Огромное интервью с Брюстером: как нокаутировал Кличко, щедрость Тайсона, юный Флойд, 2000 раундов с Джеймсом Тони
«Спорт-Экспресс» записал большое интервью с бывшим чемпионом мира по боксу Леймоном Брюстером. Последним человеком, который победил Владимира Кличко, перед тем как тот вышел на великую 11-летнюю серию без поражений, прерванную лишь Тайсоном Фьюри.
Мы вспомнили ту грандиозную победу над украинцем, общение с юным Флойдом Мейвезером, ужин в ресторане с Майком Тайсоном и 2000 раундов спаррингов с одним из лучших защитных боксеров в истории Джеймсом Тони.
«Не думаю, что у кого-то в истории бокса левый хук был лучше, чем у меня. Может, только у Джо Луиса»
— Вам 50 лет. Мне интересно, сохранилась ли у вас прежняя скорость рук, которая была в чемпионские годы?
— Это хороший вопрос, дружище. Никто никогда не спрашивал меня об этом, с тех пор как я закончил. Честно, я не знаю, мне 50 лет, когда я выиграл титул, мне был 31 год. Кстати, в этом году исполняется ровно 20 лет, как я нокаутировал Владимира Кличко 10 апреля 2004 года на Mandalay Bay в эфире HBO. А что касается скорости рук, я сам не знаю, ты заинтересовал меня, мне теперь нужно это как-то проверить (смеется). Хочу узнать, могу ли я еще бить быстро.
— Есть что-то в боксе, чему вы так и не научились?
— Мой бывший тренер — Билл Слэйтон, человек, который тренировал Кена Нортона, боксера, побившего Мухаммеда Али. Нортон был его первым чемпионом мира в тяжах, я — последним, прямо перед его смертью. Покойся с миром, Билл Слэйтон. Он учил меня одному нырку-уклону под правый кросс соперника. Но потом я растерял этот нырок, потому что другие тренеры начали переучивать меня в правшу, который дерется в правше. Но я ведь был левшой, которой дерется в правше. Они этого не понимали. Я всегда предпочитал хук вместо правого кросса, потому что этот удар соперники хуже видят. Но меня так натаскивали на правый кросс, что я стал хуже бить хук. Я жалею, что пытался угодить тренерам, вместо того чтобы стоять на своем, на тех вещах, которые привели меня на вершину.
А нырок этот заключался в том, что соперник бросает правый кросс, и нужно нырнуть вперед так, чтобы кросс едва черканул по макушке. И когда ты чувствуешь, что кросс черканул, это означает, что его корпус прямо перед тобой, полностью открыт для удара. Это очень хорошая тема, но я ее растерял, потому что новые тренеры стали говорить мне: «О, ты всех вырубаешь левой, давай поработаем над правой». Я жалею, что я слушал этих людей. Билл Слэйтон учил меня: «Нормально, когда дают советы. Но если совет не работает конкретно для тебя, не надо ему следовать дальше». А я захотел, чтобы он работал, понимаете?
— У вас был потрясающий левый хук, вы нокаутировали им Владимира Кличко, Энджи Голоту. Есть ли какая-то легенда бокса, у которой левый хук был лучше, чем у вас, и вы готовы это признать?
— Ни у кого. Ни у кого. Я изучал человеческое тело всю мою жизнь, в нем 108 точек давления. Я довел до совершенства то, как добиться максимальной силы при ударе левым хуком. Все тело — от лодыжки до кулака — вкладывается в удар. И мой кулак тут в роли кисти художника, потому что он воплощает работу мозга и всего тела. Я не верю, что у кого-то был левый хук лучше, чем у меня, может быть, только если у Джо Луиса. Вообще, если вы посмотрите, то я всегда выходил в ринг либо в футболке с изображением Джо Луиса, либо с Драконьим жемчугом Зетом (смеется).
То, как Джо Луис умел максимизировать силу удара, четкость его левого хука, это как однодюймовый удар Брюса Ли. Я всегда перед своими боями изучал Брюса Ли, Джиткундо, изучал Джо Луиса, Уго Чавеса, изучал точки давления. Вы знаете, когда-то моим самым первым тренером был Бил Ханибой Браун, легендарный кулачник, он провел 330 боев по кулачке, он бродяжничал вместе с Джеком Демпси в годы Великой депрессии. Он раньше натягивал канаты прямо на деревьях и устраивал ринг. Вот он меня научил науке бокса, тому, как наносить удары, не пропуская их, или по-шахматному, пропускать удары в качестве жертвы, чтобы улучшить свою позицию, пробраться туда, где ты можешь нанести решающий удар. Так и произошло с Владимиром Кличко, я не планировал выигрывать раунды, я хотел затащить его в глубокие воды и утопить. И я сделал это.
«Моя генетика — от дедушки. Ему 96 лет, он никогда не болел и до сих пор активно работает»
— В молодости вы были суператлетом: огромные плечи, мощь, железный подбородок. В кого у вас такие данные - дедушка, бабушка?
— Хорошо, что ты спросил. Я такой в моего дедушку. Он вырос в семье, где было десять детей, и из них всех он был самый сильный. У него огромные плечи... все его братья и сестры рассказывали о том, каким сильным он был с самого детства. Сам дедушка говорит о себе: «У меня терпение как у Иова». Он очень терпеливый, очень немногословный. Я определенно унаследовал мою мощь от него, его зовут Джо Харди, ему 96 лет. Так-то его имя Лейтен Джо Харди, но его называют Джо. В течение 54 лет он работал укладчиком асфальта, он никогда не болел и не болеет. С годами я полюбил что-то строить, делать своими руками, и когда я делаю такую работу, я связываю себя с моим дедушкой, потому что он всю жизнь работал руками. И до сих пор работает, он постоянно в саду, возделывает землю, постоянно чем-то занимается.
Я всегда старался работать над собой, в детские годы я очень много отжимался и подтягивался, я брал примера с Гершелла Уокера, потому что он всегда говорил об отжиманиях. Помню еще, посмотрел «Рокки», и там Мистер Ти сделал перекладину и подтягивался. Я поступил так же: когда мне было 12 лет, я сделал у себя дома турник, и когда возвращался из школы, то подтягивался, подтягивался, подтягивался. В итоге подтягивания сделали мою спину настолько крупной и мощной. Я делал по 100 подтягиваний за день, за один подход у меня был рекорд где-то 35-40 подтягиваний.
— Вы были в одной олимпийской сборной с юным Флойдом Мейвезером. Каким он тогда был?
— Я был капитаном олимпийской сборной с 1994 по 1996 год. В те годы я проходил через развод с женой, это мне и помешало попасть на Олимпиаду (смеется). С Флойдом мы вместе находились на сборах в Колорадо-Спрингс, и моей задачей как капитана было гасить конфликты, какие-то непонимания, стычки. Если у кого-то была проблема, он приходил ко мне, и я должен был ее решить. Если я не мог ее решить, приходилось идти к тренерам.
Флойд тогда, в 16 лет, был тем же самым человеком, что и сейчас, он никогда не менялся. Я помню, как ко мне приходили взбешенные ребята по сборной, они хотели выйти раз на раз с Флойдом (смеется), потому что он всегда мог сказать что-то поперек. И он сам приходил ко мне и жаловался, что кто-то наезжает на него (смеется). Он был упрямым, самоуверенным, а когда тебе еще 16 лет и ты хороший боксер, тебе хочется показать свою правоту, крутость. Нескольких ребят он этим задел, и они угрожали ему: «Я надеру тебе зад!» (Смеется.) Потом они приходили ко мне: «Ты можешь на него как-то повлиять?» и так далее. Мне приходилось говорить либо им: «Парни, не принимайте это всерьез, вы же знаете, ему всего 16 лет», либо Флойду: «Дружище, давай попроще как-то будем». Вот это происходило, но, повторюсь, Флойд всегда был классным парнем, деньги его никак не поменяли.
В 16 лет Флойд уже глубоко понимал бокс. Я помню, в нашей команде был Карлос Наварро, очень сильный боксер. И он до определенного момента всегда выигрывал у Флойда. Но в 1996-м Флойд резко прибавил и побил Наварро на олимпийском отборе. И он как-то этой победой сразу обошел его во всем, навсегда оставил позади. Хотя Карлос был одним из лучших боксеров в сборной, он реально был очень хорош. Но Флойд в 16 лет сумел заметно прибавить психологически и физически. Все эти прежние поражения Карлосу Наварро сильно его закалили. Кстати, брат Карлоса Хосе Наварро был чемпионом мира.
— Флойд и в 16 лет любит говорить о деньгах?
— Да (смеется). Давайте я вам расскажу историю. Мы дрались с Флойдом на одном турнире в андеркарде Дженеро Эрнандеса. По-моему, турнир был в отеле Hilton, но точно не скажу. И после боев мы вышли с ним куда-то на улицу, идем, гуляем, и вдруг он говорит: «Знаешь, дружище, я буду ускоряться в моей карьере». — «В смысле ускоряться?» — «Я хочу подраться за титул». — «Ты сбрендил? Ты еще ребенок, какой титул? Ты не готов». И я никогда не забуду, как он посмотрел на меня и сказал: «Нельзя позволять маленьким деньгам перекрывать дорогу к большим деньгам». И в следующем бою он подрался с Джанеро Эрнандесом и побил его, я был в шоке. Я тренировался с Джанеро в Лос-Анджелесе, я видел, как он избивал пачками других чемпионов мира. Поэтому меня так удивило решение Флойда. Он ведь был еще совсем пацан, какой Джанеро? Но он вышел и побил его — и с тех пор бил одного чемпиона за другим.
Флойд — один из величайших боксеров с шахматным мышлением. И эту манеру со временем он довел почти до идеала. Он заставлял соперников делать невыгодные им ходы, он бил тогда, когда нужно бить, он отточил свой шолдер-ролл, защиту плечом.
«Тони выбесил меня, повернулся и пошел в угол. Я бросил ему удар в затылок, но он почуял его и увернулся. Инопланетянин!»
— Джеймс Тони, с которым я много лет спарринговал, тоже был мастером шолдер-ролла, по нему было очень тяжело попасть. Я помню, мы спарринговали с ним в зале Фредди Роуча, я тогда совсем пацаном был, у меня от силы было несколько боев в профи. И я никак не мог попасть по нему, он был настолько ловким и при этом постоянно стебал меня. Все, кто знает Тони, в курсе, какой он треш-токер в спаррингах.
У меня на носу еще вена так выходила, мне нужно было делать каждый год катетеризацию носа, меня просто заливало кровью, даже если я не пропускал удары. И тут тоже полилась кровь, и Джеймс Тони начал стебать: «Ай-ай-ай, ну возьми платочек». И меня это так выбесило, что, когда прозвенел гонг и он повернулся, чтобы идти в свой угол, я выбросил ему правый кросс в затылок, но он увернулся! Он не видел удара, но почувствовал его и нырнул. И пошел дальше в свой угол. Я был в шоке: «Это что за инопланетянин?!»
Вот такие у него были рефлексы. Когда у человека такие рефлексы, он очень тонко чувствует все пространство вокруг него, у него ловкость как у Человека-паука. У Флойда Мейвезера были такие же рефлексы, у Криса Берда, у Оскара Де Ла Хойи.
— Как вы подстроились со временем к нему и начали попадать?
— Я провел с Джеймсом Тони больше раундов, чем с любым другим партнером в моей жизни. Он помог мне подготовиться ко множеству боев, я помог ему подготовиться ко множеству боев. И с годами я стал его лучше чувствовать, его стиль. Он очень любил заниматься треш-током в спаррингах, но не любил, когда ему отвечали (смеется). Как-то у нас был спарринг, пошла заруба, но я был начеку и попал по нему серией. У него от ударов голова летала вверх-вниз, вверх-вниз. И я решил еще дать добавки треш-током (смеется). Он так рассвирепел! После спарринга подошел ко мне и прочитал лекцию о том, как нужно вести себя, как разговаривать (смеется). Я такой: «Так ты же сам так ведешь себя!» (Смеется.) Он не хотел, чтобы я занимался треш-током, он хотел, чтобы только он сам стебал других (смеется).
Но попасть по нему было очень тяжело, он был очень проворный, потрясающая зрительно-моторная координация, рефлексы. Феноменальный боксер. Я не знаю, слышали ли вы, но Джеймс Тони никогда не работал с тяжелой грушей, никогда не прыгал на скакалке, никогда толком не работал с пневматической скоростной грушей. Единственное, что он делал, это спарринги и лапы. Мы годами тренировались с ним в зале Фредди Роуча, и я сам все это видел. Помню, когда я еще был любителем, мне выпала возможность сделать пробежку с Джеймсом. Мы бежали в Гриффит-парке в Лос-Анджелесе три мили.
Я так обрадовался: «Я побегу с чемпионом мира!» Обычно я пробегал эту дистанцию где-то за 21 минуту. Я объяснил ему маршрут, показал, куда и сколько бежать. Я думал: «Блин, это же чемпион мира, он, наверное, пробежит за 15 минут». В итоге мы начинаем бежать, и он бежит очень медленно. Я не понимаю, что происходит: может быть, так у чемпионов принято, сначала они хотят размяться. В итоге мы медленно бежим, я его расспрашиваю о боях, пятое-десятое. Пробежали полдороги, я думаю: ну вот тут точно пора ускоряться. Но он как еле бежал, так и бежит, пешком можно идти быстрее (смеется).
В итоге эти три мили мы бежали 45 минут, хотя я сам до этого бегал за 21 минуту (смеется). Потом он сел в машину, сказал: «Хорошо пробежали» — и уехал. Я был в шоке: «Разве так тренируются чемпионы? Это плохой пример» (смеется). Так что главным фокусом Джеймса были спарринги и лапы, он работал только над этим, но работал усердно. И он спарринговал не пять-шесть раундов, он спарринговал со всеми, кто был в зале. Профессионалами, детьми, обычными гражданами (смеется). Когда он входил в зал, он всегда кричал: «Чемп в здании!», всегда объявлял себя (смеется). Потом он переодевался, наматывал бинты, вставал к зеркалу или сразу заходил в ринг, боксировал с тенью, а потом бросал всем вызовы: «Давай, поехали, эй, давай, вперед!«
Он не разминался, не бегал, не делал растяжку. Он был человеком с другой планеты (смеется). Честно, я никогда в жизни не видел, чтобы он делал растяжку. С железом он работал, это было. Мы до сих пор с ним на связи, я в Индиане, он в Калифорнии, он звонит мне постоянно и спрашивает: «Эй, чемп, ты сегодня тренировался? Тебе стоит пойти на тренировку, поработать с железом» (смеется). Я отвечаю ему: «Я не такой, как ты, папа» (смеется). Он хороший парень.
Я помню, как он готовился к бою с Роем Джонсом, и у него были проблемы с весогонкой. Каждый день он сидел в весогоночной палатке по самую шею, день за днем, день за днем, и это высосало всю его энергию. Он не говорил об этом, Джеймс не любит отговорки, но я уверяю вас, что публика не увидела его лучшую версию с Роем Джонсом. И у него в целом были проблемы с дисциплиной, он неправильно питался, а если питался правильно, потом сразу же съедал что-то вредное. Да, в зале он пахал, но за его пределами расслаблялся. Нельзя готовиться к Рою Джонсу и есть сникерсы, печенье Орео и так далее (смеется).
Джеймс был очень быстрым бойцом и считал: это потому, что у него руки короткие, как у карлика (смеется). Его рука очень быстро возвращалась назад и вылетала обратно в атаку. Я так и говорил ему: «Ты такой быстрый, потому что руки как у карлика». Человек с длинными руками точно бы не смог контратаковать меня из тех позиций, из которых удавалось ему. У меня был очень быстрый правый кросс, но, когда я бросал его в Джеймса, он всегда успевал сконтрить меня своим правым прямым. Я годами не мог понять, как ему это удается. «Как ты постоянно попадаешь по мне правой?» Потом я спросил по этому поводу то ли Фредди Роуча, то ли Бадди Макгирта, и он ответил мне: «Дружище, посмотри на его руки, они у него как у карлика, поэтому они у него быстро возвращаются, и он успевает контратаковать».
Еще важная особенность Джеймса — у него очень хорошая координация. Благодаря ей он успевал отклониться, не потерять равновесие и быстро контратаковать. Баланс тела очень важен. Мы провели с ним около 2000 раундов, и я хорошо понял, как здорово он координирован. Мы спарринговали с ним с 1997 года до 2011-2012-го.
— На протяжении этого времени было заметно, что его рефлексы с годами стали ухудшаться?
— Да, конечно. Это определенно так. Рефлексы, координация стали хуже. С годами все становится хуже, кроме силы. И, как я уже говорил, мы столько спарринговали, что с годами я выучил его стиль, у меня на все был ответ.
— Как думаете, если бы он делал что-то помимо спаррингов: отработки, груша, упражнения — это сделало бы его еще лучше как бойца?
— Я так не думаю. Вот взять, например, меня. Я в определенный момент перестал работать с быстрой грушей, потому что я не дерусь в такой манере, в которой бью по ней. Зачем она мне? Я бросил ее где-то к 30 годам, в 31 я стал чемпионом мира, и то, что я перестал с ней работать, никак не сделало меня хуже. Нужно делать то, что конкретно работает под тебя. Если вы изучите боксеров 50-х, 60-х и даже 70-х, то они работали на реально крупных грушах, и от этого у них появлялась сила. А все эти быстрые груши — это больше для журналистов, побить на камеру. Быстрая груша — это полная чепуха.
Многих современных известных боксеров тяжело даже назвать элитными, у них куча ошибок. Посмотрите, как они бьют правый прямой в корпус. Они даже не подсаживаются, не подныривают, бьют его из прямой стойки. Я бы хотел, чтобы в мое время соперники так били прямой в корпус, я бы их всех за это нокаутировал, обещаю. Они бросают левый джеб в голову и сразу же бьют правый прямой в корпус, не подсаживаясь особо, не уходя головой с линии атаки, подбородок открыт. Я считаю, проблема современного бокса в том, что вымерло старое поколение великих тренеров. Эдди Фатч, Билл Слэйтон — все эти легендарные старые тренеры умерли, и пришли новые, которые навязывают свое понимание.
А если брать быструю маленькую грушу, я не вижу, как работа с ней поможет мне в бою. Я еще допускаю, что она может помочь, когда ты не в форме, где-то укрепить плечи. Но все равно, груша настолько маленькая, сопротивления нет, это бесполезная работа для реального боя. А вот когда ты работаешь с большой грушей, ты используешь все свое тело, всю механику тела: тайминг, ритм, координацию. А маленькая груша — это больше для камеры, журналистов. Не думаю, что хоть одно мое поражение случилось из-за того, что я не бил по маленькой груше, а они били (смеется).
Современные боксеры перестали использовать многие вещи из старой школы. Помните Шу-Шайн, стиль Шугара Рэя Леонарда? Сегодня этого нет. Нет хорошего боя на ближней дистанции, изнутри, нет углов, нет бампинга, нет комбинаций из пяти-шести ударов, они превратили шахматы в шашки.
«Самый лучший футворк, который я видел, был у Орландо Канисалеса. Он был Ломаченко до появления Ломаченко»
— Вы рассказывали про пробежку с Тони и говорили, что очень любили бегать. Среди всех ребят, с кем тренировались, кто лучше всего бегал?
— Со мной в кэмпе был один из лучших бантамвейтов в истории, да что там — один из лучших боксеров в истории, о котором никто не говорит, — его зовут Орландо Канисалес. Он всегда был в четверке PFP, когда выступал. Мой первый кэмп в профи я проводил именно с ним. Он был со своим тренером Джесси Ридом, и мы вместе делали пробежки. Дружище, Орландо был потрясающе мастеровитый, он был Ломаченко до появления Ломаченко, изумительный футворк. Я советую вам посмотреть его бои. Я пытался копировать его футворк как тяжеловес, поэтому, может быть, я нокаутировал стольких людей (смеется). Его футворк был феноменальным. Я всегда говорил: неважно, какие у тебя пушки в руках, если ты не можешь подвести трипод со своей пушкой, какой от нее прок? Нужно уметь двигаться так, чтобы твое тело вставало в нужную позицию.
Орландо был настолько легконогим, когда мы делали пробежки, его ноги не касались земли, он как будто бежал по воздуху (смеется). Я столькому научился у этого парня, ему привозили в зал лучших бойцов со всего света, чемпионов, и он просто вырубал их одного за одним. Просто посмотрите на его движение, он не тратил ни одного шага зря, всегда думал и всегда оказывался в нужной позиции и вынуждал оппонента драться из невыгодных позиций. У него был лучший футворк среди всех ребят, с кем я тренировался. Леннокс Льюис тоже был очень сильным, обученным боксером, с хорошей школой, с поставленным джебом, с пониманием, как использовать свои размеры.
— Вы дрались с Феликсом Савоном, Владимиром Кличко, спарринговали с Ленноксом Льюисом. У кого из них троих была лучшая двойка?
— Я бы сказал, что у Владимира Кличко. Его джеб настолько быстрый, самый быстрый, с которым я когда-либо сталкивался. И по сей день я в зале не видел никого с джебом быстрее. Этот джеб нельзя было поймать, пока ты не измотал Владимира. Все, кто со мной работал, знают, что я всегда очень хорошо ловил джеб в ладонь и потом делал подшаг с ударом в корпус. Его же джеб был настолько быстрым, он так здорово использовал свой рич и габариты, что, когда джеб прилетал, тебе, будучи низким бойцом, приходилось делать целых три шага, чтобы ответить на удар.
И правый кросс он блестяще добавлял, очень хорошо в ритм. Не бум, бум, а бум-бум. И при этом, когда он бросал джеб, ты никогда не знал, последует ли правый прямой. Он очень хорошо использовал свои габариты.
«Секрет непробиваемого подбородка — нужно удалить зубы мудрости и побольше нервных каналов»
— У вас был гранитный подбородок в лучшие годы, никто не мог его пробить. И как-то вы сказали, что секрет такого подбородка — это удаленные зубы мудрости. Вы не шутили?
— Нет-нет, я на полном серьезе. Мой отец, царствие ему небесное, Дюрон Брюстер раньше занимался боксом, в 70-е выступал в ринге, занимался в зале Марвина Джонсона, бывшего чемпиона мира в полутяжелом весе. И отец временами заезжал в питейный магазин, я был с ним в машине, и когда мы останавливались у магазина, он показывал на бездомного: «Видишь этого пожилого дядю? У него нет зубов. Ты не сможешь нокаутировать беззубого». Потом я стал глубже об этом задумываться. Чем меньше у тебя зубов, тем меньше нервных связей с мозгом. И это важно, потому что когда мозг чувствует удар, он вырубается. Мне удалили четыре зуба мудрости и нервы под ними, потому что я ел много конфет и испортил зубы. И когда все эти нервы у меня удалили, у меня резко снизилась чувствительность к ударам. Меня уже не так потрясали панчи.
Я сегодня учу ребят: «Если вы хотите стать чемпионом мира, но не можете держать удар, вам стоит удалить зубы мудрости». И я это испытал на личном опыте. Да, зубы удалять больно, но конечный успех явно больше такой жертвы. Но удалять зубы надо именно тогда, когда ты четко решился, что хочешь стать чемпионом мира. Я это сделал и никогда не жалел. Я стал гораздо лучше держать удар. Потом я попортил еще несколько зубов, мне удалили еще нервы, и подбородок стал еще крепче. Я уже не боялся идти сквозь удары, рисковать так, как я это сделал в бою с Владимиром Кличко.
— Ваш бой с Клиффордом Эттьеном — одна из лучших заруб в истории тяжелого веса. Все 12 раундов вы обсыпали друг друга страшными ударами в диком темпе. Мне интересно, как ваше тело и голова чувствовали себя на следующий день?
— После этого боя я не мог ходить три дня. Я еще и порвал крестообразную связку в первом раунде. Поэтому я не мог нокаутировать его, если вы всмотритесь, я не мог переложить вес на переднюю ногу и вложиться в удар по полной. Мы дрались на очень мягком канвасе, а на таком приходится вставать на носки, чтобы нормально повернуться в удар. Когда я бил левый хук в первом раунде, я вложил весь вес, повернулся, и моя нога утонула в этом канвасе, а весь вес лег на колено, оно повернулось, и произошел разрыв связки. Я не стал говорить тренерам, что порвал колено, иначе они бы сняли меня с боя. В итоге я проиграл, может быть, на то была Божья воля. После этого я начал драться в коленных повязках и скрывать их длинными шортами.
— Вы были удивлены, как легко потом Майк Тайсон нокаутировал Эттьена? От вас он держал бомбы все 10 раундов, а тут Майкл пробил его за 40 секунд.
— Нет. Проблема с Эттьеном была еще и в том, что он всегда бодал меня головой, когда я наносил удары. Подавался ей сильно вперед, бил меня ей по голове, и рефери ни разу не остановил бой. Я мог бы в таких случаях принимать удар и, так как он заваливался, бить его в затылок сверху, но не пошел на это, потому что я не грязный боец.
Стили делают бои. Если бы я грамотно боксировал с ним, как и должен был, если бы не порвал колено, тогда... Но я первый раз дрался на HBO, слишком завелся из-за этого, залез в рубку, стал выбрасывать слишком силовые удары и в результате после одного из таких порвал колено.
А то, что Тайсон нокаутировал Эттьена, меня это нисколько не удивило. Нельзя рубиться с рубакой и нельзя боксировать с боксером. Майк Тайсон умеет быть рубакой, он очень физически сильный, очень тяжело бьет и при этом очень техничный. Такой парень, как Клиффорд Эттьен, идеальный соперник для него.
«Тайсон — щедрый парень. Он оплатил мне и моему отцу люкс в отеле стоимостью 21 000 долларов за ночь»
— У вас были запоминающиеся встречи с Майком Тайсоном?
— Да, я много раз виделся с ним. Он для меня как старший брат, я очень люблю этого парня. Люди часто высказываются плохо о нем, но если кого-то снимать на камеру 24 на 7, даже папу римского, человек так или иначе где-то проколется. Майк очень приземленный человек и очень искренний. Если ты понравился ему, даже если он тебя плохо знает, он купит тебе машину, даст денег или купит билет туда, куда ты хочешь. Для него всегда важно, чтобы его окружение хорошо себя чувствовало. Если с ним шла целая компания на ужин, он платил за всех.
Я всегда защищал Майка. Помню, у меня был бой в Атлантик-Сити, и Майк узнал, что я в городе. После боя он отправил лимузин к арене, чтобы меня и мою жену доставили в ресторан, где он сам находился и ужинал со своей супругой. И мы вчетвером просидели весь вечер, он заплатил за всех, заплатил, разумеется, за лимузин. И таких случаев было немало. Помню, когда Майк работал с Роем Холлоуэем, он вел со мной переговоры от лица их промоутерской компании, и он оплатил билеты на самолет до Нью-Йорка мне и моему отцу и поселил нас в люксе стоимостью 21 000 долларов за ночь. Лучший люкс в Trump Tower, и мы жили в нем с отцом. И такую поездку он потом оплатил нам еще раз. В итоге мы не договорились, но не из-за Майка, а из-за других людей. Майк прекрасный человек, он всегда давал мне советы и всегда, когда мы виделись, обнимал меня. Я люблю этого парня, мне все равно, что говорят другие.
Он был физическим уникумом, у него уже в детстве было тело мужчины. У меня есть лучший друг, его тоже зовут Майк, Майк Сивуд, в 6-м классе он уже весил 90 кг, бородатый, мускулистый, с волосатой грудью. И Майк Тайсон был точно таким же, в 14 лет он весил 94 кг, природный феномен. Касу Д'Амато удалось провести с ним работу, подтянуть его ментальное состояние к физическому, и мы получили вот такого великолепного бойца.
— В апреле исполняется 20 лет с вашей победы над Владимиром Кличко в поединке за титул чемпиона мира. Что ярче всего вспоминается из того дня?
— Мой тренер всегда учил меня ловить правой ударную руку соперника в ладонь и бить собственный хук. Мне никогда это толком не удавалось даже в спаррингах, но удалось в этом бою. Потому что я был настолько готов, был настолько отточен, настолько долго тренировался... WBO мариновали меня год, не давали драться, в то время как Владимир дрался на HBO каждые три месяца и находился в прекрасном тонусе. Но зато я тренировался практически каждый день, работал месяцы и месяцы, и когда пришел день боя, я был тотально готов.
Даже когда он отправил меня в нокдаун, в мой первый нокдаун в карьере, я был к этому готов, я прорабатывал в лагере сценарий, в котором он роняет меня: «Так, вот я упал в нокдаун, не торопись, дождись 8-й секунды отчета, спокойно встань, посмотри в свой угол и дай им понять, что ты в порядке. Потом возвращайся к работе». И в бою я четко сработал по этому сценарию. Когда рефери вернул нас в бой, я сразу попер на Владимира и увидел, что психологически он подломался, он так смотрел на меня: «Этот парень — робот». Я знал, что мне нужно давить его, постоянно идти вперед, заводить его в глубокие воды, потому что физически он был уникумом, и нужно было бить по психологии. Он начал замедляться, выбросил джеб, я парировал джеб, потом он выбросил правый прямой, я поймал его и выбросил левый хук.
Это был первый раз в жизни, когда у меня прошла эта тема моего тренера Билла Слэйтона. Он всегда говорил: «Сынок, великого бойца от хорошего отличают индивидуальные фишки». У Флойда был шолдер-ролл, у Джеймса Тони был шолдер-ролл, а у меня была эта тема, когда я подныривал под правый прямой и бил в корпус или ловил правый прямой и бил левый хук.
После боя я не мог заснуть, меня все поздравляли: «Эй, чемп, чемп!» По-моему, я заснул только под утро (смеется), когда вставало солнце.
— Что дедушка сказал, когда принесли ему пояс?
— Ох, дружище... Он сказал: «Внук, я горжусь тобой». Это величайшая честь, когда молодому человеку такое может сказать его дедушка. Мой дедушка родом из Миссисипи, всю жизнь пахал, укладывал асфальт 54 года. Все, что было у нашей семьи, было благодаря ему. И я хотел отдать ему должное, и лучше способа для этого, чем выиграть титул чемпиона мира, не придумаешь.
