Что будет дальше с бойцовской карьерой Александра Емельяненко — непонятно. Сам он в начале июля поселился на базе «Лесная опушка» под Серпуховом, стал тренироваться, вызвал на бой Джигана, но в последние две недели его соцсети молчат. Мы же встретились с АЕ месяц назад — как раз на этой базе. Говорили где-то полтора часа.
Александр уверяет, что его лучшая форма впереди, но звучит это как шутка. Когда Емельяненко действительно был в хорошей форме, так это в середине 2000-х, когда считался едва ли не самым перспективным тяжем в мире, и в середине 2010-х, когда тренировался в «Ахмате». Руки летели словно пули из автомата, побеждал ярко и быстро.
Была у Александра и серия из трех побед подряд, на каждую из которых потребовалось меньше 30 секунд. Это 2004-2005 годы. В августе 2004-го 23-летний Емельяненко вышел против звезды тех лет Мирко Филиповича и упал в глухой нокаут. Однако уже через месяц Александр приехал в Махачкалу и выступил на Открытом чемпионате Дагестана по боевому самбо (выиграл в полуфинале у Мартина Малхасяна, а в финале по договоренности уступил старшему брату Федору). Затем АЕ провел бой с Карлосом Барретту в М-1 (победил единогласным решением судей), а уже затем последовала эта самая серия из трех стремительных побед — над Джеймсом Томпсоном, Рикарду Мораисом и Рене Рузом. Так вот, мы с Александром пересмотрели эти три боя — на «Лесной опушке».
Емельяненко: «Знал, что он чемпион Англии по боям. В Pride бойцов с улицы не брали. Туда брали или чемпионов мира, или олимпийских чемпионов, или чемпионов других версий. Он был чемпионом Англии по смешанным единоборствам. Не помню, какая версия (Ultimate Combat, перед поединком с Емельяненко у Томпсона было 6 побед и 1 поражение. — Прим. «СЭ»). Посмотрел его бои. Как он на меня побежал, кинулся, так и он там в клетке сносил. Я ожидал от него такого напора. И когда он на меня побежал, я сделал сайд-степ. Он не попал по мне. Просто толкнул. И я, когда отходил, просто упал.
Мои нервы — как стальные канаты. Это, кстати, был его первый бой в Pride. Вот видишь — я зацепился за его ногу. Все думают: «Он попал! Он попал!» Вот мотни еще назад. Видишь — когда я делал сайд-степ, я зацепился об его ногу. (Смотрит бой до конца, Томпсон падает в нокаут, в ринг выносят огромный чек.) Бить людей — моя работа! (Улыбается.) Вот этот чек большой — это реклама телевидения, а все думали, что это деньги.
Деньги в Pride платили наличными, в день турнира рассчитывались. Была специальная комната. Заходишь туда, тебе дают гонорар, распихиваешь его, половину отдаешь тренерам (для перевозки через границу. — Прим. «СЭ») и едешь домой. На страх и риск — чтобы не остановили на таможне. Да, приходилось по разным людям распихивать. И даже так распихивая, все равно нарушали».
Емельяненко: «В Москве он [Мораис] дрался, у Илюхина выигрывал (на чемпионате мира IAFC в 1995 году. — Прим. «СЭ»). Меня прям стращали, запугивали. Федя говорил: «Ты что, он Илюхина побил!» «Где?» «Вот — посмотри». Я посмотрел. Ну да, хорошо он его, да... Не понимаю, как у Илюхина голова тогда не треснула! По затылку [Мораис] бил локтями. Думаю: «Да, подарок мне достался». Но проблем не возникло. Он бразилец — и занимается бразильским джиу-джитсу. И у меня была задача — не ввязаться с ним в борьбу. Он такой длиннорукий, длиннотелый... И я сделал акцент на ударную технику.
(Смотрит, как ринг-анонсер его представляет.) Татуировки? По-моему, я первый боец, который вышел весь такой татуированный. Ввел моду на татуировки в смешанных единоборствах.
(Посмотрели бой, Емельяненко нокаутировал Мораиса многоударной серией.) Я сломал руку об него. Вот видишь — перелом. В двух местах сломал. Вот здесь и вот здесь. Видишь, у него на лбу рассечение. Это я попал и сломал руку. Когда начинаешь бить, самое главное — не останавливаться. Всем советую не одиночными тычками работать — даже во время тренировочного процесса, — а серийно, каждый раз.
Прайдовские перчатки были самые лучшие. Они надевались вот так вот. Они не как сейчас начали делать — пальцы здесь закрывают, еще что-то. С этой стороны они были полосочками тоненькими сделаны вот так вот. То есть засовываешь руку — тебе ничего не мешает. Рука легко сжимается, ладошка полностью открыта. Не как сейчас — перчатку надел, ладошка закрыта, пальцы закрыты, руку сжать не можешь. Прежде чем их надеть, их нужно разминать. Ходишь разминаешь, мнешь. Неудобно... Плюс раньше — почему я руку сломал — мы не тейпировались. Почему? Да потому что индейцами были. И Федор тоже не тейпировался. Вообще никто не тейпировался. Даже бинты не бинтовал. Просто перчатки надели — и пошли драться.
Мне тогда наложили гипс не как у нас, не лангетку, а такой жесткий бинт. Его как-то размочили, запарили и обмотали. И он стал как пластмассовый. Я домой приехал, ходил-ходил с ним и думаю: «Надо снять». Начинаю снимать, срезать, ножницы не режут, беру нож — нож не режет. Часа полтора, наверное, парился, снимал его, снимал, кое-как снял. Пришел потом к нашим докторам. Они как посмотрели, за голову взялись, снимок сделали, говорят: «Все, тебе больше нельзя драться! Ты в этой руке больше пяти килограммов носить не сможешь! Тебе нельзя! Мы как доктора тебе говорим!» Я им: «Все, хорош, я больше к вам ходить не буду». И вот я до сих пор дерусь.
Ломал я что-то каждый раз. Вон смотри, какая рука у меня. Видишь (показывает правую кисть) — пальцы не выпрямляются. А эта рука (показывает левую кисть) — нормальная, ровная».
Емельяненко: «Хороший был боец, у Питера Аэртса тренировался, друг его. Высокий тоже. Я тут замерился, мне сказали, что 197 см. А он 2 метра с чем-то был. Почему я так жестко его добивал... Дело в том, что он мне сильно попал в левый глаз — и какую-то здесь кость сломал. И при этом переломе — мне потом доктора говорили — нельзя сморкаться. Потому что, когда ты сморкаешься, она надувается — эта травма. И такой синячина у меня был громадный. И он мне как дал — и я злой на него кинулся и стал его вбивать в настил ринга как мог.
(Начали смотреть бой.) Вот смотри, сейчас попадет мне. Бааах! Лоу-кики он еще хорошие, жесткие бил. (Емельяненко отправляет Руза в нокаут.) Коленом я ему как-то жестко зарядил. Смотри — у него сейчас из-под головы кровь, что ли, будет выливаться... Я ему голову, что ли, пробил... Но если бы я его в тот момент не добил — если бы остановился, испугался, пожалел бы его, — неизвестно, как бы все потом обернулось».