамо»! Обе издали, от синей линии! Мы тогда уже в знаменитом доме на Фестивальной жили. Всех спортсменов ЦСКА туда переселили. У нас игра — детей соседям перепоручаем, семье футбольного вратаря Витьки Радаева. Потом наоборот. Как-то подруга приехала: «Натуль, здесь общежитие, да? Все двери открыты, только дети бегают туда-сюда...» Да нет, отвечаю. Просто живем так дружно.
— Пьянки на Фестивальной начались будь здоров. Министерство обороны не радо было, что всех спортсменов в одном доме поселило.
— Да кто вам это рассказал? Слава Фетисов в нашем доме жил. Потом эту квартиру Касатонову отдали. Кто-то выигрывал — могли отметить. Но никаких безобразий. Помню, иду с работы, вижу — на балконе у Милосердовых стоит народ. Кто-то покуривает. Это Валерка прилетел, что-то они выиграли. Я скорей прятаться под козырек — пока не заметили. Куда там! Вдруг голос гандболиста Жени Чернышова — с упором на «г»: «Гимаева, не спрячешься от нас. Заходи!» А у меня Сережа прилетал откуда-то, хотелось вдвоем побыть.
— Не удалось?
— Звонок в дверь — открываю: раз, два, три, четыре... Все к нам! С едой в руках!
— Как-то глядел Сергей Наильевич иронично на главного тренера чехов Ружичку. Потом говорит мне: «Как-то поколотил его на турнире «Ленинградской правды»...
— В самом деле? Это для меня новость! Значит, где-то зацепились. Сережа — это ж просто гора. В Москве-то я на хоккей ходила, а в Ленинград не ездила. Куда мне? За границу-то впервые выехали вместе в 83-м году, в Болгарию.
Трамвайный билетик
— Сергей Наильевич вроде бы учился в серьезном институте. Не в физкультурном.
— Четыре курса авиационного института в Уфе. Потом пединститут имени Крупской — с отличием! Клюшки преподавателям не возил, как многие ребята. Помню, приехали со свадьбы Крутовых в 83-м году, я отправилась спать, а Сережа уселся на кухне с учебниками. Хоть немного выпил. Потому что наутро экзамен!
— Как сдал?
— На «отлично», как обычно. Проходит недели две, в 7 утра звонок по телефону. Сережа поднимает трубку. Звонит преподаватель, человек почтенного возраста: «Вы у меня лучший студент. Сейчас собираюсь на работу. Давайте встретимся в метро, подарю вам свою книгу по научному коммунизму с автографом...» Так что вы думаете?
— Помчался?
— Встал и поехал! Привез эту книгу!
— Кажется, не на видном месте в вашем доме.
— У нас все было в книгах. Потом делали ремонт — все увезли на дачу. Говорю: «Надоело жить в библиотеке, хочется, чтоб было посветлее». Там и оставили. Недавно разбирала эти завалы — нашла книжку «Римские репортажи». 60-го года. Еще Хрущев поздравлял спортсменов. Так на одной страничке трамвайным билетом заложено. На трамвае-то у Сережи не всегда получалось. В 5 утра еще не ходили — а он уже вскакивал и пешком на стадион. Но столько читал! Знаете, как его в команде звали?
— Как?
— Мозг. Команда едет в автобусе, кто-то кроссворд разгадать не может — кричит через весь салон: «Наильич!» Тот сразу отвечает. Как семечки эти кроссворды щелкал. В последнее время увлекся судоку. Все у нас было завалено — и маленькие, и большие. Он знал вообще все!
«Сегодня 20 копеек просили в долг»
— Нагрузки были в том ЦСКА сумасшедшие.
— Самое тяжелое — баллоны. Еще тяжело таскать друг друга на плечах. Ноги потом не шли, отлеживались по три дня. Но каждый год повторялось: Сережа со Славой Фетисовым, не дожидаясь сезона, ездили в Архангельское. Я тоже с ними. Сижу на лавочке, а они бегают кроссы.
— Со временем дружба растворилась?
— Время развело. Кто-то уехал, кто-то выживал здесь. При встрече целуемся, рады друг друга видеть. Это искренне! Но — уже не то, что в юности. У каждого семьи, внуки. Я так рада, что Сережа увидел четырех внучат...
— С вами Тихонов разговоры вел?
— С женами он не разговаривал. Крайне редко! Вот когда тренером он уже не работал, встречались во дворце: «Здравствуйте, Виктор Васильевич!» — «Здравствуйте...» Потом думаю: узнал ли он, кто я такая?
— Вот и меня Виктор Васильевич, здороваясь, не узнавал. Говорил одно и то же: «Какой высокий. Наверное, защитника играл?» Вообще не играл, отвечаю. Он словно обижался.
— После Василия-то Тихонов сильно сдал, депрессия была величайшая. Сережа с огромным уважением к нему относился. Незадолго до кончины вдруг вернул нам свадебную фотографию: «Вот что я нашел. Сереж, возьми, пусть у вас будет». Человек чувствует, что скоро уйдет. Вот и начал раздавать.
— Взял?
— Конечно. «Ой, Виктор Васильевич, спасибо...» Хотя у нас такая была. На всех делали.
— Обид на Виктора Васильевича у мужа не было?
— Была. Не очень хорошо уходил из ЦСКА.
— Это как же?
— Как обычно, стали чемпионами страны, Сережа готовился к новому сезону. Ничего странного. Приходит на предсезонку — и вдруг слышит от Виктора Васильевича: «А ты-то что явился?»
— Ничего себе.
— Вот так Сережа уехал в ленинградский СКА.
— Никто не предупреждал, что ЦСКА больше не нужен?
— Нет. Слова не сказали. Никаких предчувствий!
— Каким домой вернулся в тот день?
— Расстроенным, конечно. Но Сергея надо было знать... Он никогда головой о стенку биться не станет! Все трезво осмыслил: «Что делать дальше?» Виктор Васильевич всех в 29-30 лет отправлял. Михайлову-то лет в 30 сказал: «Не нужен». Величайшему игроку!
— Ну и как вам жилось в Ленинграде?
— Это был ужас. Мама Сережи, Евгения Васильевна, говорит: «Езжай к мужу!» Настюшку нашу, дочку, забрали к себе в Уфу, а я с годовалым Сережей отправилась туда. У команды сборы, а нам дали комнатку. Метров пять. С огромным-огромным подоконником. Холодильника не было — а у меня крошечный ребенок! Чтоб готовить, надо ходить на общую кухню, к газовой плите... Как-то прихожу, а там жена бывшего хоккеиста «Химика» яблоко чистит, ребенку пюрешку делает. А из очисток компотик варит. Вот так и жили.
— Как жить без холодильника?
— Вывешивала авоську с продуктами за окно. Осень, холод. Я не за себя переживала — за ребенка!
— Игралось-то как?
— Возвращался: «Наташ, после ЦСКА — совсем другой уровень. Небо и земля. Сегодня 20 копеек просили в долг».
— Выдержали?
— Говорю однажды: «Сережа, я поеду в Москву. Что там тебя не видела — что здесь не вижу. А ребенка искупать невозможно, весь соплями изошел...» Из этого окна дуло страшно.
— Уехали?
— Да. Вернулись, когда Сергею отдали бывшую квартиру Бориса Михайлова на улице Рубинштейна.
— Улица шикарная.
— Зато в квартире не было ни-че-го. Абсолютно пустая. Только канцелярский стол и кровать с матрасом, на который бомжу страшно лечь. Не чистился никогда. Паркет такой, что занозы торчат. В первый же день выковыривала их у ребенка: «Давай-ка в носочках бегай, здесь опасно». А денег не было вообще. Вспоминаю как кошмар. Зарплаты Сережи хватало только, чтоб покушать купить.
— Депрессия его не накрыла от такого?
— Его никогда не накрывала депрессия! Вообще никогда!
— Вернуться в Москву и работать детским тренером — это было облегчение?
— Еще какое. Потом Володя Лутченко, директор школы ЦСКА, уезжал в Америку, сказал: «Это место достоин занять только Сергей Наильевич».
«Довези хоть до дома»
— Самый памятный день рождения?
— А мы не праздновали. У Сережи день рождения 1 января — все время или в отъезде, или какие-то трансляции у него. Даже юбилеи мимо проходили!
— 50 лет не отметили?
— На 50 лет дочка Настя в Египет нас отвезла. Она в туристической фирме работала, подобрала хороший тур. А там сухой закон, не выпьешь! Директор ресторана из дома принес бутылку шампанского, очень круто нам продал. Вот так и отметили. Новый год перед 60-летием встретили у сына в Новогорске, на следующий день сходили в соседний ресторан. С сыном и его друзьями. Знаете, мы не бедные, но и богатыми никогда не были. Очень средне жили. Сережа закончил в хоккей играть — «бомбил» на машине ночами.
— Невероятно.
— А двоих детей как-то надо кормить. Он позорным это вообще не считал. Как-то голосую, останавливается «Волга». Генка Цыганков — тоже этим занимается! Увидел меня — смутился, потом засмеялся. «Да ладно, Ген, — говорю. — Довези хоть до дома...»
