«От смерти в авиакатастрофе уберег Василий Сталин». Ушел из жизни легендарный олимпийский чемпион Шувалов
Обед по часам
Мне казалось, Шувалов будет жить вечно. Ну, вечно, не вечно, а до ста дотянет точно. Кто еще, если не он?
Как-то встречал нас в своей квартирке, говорили мило и долго. Виктор Григорьевич поправлял спортивный костюмчик с окантовкой цвета румынского флага. Выданный ему как главному тренеру сборной в 73-м году.
Я смотрел и думал — какие же они трогательные, эти старики. Какие же милые. Вот Виталий Давыдов, например. Легендарный троекратный олимпийский чемпион. Справлялся: «Как вам костюмчик?» — «Прекрасно сидит, Виталий Семенович! Новый?»
Виталий Семенович брал паузу — и с торжеством провозглашал:
— Инсбрук! 64-й год!
Даже притоптывал каблуком. Возможно, ботиночек тоже из хоккейного средневековья. Саппоро-72, например.
А Шувалов внезапно смотрел на часы и спохватывался:
— Всё-всё-всё!
Мы переглядывались украдкой. Что случилось? Чем обидели?
— Мне пора обедать, — сообщал Шувалов и приподнимался с тахты. Аудиенция окончена, братцы.
— Люди, обедающие по часам, живут до ста, — проинформировал я коллегу Кружкова на лестничной клетке. Шепотом.
«Не признаю возраст»
Помню, отыскал в Самаре другого героя из первых чемпионов мира — Комарова. Думал, увижу старца с клюкой, чей смех переходит в кашель.
А встретил меня на проспекте Кирова моложавый сухонький мужичок в джинсовом костюме. Промчал по городу на «Оке». На пятый этаж безо всякого лифта взлетел — пока я тяжело пыхтел позади. Рассказывал, чуть понизив голос, что и к женщинам не остыл.
Я тоже не остыл — потому что вздохнул сочувственно.
— А возраст свой... Не признаю! Нет лет! — с торжеством подытожил чемпион.
Но и он не дотянул до ста. Умер на 91-м. Каждый некролог закруглялся одинаково: «Из хоккеистов, выигравших чемпионат мира в Стокгольме 1954 года, остался только Виктор Шувалов...»
Что ж это за ощущения, интересно — когда ты один из поколения? Радость от каждого дня? Страх? Или не думаешь об этом вообще, гонишь мысли? О чем думаешь, натыкаясь на записную книжку, в которой что ни телефон, то вычеркнут, вычеркнут, вычеркнут?
Кто-то рассказывал мне, что думает об ушедших товарищах как о живых. В последнее время не очень-то виделись — ну и сейчас не видимся. Но они живы.
Может, и Шувалов так?
Бобров и Бабич
Вся его команда давно на том свете. Двое из легендарной тройки ушли в незапамятные годы. Пышущего здоровьем Всеволода Боброва в пятьдесят с небольшим убил тромб. Трагическая, нелепая случайность.
Как-то приехал в имение под Истрой к Елене Николаевне Бобровой. Которая жива и прекрасна до сих пор. Видишь улыбку — и понимаешь, почему Бобров растаял перед этой женщиной.
Рассказала подробности, которые знали лишь близкие.
— В 76-м мы эту дачу выстроили за три месяца, а в 79-м Сева умер. Уезжал ранним утром как раз отсюда на тренировку ЦСКА, за ним приехал солдатик. Подошел сосед: «Всеволод Михайлович, захвати с собой в Москву». Вместе сели в машину. Мы с женой соседа вышли провожать, вдруг эта Аза Трофимовна побледнела: «Лена, какой ужас! Ты не видела?» Оказывается, прямо перед колесами проскочил огромный серый заяц. Соседка охает: «Такая плохая примета, точно не к добру...»
— Всеволод Михайлович этого не слышал?
— Нет, конечно. Они уехали. А я значения не придала.
— Плохо ему стало через несколько часов?
— Сева бил по воротам, разминал голкипера. Говорит новенькому массажисту: «Что-то в ноге сильно кольнуло, в самом низу...» — «Ложитесь, Всеволод Михайлович, я вам ногу помассирую». Это шел тромб. Вот и размассировал.
— Подогнал к сердцу?
— Когда Севу привезли в больницу, пульс зашкаливал. А все вокруг успокаивали: «Не страшно, это игровое. Сейчас отдохнет — и все пройдет...» А тромб шел наверх. В пять утра Севе стало лучше. Подозвал женщину-врача: «Сейчас поправлюсь, приглашу вас на дачу. Лентя у меня гостей любит».
— Называл вас так?
— Ну да. Через некоторое время опять потерял сознание — и больше в себя не приходил.
— Врачи уже все понимали?
— Врачи говорили, что состояние плохое. Но они «борются и есть надежда». Решились мне позвонить в восемь часов, а умер Сева без двадцати час... Я до трех сидела в фойе красногорского госпиталя, они не знали, как сообщить.
Про самоубийство Бабича рассказал мне сам Шувалов.
— Он же был склонен к депрессиям?
— Да ерунда! — махнул жилистой рукой Шувалов. — Нормальный мужик. Без закидонов.
— Так что же случилось?
— Бабич еще играл, а в команде к нему по отчеству обращались — Макарыч. Уважали. Но семейная жизнь не сложилась. Пока в разъездах был, Ритка, жена, с каким-то майором шашни крутила. А в тот вечер пришел домой слегка поддавший. Сцепился с женой, слово за слово. Ритка ушла к матери, которая в соседнем доме жила. Вскоре вернулась, увидела свет в ванной. Заходит — а он висит. Кинулась к соседу-пловцу, тот веревку срезал, вытащил из петли. Но уже поздно.
Наказание от Сталина
Долго-долго Шувалов не давал никаких интервью вовсе. Знал хоккейный мир — Виктор Григорьевич жив. Но в каком состоянии? Что с ним?
А это супруга сдувала пылинки. Ограждала от внешнего мира, от лишних контактов. Берегла как считала нужным — и правильно делала.
А потом вдруг скончалась — и Виктор Григорьевич с неожиданным энтузиазмом дорвался до разговоров о хоккее, до гостей, до звонков и встреч. Радовался подаркам словно дитя. Расцвел!
Привечал вот нас. Доставал с торжеством какой-то золотой шлем — полученный не так давно. Квартирка его была словно музей. Хотя там, в районе Чапаевского парка, квартир-музеев хватает. В соседнем доме жил Лев Яшин.
Шувалов доставал какие-то сапожки:
— Это летные унты — выдавал лично Василий Иосифович Сталин!
Мы брали уважительно. Вот это да. Неужели Сталин?
— Сталин-Сталин, — подтверждал Шувалов. Станет он врать. На старости-то лет. — Всем выдал из команды ВВС. Они немецкие, внутрь какая-то спираль вставлена. Провод. В самолете подключаешь — и греет. Валька Бубукин в них деньги хранил.
— Еще что осталось от товарища Сталина? — интересовались мы.
— А вот, фотоаппарат «Зоркий»! — счастлив был такому интересу Шувалов. — Самый модный для того времени. Это за четвертьфинал Кубка дал. У меня, глядите, с гравировкой — «Шувалову от командующего». Еще кожаную куртку подарил. В Челябинск приезжал, на меня в этой куртке засматривались. А потом какая-то легкоатлетка из «Трактора» зашипела: «За кожанки продались...»
Наказывать Василий Иосифович тоже умел — как-то проиграли важный матч, так самолет приземлился в Туле вместо Москвы. Будто бы на дозаправку.
— Посылают нас в здание аэропорта вещи забрать, — рассказывал, умиляясь проделкам командующего, Виктор Григорьевич. — Смотрим — борт наш разворачивается и улетает. Что за новости? А это нас Василий Иосифович проучил — раз проиграли, добирайтесь как хотите. Мы от Тулы до Москвы — своим ходом. Бегом на вокзал — перед праздниками ни единого билета даже на проходящие. Кто на попутной машине, кто на грузовике...
Возвращенная медаль
Все-то он сберег, этот прекрасный старик. Поинтересовались мы судьбой золотой медали за Олимпиаду.
— Нет медали, — чуть не расплакался Шувалов.
Помолчав секунду-другую, решились мы предположить:
— Продали?
— Да. Не я один. Многие ребята в 90-е пошли на это. На пенсию не прожить было. Жена жалела, отговаривала. А я подумал: «Что, в могилу эту медаль нацеплю?»
— Кто покупатель?
— Был парень в Спорткомитете. Узнавал адреса ветеранов, приезжал и предлагал медали продать. То ли сам коллекционировал, то ли кому-то сбывал. Скорее второе. А я ведь даже не знал, что эта олимпийская медаль — из чистого серебра с золотым напылением. Вот остальные награды со мной. Две золотые медали за чемпионаты мира, пять — за чемпионат СССР, несколько серебряных. Вон, на стене висят.
— Коллекционера не заинтересовали?
— Нет почему-то. Хотя, по словам Уколова, в медалях, которые вручали в Союзе, какой-то процент золота есть. Димке за нее в свое время 900 рублей давали. Медали именные. Это сегодня обычными жетонами награждают. Без гравировки. И значок ЗМС изменился. У меня, кстати, он тоже именной, 909-й номер. В 1954-м получил вместе с Женькой Бабичем и Пашкой Жибуртовичем, когда трехкратными чемпионами СССР стали.
Мы написали — а у истории случилось чудесное продолжение. Ту самую медаль обнаружили в Штатах, выкупили — и Виктора Григорьевича пригласили в Кремль. Вручили по второму разу. Лично президент Путин.
Старик Шувалов был счастлив. Ради такой минуты, ради таких эмоций, может, и стоило ее продать когда-то...
Чудесное спасение
Конечно же, мы расспрашивали про чудесное спасение — вся команда ВВС погибла на подлете к Свердловску. Уцелели трое — Бобров, Шувалов и Виноградов.
Шувалов рассказывал спокойно. Давно примирившись внутри с трагедией. Объяснив самому себе — а теперь и нам вот, — почему все погибли — а трое живы...
— У меня на Хорошевке была комната в коммуналке. Вечер. Вдруг приезжает бледный Миша Степанян, адъютант Василия Иосифовича: «Собирайся, Хозяин вызывает!» Двинули в штаб Военно-воздушных сил на Ленинградском проспекте. В приемной уже Сашка Виноградов, еще несколько хоккеистов. Спрашиваю: что случилось? «Да что-то с ребятами...» Минут через десять Степанян дверь открывает: «Заходите!»
— Что Сталин сказал?
— «Несчастье — команда в Свердловске при посадке разбилась, все погибли. Вам нужно собраться, ехать поездом в Челябинск и играть матч...»
— Виноградов как уцелел?
— Саша должен был лететь, но в предыдущем матче подрался, и его дисквалифицировали.
— А вас кто от смерти уберег?
— Василий Иосифович. Не позволил лететь. До этого мы крупно победили ленинградское «Динамо». Сталин заглянул в раздевалку: «Красавцы! Поздравляю!» Тренер Борис Бочарников говорит: «Следующий матч в Челябинске. Передают, холод собачий, под тридцать. Надо бы пораньше полететь, акклиматизироваться». — «Заказывайте самолет». Тут взгляд на меня упал: «Шувалова не берите. Мало ли что». Я же в ВВС только-только из Челябинска перешел, меня там изменником считали.
— Что-то Сталину ответили?
— «Василий Иосифович, играть в Челябинске не буду, но позвольте с командой поехать. Родителей полгода не видел». — «Нет!» Вот и весь разговор. Я нападающему Васе Володину передал маленький чемоданчик: «Здесь подарки. Сестра к гостинице подойдет, заберет». И полетел чемоданчик вместо меня.
— Вы провожали команду?
— Да. Вылетали с аэродрома на Ленинградском проспекте. Сначала говорят: «Не дают вылет». Холодно, поземка. Мы расселись в домике, стали в карты играть. Четверть часа прошло — кто-то кричит: «Разрешили вылет!» Закинули вещи в самолет, тот вырулил на полосу — мы с администратором Кольчугиным посмотрели ему вслед и пошли. Он меня на «газике» домой завез.
— Николай Пучков рассказывал, как спасся Кольчугин. Уже сел в самолет — и прихватило живот. Вышел.
— Сказки. История такая. Как раз тогда из ЦДКА в ВВС переходил Бобров. Кольчугин должен был на следующий день заявлять его в спорткомитете. Вот и остался.
— А сам Бобров то ли выпил, то ли проспал вылет.
— Это главная легенда! Не было ничего такого!
— ???
— Кольчугин оформил заявку Боброва — и купил ему билет на поезд. Не было никакого непрозвонившего будильника. Журналисты писали, будто Бобров загулял, найти его не смогли... Надо было бы — разыскали бы. Жил он на Соколе, в генеральской высотке. И все его любимые злачные места были известны. Севка уже до Куйбышева доехал, когда по поезду объявили: «Капитан Бобров, зайдите в военную комендатуру!» Там и услышал о трагедии.
«Ну и дураки»
— Прекрасное интервью! — ободрил нас с Сашей Кружковым ветеран хоккейной журналистики Всеволод Кукушкин, ознакомившись с тем самым «Разговором по пятницам». — На видео записывали?
Ответа он не ждал. Ясно же было — записывали. Как упускать такой шанс, такое счастье.
Кружков молчал. Я пискнул:
— Нет...
— Ну и дураки, — глянул на нас поверх очков Кукушкин брезгливо.
Да, дураки.
Очень крутой старик
А Шувалову, пережившему тысячу драм и трагедий, но не справившемуся в 97 с коронавирусом, вечная память. Это был очень крутой старик. Завидую самому себе — успели пообщаться. Хоть и без видео. Заново переживаю тот день. Вспоминаю коридор с клюшками, золоченый шлем и румынский свитер. Вспоминаю голос и крепкое-крепкое рукопожатие.
Вы ушли последним из железных. Зато у вас там, в других мирах, будет отличная компания, Виктор Григорьевич...
