«Еще недельку — мы бы вам руку отрезали, молодой человек». Он был вратарем ЦСКА, когда там начинал Третьяк
Николай Толстиков, знаменитый вратарь хоккейного ЦСКА 60-х, живет себе в Москве. Интервью редки. Да что уж говорить — почти и нет их, этих интервью. Да и наше было под вопросом.
Договаривались мы долго. То ли год, то ли два. Все откладывали — вот кончится первая часть пандемии, так и возьмемся.
Та заканчивалась — подступала вторая. Снова откладывали. И снова.
А потом взяли да и проговорили по телефону часа два. Не ждать же вечность.
Когда погиб Гагарин
— Как эпидемия началась — из дома почти не выхожу, — объясняет Толстиков. — Ни в метро, никуда. Разве что в магазинчик рядом с домом. С утра пораньше, пока там народа нет. У меня онкологическая операция была, болеть никак нельзя. Сейчас на поддерживающих уколах.
— Давно до вас корреспонденты не добирались.
— Недавно готовили книгу про вратарей. Двое ребят, энтузиасты. Почти все доделали — и вдруг один из них, Саша Зарецкий, умирает от ковида! Этот парень сам был вратарем у нас в ЦСКА — но закончил рано. Стал музыкантом. Своя группа у него была. Так в этой книжке про меня целая глава планировалась. В каждой команде был отличный вратарь! Эти ребята нашли Витьку Пучкова из Свердловска, Кулькова из Рязани, Саню Пашкова, еще кого-то... Колоссальное дело хотели сделать.
— Не вышла книжка-то?
— Не вышла. У того, который умер, все связи со спонсорами, типографией. Но второй, Евгений Стариков, идею не оставил. Может, что-то получится.
— Какое несчастье. Ну так давайте восполним пробел. Это ведь вам Тарасов говорил: «Одну пропустить имеешь право»?
— У Тарасова было заведено — вратарей не ругал никогда вообще! Знал: вратаря дергать — всегда себе дороже выйдет. Идет разбор игры — кто где упустил. Говорю: «Да, Анатолий Владимирович, я тоже не помог...» — «Да ты всегда виноват!» Все, больше вратарская тема не поднимается. Переключается на нападающих: «Почему не отработали? Почему защитник под шайбу не лег?»
— Вы же в ЦСКА с незапамятных времен?
— С 62-го года. Два сезона были чемпионами СССР по молодежи — но тренировались с командой мастеров. А с первым составом выиграл пять чемпионатов!
— Самое памятное торжество, подарки?
— Маршал Гречко после сезона вызывал на Арбат. В свою резиденцию. Все приходили в военной форме — и получали 100 рублей премии. Иногда — 150. Еще командирские часы остались с гравировкой «от министра обороны СССР». Но особенно хорошо помню другой банкет. Тоже чемпионский — но грустный.
— Что случилось?
— Собрались в Архангельском. Приезжает Герман Титов и рассказывает подробности — как погиб Гагарин: «Вот теперь я один к вам приходить буду...» Прежде-то они все время вдвоем в нашу раздевалку заглядывали. У меня и фотография осталась с Гагариным. На первом плане — я, Фирсов и первый космонавт!
«Никогда не сознавайся!»
— Грустно. Давайте тогда о Тарасове. Какая его фраза до сих пор в ушах?
— У меня не столько фразы в памяти, сколько взгляд. Глянет из-под бровей так, что сразу приходишь в чувство. Хотя — была фраза! Точно!
— Рассказывайте скорее.
— Надоело нам, пацанам, сидеть в Архангельском. Рискнули, подошли: «Анатолий Владимирович, разрешите нам съездить подстричься в Москву?» Тот сидел — очки приподнял: «Молодые люди! Завтра вас в игре и подстригут, и побреют! Идите!» Весь разговор. За девять лет я столько наслушался — к каждому матчу что-то новое! Вот, помню, его любимое «кто хорошо тренируется, тот хорошо сыграет». Правило было: даже в сезоне 30 минут атлетизма в зале, потом бежим переодеваться — и на лед. Поэтому у нас все три звена были мощные. Думаете, все команды так работали? Да никто!
— Вам как вратарю что говорил?
— Выражался так: «Колюша, никогда не сознавайся! Даже если из-за линии выгреб — не сознавайся, что была в воротах...»
— А Третьяку запрещал ездить на «Волге», мол, полезнее в метро толкаться.
— «Волга»-то у него появилась позднее, а тогда были «Жигули». Первая модель, еще итальянская. Потом «Тойоту» получил как лучший игрок чемпионата мира. На ней ездил, пока ломаться не начала. Запчастей-то в Советском Союзе на такой автомобиль нет!
— Последний ваш разговор с Тарасовым?
— Это мы в Липецке с Олегом Зайцевым тренировали СКА МВО. Тарасов приехал с Юрием Королевым на первенство Вооруженных сил. Анатолий Владимирович оставался главным тренером Вооруженных сил по хоккею! Вот сейчас рассказываю вам — такая жалость накатывает...
— По поводу?
— Тарасов ведь и в квартиру на Соколе нас приглашал с Олегом Зайцевым, и на дачу в Загорянку. А у нас как-то не получалось. Одна поездка, другая. То в спорткомитете совещание, то еще что-то. Все надо было раздвинуть — приехать! Это ж память на всю жизнь!
— Это правда. Тарасов после отставки из ЦСКА приезжал на все соревнования?
— Даже проводил! Вот тогда мы сели, долго разговаривали, обсуждали хоккей. В Липецк съехались все армейские команды Советского Союза. Одна Самара с Юрием Моисеевым чего стоила.
— С Юрием Ивановичем мы дружили. Рассказывал — Тарасов устраивал бадминтон на льду. Было?
— Что-то бадминтон не помню. Вот футбол на льду был.
— Тоже неплохо. Как и фраза «бей канадца»?
— Вот эта фраза была! Как встреча с канадцами или американцами — ясно, те забияки. Будут драться. На установке специально обращался к Мишакову. Кто у нас мог наподдать, так это Евгений Дмитриевич. Хоть двоих мог завалить. Тарасов на установке говорил: «Сразу кулак на морду! Дать понять — здесь не у Проньки...» Все! Как только американцы почувствуют, что есть отпор — сразу успокаиваются. В хоккей начинают играть.
«Так помял, что кровь из носа ручьем»
— Крепче Мишакова у нас человека не было?
— Мишаков — самый здоровый. Тут и говорить нечего. Еще и подраться умел. Главный у нас был по этому вопросу. Если что не так — Тарасов сразу: «Евгений Дмитриевич! Вперед!» Мишаков там разбирался — будь здоров. Помню, играли в Румынии на Спартакиаде дружественных армий. Финал с Чехословакией. От нас ЦСКА — от них «Дукла» из Йиглавы. Довольно приличная команда. Братья Холики, Хрбаты. Так Евгений Дмитриевич сцепился с Ярославом Холиком...
— По прозвищу Сопливый?
— Вот-вот! Он самый! Так его помял, что кровь из носа ручьем. А руководителем у нас ездил Всеволод Бобров. Стоял за сеткой. Так Холик к нему поехал жаловаться!
— Вы говорили — самый крутой по силе был Мишаков. А раскачанный — по фигуре?
— Анатолий Семенович Ионов был рельефный такой. Олег Зайцев. Он и подраться мог. Сейчас вспоминаю — ох как больно... Ушли все в 53-54 года. Самый расцвет!
— Есть объяснение?
— Да вы и сами знаете — перегрузки. Ну и в быту поведение...
— Помните, кто в каком порядке сидел в раздевалке того ЦСКА?
— А давайте проверим! Раздевалка-то была крошечная... Как войдешь — сразу справа душевая. Потом место Анатолия Владимировича. Следом Олег Алексеевич Зайцев, Толмачев, я, Рагулин, Кузькин.
— Дальше?
— Дальше, кажется, Эдик Иванов. После него Ионов и Моисеев. С другой стороны Альметов и Александров. Прямо около двери — Мишаков. Помню!
— Вот у вас память-то.
— Так я девять лет в эту раздевалку входил! Мне все это даже снится. Такие люди...
— Почти никого из команды не осталось. К Ионову я в Электросталь ездил — он здорово держался, могучий мужик. Гонял на «Паджеро-спорт». Так автомобиль под ним аж просаживался.
— Вы, наверное, не перед самой кончиной ездили. Потому что от Анатолия Семеновича, крепкого человека, вообще ничего не осталось. Рак желудка. Мы с Борисом Михайловым ездили, хоронили его. Как-то перед майскими праздниками звоню ему: «Семеныч, как?» — «Колюша, я уже не встаю...» Голос — еле-еле. Ладно, отвечаю, не буду тебя сейчас беспокоить. С дачи вернемся после праздников — позвоню. «Ну давай...» Вернулись — как раз к его похоронам. Вот там я как глянул — не выдержал, заплакал... Вообще другой человек!
Показал свою перчатку Ламоту — он побледнел
— Футбол на льду вы помните. А самое странное упражнение Тарасова для вратарей?
— Ну как я могу его упражнения называть странными, что вы... Вот веселое — было.
— Так даже лучше.
— Перед тобой пятерка — и в пять шайб атакует ворота.
— Господи.
— Вы представили? Пять игроков — пятью шайбами! А ты должен все отразить. Если пропустил — вытащить из ворот. Потому что следующая пятерка накатывает. Попробуй не успеть!
— Люди-то с броском были — вроде Фирсова. В голову шайба прилетала?
— Да регулярно. У нас защиты, считай, не было. Сравнивая с нынешней — небо и земля. До сих пор все руки пробиты, изрыты. Самый жуткий бросок был у Фирсова, это вы правильно говорите. А второй по силе — у Гусева. Гусев-то если попадет по руке — минут десять неживая.
— Самое памятное попадание?
— Уже тренировка закончилась, баловались. Фирсов мне: «Коль, лови!» — и с красной. Пробил щиток оттуда, издалека!
— Это деревянными клюшками так щелкали. Что бы они делали нынешними — страшно представить.
— Деревянными, точно! У меня вон стоит вратарская клюшка из тех времен, игровая. Еще одна — в гараже. Маски, жалко, все куда-то подевались... А клюшка деревянная. Отыграем, бывало, со шведами или канадцами, идем меняться. Мы-то их клюшками потом играть будем, а они наши берут как диковину. Разглядывают, смеются.
— Сейчас держите в руках — понять не можете, как вообще такими играли?
— А мы их подтачивали. На сборах только этим и занимались. Сточишь — и удобнее.
— Щитки-то были с конским волосом?
— Да-а, с конским волосом, тяжеленные! Я работал в «Северстали» — был у нас вратарь, Марк Ламот. Канадец. Я ему принес одну перчатку из тех времен, показал. «Вот, Марк, в чем мы играли! Ты бы смог?» Он побледнел: «Нет-нет-нет... Вы что? Я бы вообще к воротам не подошел!» А он парень мощный, здоровый. Ему б защитника играть.
— Через тот Череповец начала 2000-х прошли удивительные люди.
— Часто вспоминаю Сашу Асташева. Как раз в Череповце с ним работали. Он и ассистентом побывал, и главным тренером. Чудесный человек! С отличием окончил школу тренеров. Просто профессор. Его установки — это что-то. Я говорил: «Саня, тебе самому в тренерской школе преподавать надо...» Вот он — пример мужества. Так боролся с раком!
— Даже, казалось, победил.
— Да. Сделали операцию, зашили. Потом второй раз все вернулось. Снова начинают резать — Асташев нашел силы еще шутить: «Вы бы мне «молнию» сделали — чтоб не зашивать...» Фантастический человек, просто прекрасный.
— Череповец — удивительный город. Мы как-то с Михалевым из его окна начали считать трубы. Набралось 70. Дымили, правда, не все.
— Я там три сезона отработал. С того места, где сейчас новый дворец построили, хорошо был виден завод. Желтого цвета труба, зеленого, еще какого-то... Выйдем с супругой прогуляться по городу, а в центре облако! Это сейчас построили очистительные сооружения. Тогда не было. Как-то большой перерыв, уехали на новогодние праздники в Москву. Возвращаемся: ну такой запах!
— Могу представить.
— Зашли в квартиру — неделю окна не открывали. Видимо, какой-то особенный выброс случился после плавки. Но у меня о Череповце отличные впечатления. Народ классный.
Минус тридцать — а мы играем
— Давайте о ЦСКА. Самое памятное отчисление из команды тех лет?
— Приезжаем, а человек стоит в «военном платье», как Тарасов выражался. Все ясно — нарушил. Отправляется на гауптвахту. Но бывало, что вообще отправлял из хоккея. Вот Виктора Андреевича Полупанова Тарасов отчислил. Жалко было! Но преподнести Анатолий Владимирович умел так артистично — веришь, что делает все правильно!
— Хоть кто-то огрызнуться на Тарасова мог?
— Да вы что!
— Читал — отправил вас Тарасов на гауптвахту.
— Меня? Нет!
— Как же я промахнулся-то.
— Был другой случай. Я еще совсем молоденький, солдат. Пришел минут за десять до начала тренировки. Ну проспал! А у Тарасова какой был порядок? За пять минут все должны сидеть одетые в раздевалке. Он объявляет содержание занятия. На льду устраивать беседы страшно не любил. Ценил лед — в наше время его не так много было!
— А, все ясно.
— Все объяснял в раздевалке — а тут я влетаю! Не успел одеться!
— Ну и что Анатолий Владимирович?
— Посмотрел на меня как на пустое место: «Молодой человек, вам не сюда, а в спортивную роту. Надевайте военное платье и отправляйтесь туда. Сравните, где лучше...»
— Долго служили?
— С неделю, наверное. Заодно присягу принял. А потом ЦСКА улетал в Новосибирск на игры — меня взяли. Я 27 лет отслужил, полковником стал — ни разу на гауптвахте не был!
— Вы сказали — со льдом были проблемы. Самый тяжелый лед, на котором играли?
— Это мы в Сокольниках на открытом катке играли с «Крыльями Советов». Солнцем углы площадки подтопило. Очень тяжело, лед вязкий! В Сибири тяжеловато было — попали в страшный снегопад. Четыре периода играли.
— Кто-то рассказывал, на морозе открытых площадок шайба могла разломиться. Но я не верю.
— А зря. Еще как разламывалась! Играли в Новосибирске, там минус 30. Еще бы ей не разломиться.
— Играли при минус 30?
— Да — никто не думал отменять! Четыре периода. Две пятерки играют, третья сидит, отогревается. Эти-то бегают, им жарко. А у меня вся надежда на шерстяные майки. Одну под доспехи, другую — поверх.
— Говорят, была примета в вашем ЦСКА: если Тарасов обнимает — значит, дело идет к отчислению.
— Да ну, ерунда. Обниматься Тарасов любил, это правда. Хорошо сыграешь — подойдет, приобнимет. Благодарил!
— В каждой команде есть человек, для которого любой кросс в радость. Еще и второй попросит. Вроде Павла Буре. Кто был таким в ЦСКА 60-х?
— Больше всех любил тренироваться Анатолий Фирсов. Почему и считался любимцем Тарасова. Вообще-то Тарасов кроссы не особенно любил. Мы мало бегали. Разве что на предсезонке в Кудепсте. Или на Ходынке по аэродрому — когда из отпуска выходишь. Кулагин выводит, дает задание — и вперед... Недельку побегаешь через не могу — а потом все возвращается.
— Вы Фирсова вспомнили. Не забуду момент — тот указал на расплющенное обручальное кольцо: «Все время по нему получал на вбрасывании». А у вас какой момент с Фирсовым самый памятный?
— Самый последний разговор. Это 2000 год, первенство мира в Петербурге. Жили в одном отеле. Я спускаюсь — и вижу: Анатолий Васильевич внизу. Грустный-грустный. Подхожу: «Толя, что случилось?» А он заплакал...
— Ох.
— Оказывается, жена его, Надя, умерла. Любил ее без памяти. Жили душа в душу.
— Эта история известная — ходил каждый день на кладбище. А на сотый день сам умер.
— Да. Совершенно верно, месяца через три. Одиночества не выдержал. А тогда в Питере еле его успокоил. Настолько переживал человек!
Вбегает Тарасов: «Срочно боевой листок!»
— Самое памятное собрание в ЦСКА ваших лет?
— Не вспомню, какой год. Анатолий Владимирович уходил на должность главного тренера Вооруженных сил. ЦСКА принял Борис Кулагин. Что-то у нас не особо задалось. Шли вторыми, отстали от «Динамо» очков на семь. В декабре смотрим: у нас собрание запланировано, а Борис Павлович что-то собрался, взял портфельчик и пошел. Проходит полчаса — вбегает Тарасов! Прямо вбегает!
— Ну и с чего начал?
— У нас была редколлегия. Брежнев и Моисеев выпускали боевые листки.
— Регулярно?
— К каждой игре. Брежнев рисовал здорово, Юрий Иванович Моисеев в подписях был силен. Колдовали вдвоем. Анатолий Владимирович сразу их вызывает: «Срочно боевой листок!» Те карандаши достали, развернули ватман. Быстренько что-то выдумали, нарисовали — только после этого начали собрание. Идем в зал, глядим: уже висит!
— Что было — помните?
— Нарисована ракета, на ней слово — «Динамо». А ЦСКА, значит, догоняет. Тарасов обвел всех тяжелым взглядом, помолчал — и произносит: «То, что было, — забыть и наплевать! Все с чистого листа. Начинаем работать, догнать и перегнать «Динамо»!»
— Ну и перегнали.
— Анатолий Владимирович все перевернул в лучшую сторону. Когда сравнялись, Тарасов снова собрал редколлегию: «Рисуйте боевой листок!» Нарисовали — теперь уж ЦСКА впереди, «Динамо» где-то плетется. Вот интересно — где ж эти листки сейчас? Может, хранит кто-то?
— Вроде была история: вы подошли к Тарасову, просили отпустить из ЦСКА. Услышали в ответ: «Уйдешь из армии — ты мне больше не друг».
— Да. Это правда, так и было. Сезон-72/73. Самое начало чемпионата. Вызвали меня в кабинет заместителя председателя спорткомитета Министерства обороны. Сидит этот полковник и Тарасов. Предлагают: «Мы тебя просим — съезди в командировку в Ленинград. Там у Шаповалова мениск, играть не может. Наберете столько очков, чтоб СКА не вылетел — и вернешься в Москву. Подумаем, как дальше быть...» Деньги я продолжал получать в ЦСКА. Действительно, оформили как командировку.
— Сейчас это называется «аренда».
— Вот-вот! А фразу действительно произнес: «Если уйдешь из армии — ты мне больше не друг». А все почему? Потому что я уходил в профсоюзы! Ну как туда отпускать своего вратаря?
— Неужели в «Спартак»?!
— Да, звал Николай Карпов в «Спартак». Эпштейн — в «Химик». Даже Виктор Васильевич Тихонов — в Ригу! Я был в полном порядке. Играл за Ленинград сезон-72/73 — меня Аркадий Чернышев взял с «Динамо» на турнир в Канаду. Пашков травмирован был, хоть тоже полетел. Много игр там провел. Потом говорит: «Все, я иду к министру. Думаю, ты будешь у нас».
— В московском «Динамо»?
— Да. Вопросы с переводом мог решить только министр. Я Тарасову сказал — он сразу: «В «Динамо» я тебя отпущу! В профсоюзы — нет. Если пойдешь в профсоюзы — ты мне не друг, запомни...»
Самый скандальный матч советского хоккея
— Сергей Гимаев перебрался из ЦСКА в ленинградский СКА. Там раздражало все — от продуваемой всеми ветрами квартиры до команды. Рассказывал: «Ребята на тренировках стреляют 20 копеек до зарплаты». Ваш переход из ЦСКА в СКА сопровождался теми же приключениями?
— В Ленинграде мне квартиру дали в каком-то госпитале. Такая казенная... Кран верчу — горячей воды нет! А у меня дочке три годика. Сначала она заболела, потом жена. Пришлось у Пучкова отпрашиваться, чтоб со сборов домой отпустил. Так-то в СКА все нормально, но было одно большое неудобство.
— Что такое?
— Переодевались на крошечном стадиончике СКА, садились в автобус — и ехали тренироваться в «Юбилейный». Потом грязные, чумазые снова в тот же автобус — и обратно...
— Что ж вы хотели уйти из ЦСКА?
— Потому что все чаще стали выпускать Владислава Третьяка. А тот на шесть лет меня моложе! Конечно, Тарасову Третьяк был интереснее. Перспективный парень. Ко мне такого интереса уже не было. При этом ни в какую не хотел отпускать из команды — убеждал: «Ты у меня еще лет пять будешь...»
— Помните момент, когда поняли — Владислав не просто очередной дублер, а вратарь высокого класса?
— Как начал играть — сразу видно стало! Да еще Анатолий Владимирович поддерживает. Ну какие вопросы? А с Третьяком мы даже в одном номере жили. Вратарей старались селить вместе. Поначалу-то моим соседом был Толмачев, второй вратарь. Потом Лутченко к нам подселили. Втроем жили. Толмачев ушел из команды — Владик на его место заехал.
— Вы как-то на телевидении мелькнули — рассказывали про смерть Толмачева, вашего напарника в ЦСКА. Его ж дочка зарезала?
— А толком никто не знает. Вроде она. Вообще, смерть чудовищная. Но мы с Витькой тысячу лет не виделись. В последний раз — на 50-летии Третьяка. В 2002 году. 20 лет назад!
— Третьяк рассказывал — выходил на игру с температурой 40. Вам случалось?
— 40?! Странно. Это, наверное, после меня было. Помню случай — перед матчем со «Спартаком» все вратари заболели. Тарасов ставит меня. Хватило на два периода. Потом поменяли на Владика. Тот тоже едва на ногах держался. Вот это было.
— Слышал, вашу репутацию в глазах Тарасова здорово подкосил «золотой» матч со «Спартаком». Тот самый, когда ЦСКА уходил с площадки. Самый скандальный в истории чемпионатов СССР.
— Не думаю... Я после 1969 года сколько еще отыграл! Хотя честно скажу — мало что помню из того матча. Будто туман. Помню только, Тарасов много толковал про их первое звено со Старшиновым. Оно у «Спартака» всю игру делало. Приставил к Старшинову Юрия Моисеева. Разменял, короче говоря. Все говорил: «Ближе к нему — и не давать получать шайбу!» Если Старшинова нейтрализовал — считай, вся тройка просела. Юрий Иванович нейтрализовывать здорово умел.
— Объективно — «Спартак» в тот год был сильнее?
— Да вы что!
— Так я и думал.
— Примерно вровень. У «Спартака» три хороших звена. Поэтому и ходило по 14 тысяч на хоккей, проходы были забиты. Все Политбюро в ложе сидело во главе с Леонидом Ильичом.
— Говорят, определить присутствие Леонида Ильича на хоккее было легко. Если тянется из ложи дым — значит, здесь.
— Это кто-то определял. Не я. Думаете, мне со льда только и разглядывать — есть ли дым? Мы и без этого знали: если Леонид Ильич в Москве, на матче ЦСКА — «Спартак» будет. А с ним и Гречко, Подгорный, Косыгин... В том матче все полыхнуло из-за нашего гола. Петров забивает, счет становится 2:2. А его не засчитывают: «Время закончилось!»
— Правда была на вашей стороне?
— Сто процентов!
— Так в чем же дело?
— А тогда были перекидные секунды. Как и минуты. В середине третьего периода команды менялись воротами. Как отыграли десять минут — игра останавливается. Меняются. Вот тут одну секунду не доиграли. Конечно, Тарасов прав! Начал кипятиться — и тут объявляют: «Время бралось по контрольному секундомеру». Но было правило: если берется по контрольному — объявляется заранее! Разве тогда Анатолий Владимирович стал бы возникать? Ни за что! А тут сообщили только после нашего гола.
— «Спартак» вел 2:0, но в третьем периоде «поплыл». Так что пауза была в его пользу, получается.
— Что физически ЦСКА был готов лучше — это без вопросов! Думаю, если б игра сразу возобновилась — нам было бы полегче. Это факт. А получилось, дали им 40 минут на восстановление. Вышли — и пропустили третью. «Спартак» стал чемпионом.
— Я много заметок отыскал по тому матчу. В одном отчете написано дословно: «Толстиков не выручил после бросков Зимина и Старшинова в первом периоде».
— Честно вам говорю — не помню! Сколько лет-то прошло — посчитай! Вот Фоменков все время припоминал мне какой-то гол в «девятку», а я и вспомнить его не мог. Ну, был и был. Из всех голов отложился только последний — Зимин выскочил один на один. Женька-то — он мастер был! Вообще, было бы интересно тот матч пересмотреть. А то какие-то кусочки всплывают — и все. Как раз последний гол Зимина. На этом голе подумал: «Все...»
— Что было в незапланированном перерыве?
— А никаких криков не было. Сидели молча, ждали команды Анатолия Владимировича. Все видели: секунду не доиграли. Вроде Тарасов прав. А следующий день — выходной. Так что все самое интересное прошло мимо меня. С таким удовольствием тот матч пересмотрел бы — вы не представляете! Может, где-то есть запись?
Тарасову исполнилось 50 — в тот же день проиграли 0:6
— Самый совершенный игрок, которого встречали?
— Харламов, пожалуй. Просто великий левый край. На скорости двоих мог обыграть, троих... Что клюшкой владел прекрасно, что коньками. Уникальный хоккеист! Поэтому канадцы его и лупили. Просто охотились. Для Канады вообще непостижимое дело, чтоб кто-то между двух защитников проскользнул! Да еще и забил!
— Самая жуткая гематома, которую видели в раздевалке? Кровоподтек?
— Это мы поехали со второй сборной, играли девять матчей с канадцами. Валера Кузьмин сел под шайбу — и могучий бросок точно пришелся в ракушку!
— На том самом месте?
— Ну да. На том самом. Большой ущерб нанес. Ему очень тяжело пришлось! Защита у нас была совсем не такая, как у шведов или канадцев. После каждой игры синяки разглядывали.
— Вы — в том числе?
— Так проглядишь бросок Виктора Блинова из «Спартака», примешь телом — тут же гематома расползется будь здоров. Самый лютый бросок того времени. Когда оставались втроем против пятерых и Блинов был на площадке — это ужас. Что мне, что защитникам, которые садились под шайбу. Витя росточка среднего — но сбитый, мощный. Плечи широченные. Выглядел старше своих лет.
— Сейчас в голову пришло — а не вы ли были в воротах ЦСКА, когда проиграли «Автомобилисту» в Москве 0:6? В день, когда Тарасову исполнилось 50 лет?
— Мы пополам с Виктором Толмачевым. Такое было невезение! Просто не наш день! Ну и Витька Пучков из Свердловска здорово отыграл. Штанги все обстучали. Тарасов был настолько удручен, что и не сказал ничего. Не забить ни одного гола «Автомобилисту» — даже не знаю как назвать!
— Самый крутой вратарь того времени?
— До эпохи Третьяка? Коноваленко сильнее всех! Как в Горький приезжаем — просто спектакль выдает! В Москве-то мы их легко обыгрывали. А около автозавода еще попробуй победи. Освещение было тускловатое от обычных лампочек, открытый каток, Виктор Сергеевич чудеса творит...
— Кто-то из ветеранов говорил: «Лучшим вратарем советского хоккея считаю Сидельникова». Как вам такое?
— Я считаю — у нас было три великих вратаря. Николай Пучков, Коноваленко и Третьяк. Владислав — номер один! Больше всех сыграл и больше всех завоевал. Вы вдумайтесь: десятикратный чемпион мира, трехкратный олимпийский чемпион. Никогда не побьют его рекорд! Ни-ког-да!
«Весь лед кровью залило...»
— Помните, как увидели Третьяка в первый раз?
— Зимой тренировались на открытом льду — во дворце ЦСКА была елка. Расчистили снег — стали кататься. Вот на ту тренировку Ерфилов привел Третьяка. Анатолий Владимирович меня подозвал: «Ты играешь — а этот оголец будет помогать. Давай, учи!» Ну и пошло. Худенький, шея длинная, уши торчат...
— Недостаток Третьяка, который сразу бросался в глаза?
— Слабо катался. Больше падал. Зато потом катание вытянул до роскошного уровня. Впитывал Владик, конечно, здорово. Меня много расспрашивал. Потом сам рассказывал в интервью — клюшку за мной носил. Уже будучи вратарем сборной!
— В самом деле?
— Я, честно говоря, не помню. Обычно я сам клюшку-то носил. Может, он и поднес пару раз...
— Третьяк в Горьком выходил из автобуса — сломал ногу. Самая странная травма тех времен. А на вашей памяти странные были?
— А я вам расскажу. На открытом катке «Динамо» играем со сборной ГДР. Наш же защитник Юрию Моисееву коньком перерезал шею. Случайно, конечно.
— Мне Юрий Иванович показывал тот шрам. Расстегивал воротник. Это ужасно.
— А все было на моих глазах! Я же и повез Моисеева в Боткинскую на санитарной машине, от «Динамо» недалеко. Доктор потом ко мне вышел: «Твой приятель в рубашке родился. Микроны какие-то не дотянул до сонной артерии. Достал бы — умер бы прямо на льду...» Все кровью залило. Ничего страшнее я на льду не видел.
— Те маски не особенно и защищали?
— Вот вам история — какие только травмы не получал, а нос повредил свой же. Ионов!
— Это как же так?
— Маски были точно по лицу, плотно прилегали. Женька Мишаков на тренировке выкатывает шайбу Ионову. Тот с ходу ка-а-к дал!
— В нос?
— В переносицу...
— На отношениях не отразилось?
— Да вы что! Хотя в ЦСКА на тренировках от Семеныча все старались подальше держаться.
— Это почему же?
— Потому что Тарасов свисточек дает — с кем рядом оказался, того на плечи и сажаешь. Таскаешь. Потом он тебя.
— Вратарям поблажек не было?
— Никаких! Поэтому все озирались — нет ли рядом Ионова с Мишаковым? Но самый ужас — на плечи сажать Рагулина...
— Сколько Александр Павлович весил?
— Официально — 102.
— Да что вы?! Выглядел-то на 120.
— Нет-нет. Когда играл — было 102. Когда заканчивал, чуть располнел. Стало 105.
«Оперся на руку — и кость раскололась»
— Вообще-то ужасно представлять — от Ионова шайбой в переносицу. Была в вашей жизни боль ужаснее?
— Была!
— Что за история?
— 68-й год. Универсиада. В Инсбруке последняя игра с канадцами. У меня сильный фурункул на правом локте, а играть пришлось. Канадец выходит один на один, я выкатываюсь. Обычно-то они бросают сразу!
— А этот?
— Тоже бросает! Я ловлю, теряю равновесие. Падаю — и он острием конька бьет точно в этот локоть. Все мне размозжил!
— Больно слушать.
— У этой истории было продолжение — попадает инфекция. Взлетает температура. В ЦСКА меня лечили-лечили, мази прикладывали. Не помогает! Рука как деревянная. Наконец привозят в госпиталь — полковник, начальник хирургического отделения, осмотрел, пощупал. Бледнеет: «Как же тебя так лечили? Да еще так долго? Давно надо было операцию делать!»
— Вот как?
— Добавляет: «Еще бы недельку — мы бы вам руку отрезали, молодой человек. У вас предгангренное состояние...»
— Это ужасно.
— Вот тогда мне было действительно страшно. Еще на запястье нет ладьевидной кости. Лично профессор Миронова удалила. Первая звезда медицины тех лет.
— Что за история?
— Играем с «Сибирью». Долбанули по руке — она и распухла. Ну, распухла и распухла. В первый раз, что ли? Даже рентген сразу делать не стали. Просто перемотали. Укололи. Доиграл матч. Опухоль вроде спадает. До весны не тревожила. А Тарасов любил акробатику — вот как-то стали заниматься.
— Ну и?
— Оперся на руку — и кость раскололась! Сразу к Мироновой на операционный стол. Живу без ладьевидной.
— По рукам вратарей били?
— Еще как!
— Что делать?
— А у нас были защитники вроде Олега Зайцева или Эдика Иванова. Как выражался Анатолий Владимирович, «стервятнички». Все что угодно могли отрубить. К ним и не подъезжали особо.
— Вы говорили про маски, прилегающие к лицу. Шлемы появились уже после вас?
— Шлемов-то у нас не было! Знаете, когда появились? Помню, в 69-м в Швеции идем с Третьяком гулять по городу. О, хоккейный магазин! Вратарские шлемы с маской выставлены вдоль витрины. Заходим — а тут и Тарасов вышел прогуляться. Заходит за нами следом. Увидел эти шлемы, оживился! А уговорить мог кого угодно — уболтал и того хозяина магазина. Тот два шлема подарил.
— А вы ему?
— Мы ему автографы. Но это 69-й, а начинал-то я в 62-м!
— Кто-то химичил с маской. Заказывал на заводе. Как Коноваленко. А вы?
— Первую маску я сам себе сделал из фибры, вживил в нее стальную проволоку. Это я еще за юношей играл. Потом появились мастера в Канаде, делали особенные маски. Коноваленко как раз привез свою знаменитую оттуда.
— Из чего?
— Стеклоткань. Потом у нас научились — делали слепок с лица, накладывали эпоксидку, марлю, стеклоткань. Вырезали дырки для глаз.
— Крепились на резиночке? Как карнавальная маска?
— А на чем же? Резиночка. Все.
— О красоте маски никто не думал?
— Ну почему же? У Коноваленко были особенные вырезы, довольно много. А у кого-то только дырки для глаз, больше ничего. Такая вроде защищает надежнее, но дышать тяжеловато. Мне больше всего нравилась маска Антона Рагулина, брата Александра Павловича. Самая красивая. Я себе такую же сделал.
— Привезли вы из Швеции шлемы. Сразу стали в них играть?
— Нет. Как-то неудобно было. Первым решился надеть Борька Зайцев из «Динамо». Потом Зубарев из «Химика». Ну мало!
— Вашему напарнику Толмачеву шайба в кадык попадала. Это ЧП для тех времен?
— В кадык? Да ты что, Юра? Ха! У нас кадык вообще защищен не был. Не висела резина, как сейчас. Случалось, до игры не доживаешь — прямо на разминке тебе в кадык засаживают. Покорчишься в углу чуть-чуть, придешь в себя — опять в ворота катишься. Тарасову не нравились эти страдания. На скамейку не имеешь права катиться, даже если кровь идет. Пока Тарасов сам не позовет. Если позвал — другое дело.
— Вам тоже в кадык попадали?
— Да не раз!
Огромный вес испортил карьеру Медведева
— Это ведь вы стали первым в нашем хоккее тренером по вратарям.
— Вынужденно!
— Как случилось?
— В СКА МВО каждый год команда менялась. Если не дважды за сезон. Весенний призыв, осенний... Вратари уходили — постоянно надо было наигрывать молодых. А первая лига сильная — Уфа, Саратов, Пермь, Минск! Вот мне и приходилось вертеться. Так и втянулся. До сборной доработался.
— Это каким же поколением занимались?
— Когда играли Подомацкий, Макс Соколов и Андрей Царев. А в молодежке работал с Андрюхой Медведевым. Он молодец. Два чемпионата мира отыграл основным вратарем. Потом из первой сборной отцепили Царева — Плющев Медведева взял в команду!
— Что-то я и не помню.
— Он бы третьим вратарем поехал на чемпионат мира, уже собирался. В последний момент заболел.
— Смотрели на огромного Медведева — верили, что выйдет из него что-то?
— Он классный вратарь! Но огромный вес испортил всю карьеру. Может, болезнь какая-то была. Ничего поделать не мог. Ел-то Медведев как все, не больше. С психикой порядок. Не дерганый. На моей памяти один раз что-то с ним стряслось — играли в Пардубице финал с Канадой. В начале второго периода пришлось Медведева менять. Поставили Серегу Мыльникова.
— «Поплыл»?
— Потом поняли — просто устал! С финнами был тяжелый полуфинал, в овертайме Серега Соин забил. Этот матч всех наизнанку вывернул. А Мыльников финал отыграл здорово. Не зря я Плющева убеждал — должны быть два равных вратаря. На евротурах то одного ставили, то другого.
— Зато «Атлант» покинули вы как-то внезапно.
— Это при Канарейкине было. Вдруг объявляют — контракт продлевать не станут. Наверное, кого-то другого хотели. Я даже вопросы не стал задавать. А они и не объясняли.
— Чувствовали, что не продлят?
— Нет. Не чувствовал.
