Виталий Минаков. Возраст: 35 лет. Страна: Россия. Лига: Bellator. Весовая категория: свыше 93 кг. Победы: 22. Поражения: 1. Ничьи: 0. Чемпион Bellator в тяжелом весе (2013 — 2016).
— Вы тренировались с Федором Емельяненко, когда он только возобновил карьеру. Почему больше не приезжали к нему?
— Я был в Осколе, куда приехал по приглашению Федора. Но он сам тогда практически не тренировался. Видимо, у него был другой график. Мы с ним правили один или два спарринга.Тогда, как раз-таки, я только начинал тренироваться после длительного перерыва. Федор несколько раз приходил, проводил тренировки, показывал наработки, но не скажу, что мы с ним именно тренировались.
— Думал, у вас там был чуть ли не полноценный совместный сбор.
— Я, когда ехал, тоже думал, что мы будем вместе готовиться, но у него, видимо, были другие планы либо другой период подготовки. Уже не помню нюансов, но думал, что будем готовиться вместе, а получилось, что готовились немного по-разному.
— Был слух, что Федор не впечатлил вас на тех сборах.
— Это глупости. Даже если такое и было, я бы об этом не сказал из уважения к Федору.
— В чем Федор лучше, чем остальные тяжи?
— Я могу судить только по боям. Для тяжа он очень взрывной и быстрый. Карьера многих ребят-тяжеловесов развивается, пока они хищники, пока они идут вперед, не боятся пропустить. У многих бойцов, у которых сейчас карьера складывается не очень хорошо, взлет был, когда они вели бой агрессивно — налетали, атаковали сериями, дожимали соперника. А кто только стали осторожничать, стоять — начались проблемы. Веласкес, дос Сантос, Андрюха Орловский... Федор, на мой взгляд, тоже стал осторожничать. И теперь атакуют его. Когда же атаковал он, то его противники оборонялись, отмахивались, вели бой в защите. Так вот, когда атакуешь — ты опасен, а когда останавливаешься — можешь пропустить. Так же у Федора. Может, это связано с функциональными кондициями, ведь, чтобы атаковать, нужно иметь бензин в запасе.
— Громкий бой с вашим участием, который не состоялся и об организации которого мы не знали?
— Не знаю, насколько громкий, но мы несколько раз договаривались с Сергеем Харитоновым. Что-то не срослось. С Джошем Барнеттом тоже планировали поединок, на турнире организации RCC, до нового контракта с Bellator. Два этих боя несколько раз обсуждались, больше, кажется, таких нет.
— Еще вы говорили, что у вас мог состояться бой с Александром Емельяненко. Что за история?
— Когда-то что-то такое обсуждалось, как потенциальный поединок. Не было такого, чтобы садились и разговаривали на эту тему с Александром или со мной. Но что-то проскакивало. Может, в рамках Fight Nights. Если я не помню предметно, значит, серьезного разговора не было, просто обсуждалась потенциальная возможность.
— Вы еще могли выйти против Благоя Иванова на одном из российских турниров, еще в начале 2010-х.
— Я даже бросал ему вызов (улыбается). Это был турнир в Чехове, кажется. Благой проводил там бой, а я только начинал. Он уже был звездой, потому что победил Федора Емельяненко (в полуфинале чемпионата мира по боевому самбо в 2008 году. — Прим. «СЭ»). Наверное, это было в 2010 году. Я тогда выходил на ринг, предлагал ему подраться. А его менеджеры сказали Камилу Гаджиеву, что я еще молодой и мне нужно набить рейтинг.
— Ваш поединок сорвался из-за того, что на Иванова напали в баре в Софии?
— Бой не то чтобы сорвался. Он обсуждался, но уже не помню, как это все сошло на нет. После того, как на него напали, стало ясно, что ничего не будет, но причина была, кажется, не в этом. Вроде бы, обговаривались какие-то условия, представители Благоя сказали, чтобы я провел еще пару боев, а после этого тема как-то умерла.
— Вы же с ним знакомы уже много лет.
— Я с ним боролся еще в 2004 году на первенстве Европы по самбо, мы боролись за выход в финал. Он мне хорошо помогал в Лас-Вегасе готовиться к крайнему поединку (в августе 2019 года Минаков нокаутировал Тимоти Джонсона. — Прим. «СЭ»). Мы в прекрасных отношениях, периодически созваниваемся.
— Он говорит по-русски?
— Да, довольно неплохо.
— Первенство Европы в 2004 году — это взрослый чемпионат?
— Нет, молодежка.
— Вы тогда выиграли?
— Да. Благой не совсем чисто боролся, видимо, всегда был склонен к каким-то боевым направлениям. Тогда он мне хорошо пару раз с головы попал.
— Бой, которым гордитесь?
— Даже не знаю, никогда об этом не думал. Наверное, такого еще не было.
— Тогда сформулирую так: ваш лучший бой?
— Даже не знаю, по каким критериям оценивать. Если по значимости — то защита пояса с Конго. Ну и с Сашей Волковым, это титульный бой был. Я очень мечтал об этой железке, которая теперь лежит у меня и пылится (улыбается). На тот момент я мечтал о поясе. До боя я видел его со стороны, но не дотрагивался, чтобы желание получить его не стало меньше. Даже во время фотосессии перед титульным боем. Там же на тебя надевают дубликат, неизвестно ведь, кто победит. На меня этот дубликат надели, но я его трогать не стал. Не могу сказать, был ли тот бой лучшим в моей карьере, но подготовку я тогда прошел каторжную. С одной стороны, было удовлетворение от того, что у меня появился пояс, но с другой — такой каторжный труд, и все так быстро закончилось... Было ощущение недореализованности. Подготовка к этому бою — самая тяжелая в моей карьере.
— С чем это связано? Были какие-то проблемы или просто пахали?
— Нет, проблем не было, лагерь прошел здорово, просто была приличная нагрузка. Сам себя загнал, такие спарринги проходили... Через день пять по пять (пять раундов по пять минут. — Прим. «СЭ»). Это же титульный бой, пятираундовый, очень важный. Впервые в карьере у меня был пятираундовый поединок. Я серьезно подошел к подготовке, большая нагрузка была. Постоянные полноконтактные спарринги, свежие партнеры. Даже пять раундов по шесть минут делали, кажется. Единственный, с кем можно было поспокойнее поработать — Андрюха Орловский. Мы много двигались, но без агрессивных нападений друг на друга. Были тяжелые кроссы, по дюнам, в горы.
— По дюнам?
— Песчаные дюны. Бегали отрезки, может, по 40, по 50 метров. Это... Это надо попробовать.
— Эти дюны, если не ошибаюсь, фишка Грега Джексона.
— Да-да, это очень эффективная история. 8-10 отрезков бежишь, а на последнем сажаешь на себя спарринг-партнера и должен просто зайти туда. Это надо попробовать. Ноги сгорают, ты же каждый отрезок бежишь, выкладываешься. Песок... Тяжелый был лагерь.
— С Волковым после боя встречались? Может, в ресторане посидели?
— Мы за это время — прошло уже больше шести лет — виделись пару-тройку раз. После поединка такого контакта уже нет.
— Раньше-то вы вместе ходили в парк развлечений в США.
— Мы тренировались вместе, жили в одной комнате. Ну, видите...
— Словом, бой как-то разъединяет.
— Да. Я, в принципе, всегда спокойно относился к своим соперникам и всегда открыт к общению, но у каждого свой подход. Например, Андрюха Орловский старается поменьше общаться с потенциальными соперниками, не ищет дружбы или товарищества. Я, наоборот, спокойно общаюсь и не испытываю никакого напряжения, неважно, выиграл я или нет. У Сани на тот момент, видимо, что-то переключилось. Не знаю, что повлияло. Какое-то время общались, а потом... Все равно возникла какая-то дистанция. Мы никогда не были друзьями, но жили и тренировались вместе, нормально общались. Он довольно позитивный парень.
— Ваш бой, который точно не будете пересматривать, потому что неприятно?
— Я их вообще не пересматриваю. Полностью — точно нет. Единственный раз полностью пересмотрел свой поединок с Конго, который проиграл. Может, пересматривал поединок с Саней, потому что он был короткий, и то, скорее всего, нарезками. Я не смотрю свои поединки, не смотрю свои видеоинтервью, эфиры на ТВ. Самокритично отношусь к себе (смеется).
— Если бы сейчас вернулись в февраль 2019 года, вышли бы против Конго?
— Ну, я уже вышел, уже случилось поражение.
- Представим, что у нас есть машина времени.
— Если бы я подошел к бою с более реальным пониманием дел и своего состояния, то, наверное, не вышел бы. А если вернуться назад, то я был бы все тем же Виталием Минаковым, которым был на тот момент, поэтому вышел бы все равно. Я до конца не осознавал всей серьезности состояния, в котором был. А если бы понимал это, то железобетонно бы не вышел. Это, прежде всего, не из-за того, что мог бы проиграть, а из-за того, что были колоссальные риски по здоровью, учитывая то, что я сейчас знаю.
— Как себя чувствовали после боя?
— Еще месяца полтора лечился.
— Тогда еще больше скинули в весе?
— После того, как выписался из клиники (до боя с Конго. — Прим. «СЭ»), примерно через неделю, начал потихоньку набирать. Когда выписывался, весил, кажется, 106-107 кг, а на весах уже был 109. До этого был вообще 118-119 кг. Помню реакцию Лехи Олейника. Он летал в Россию на пресс-конференцию UFC, потом вернулся назад и увидел меня в зале. Удивился, спросил: «Ты чего так похудел, что случилось?». Прошла-то буквально неделя. За этот период скинул 10 кг.
— Злой рок какой-то.
— Я считаю, что, видимо, так и должно было быть. Видимо, судьба. Первая половина подготовки прошла здорово, а потом одно начало цепляться за другое. То колено, то еще что-то, а кульминация — вот эта зараза. Значит, так и должно было быть. Если бы я вернулся назад, то вышел бы, будь я тем, кем являлся на тот момент. У меня тогда уже несколько раз переносились бои, я проводил подготовки, тратил деньги... Еще одну подготовку провести впустую — просто страшно. Я тогда считал и сейчас считаю, что Конго — не тот соперник, к которому надо прямо готовиться, просто немного недооценил свое состояние. Считал, что в любом состоянии смогу его победить. Пересматривал бой с ним, чтобы понять, почему так отдали. Я считаю, что ни он, ни я не сделали ничего для победы, но почему ему отдали победу единогласным решением — не понимаю.
— Ваши слова: «Были проблемы со здоровьем, полтора года не мог выступать. Думал, что с карьерой завяжу». Еще вы говорили, что врачи запрещали тренироваться. Что за период?
— Подробно рассказать об этом смогу только по окончании карьеры. На тот момент казалось, что я завершил уже. Для себя-то я точно завершил в 2014 году. Спустя два года прошел ряд обследований, и в одной из клиник в Германии мне сказали, что можно продолжать заниматься, даже нужно, но без сверхнагрузок. А подробности рассказывать, думаю, еще не время. Потом, когда-нибудь, когда буду готов объявить о завершении карьеры. Если будет интересно — поведаю. Были определенные проблемы, как, наверное, и у многих спортсменов. У кого-то проблемы с опорно-двигательным аппаратом, у кого-то еще что-то.
— Это было после боя с Конго?
— Да, это было после боя с ним.
— Вы же тогда стали депутатом?
— Да, после поединка с Конго.
— Получается, все сошлось: вы решили закончить карьеру и перешли к другой деятельности.
— Да. Не то что решил, просто ситуация была такая, что врачи сказали: достаточно. Я уже избрался депутатом, вышел на должность заместителя председателя Законодательного собрания, а это серьезная деятельность, я ей плотно занимался два года. Думаю, для себя, для внутреннего семейного пользования, запишу видеоинтервью, где проанализирую всю свою карьеру.
— Мы ее и сейчас с вами неплохо анализируем.
— (смеется) Есть много вещей, которые я никому никогда не рассказывал и вряд ли расскажу их публично. Для себя записал бы какой-нибудь видеосюжет, для детей. Пока в памяти.
— Сейчас можете сказать, что была за травма?
— Сейчас... Это была перегрузка организма, об этом пока рано говорить.
— Расскажите про суд с Жернаковым. Какова ситуация? Он ведь настаивал на заморозке счетов и оплате судебных издержек в 84 тысячи долларов.
— Кто заплатил бы 84 тысячи?
— Я так понимаю, что вы и Абдель-Азиз.
— Я об этом ничего не знаю, у нас этим делом занимается адвокат Абдель-Азиза. Он занимается и его, и моим делом, потому что, как я понимаю, Жернаков подал на нас отдельные иски. Выскакивало много различной информации о том, что какие-то мои счета и имущество в Америке заморожено, хотя у меня там имущества нет, а счета уже давно мной закрыты. К тому же, там никогда не хранилось что-то серьезное. И не могло храниться. Какова ситуация: он предъявил претензию, никто не удовлетворял никаких заморозок. Насколько я знаю, я провел два поединка в рамках правового договора, все 100 процентов денег выплачены. Не знаю, почему Алексей повел себя таким образом, это странно. Надеюсь, мы когда-нибудь встретимся, мне было бы интересно задать ему этот вопрос воочию. Наверняка у него своя правда, он убежден в своих мотивах и считает, что поступает правильно.
Наше взаимодействие закончились еще в 2016 году, я прекрасно помню этот диалог. Понятно, что он мне не писал никаких документов и не давал официальных бумаг о том, что мы больше не работаем. Я считал, что нам достаточно того, что мы все проговорили. Он с пониманием отнесся, сказал, что не будет меня держать. Говорил, что не может улучшить мой контракт или разорвать его. Сказал: «Если найдешь кого-то, кто сможет, то держать тебя не буду». Я сказал, что такой человек есть, мы дали по рукам и разошлись. Спустя два года он уже не позиционировал себя, как мой менеджер, говорил, что мы не работаем. Мы предварительно созванивались перед тем, как я подписывал новый контракт. Общались-то мы нормально, были человеческие отношения. Я рассказал, что мне дали нормальный контракт, он: «Ну, да, хорошо». Спустя несколько дней он перезвонил и сказал: «А со мной как?» Мы с ним это проговаривали, он говорил: «Виталь, если что-то получится, то про меня не забудьте». Не знаю, кто ему что пообещал, но я ему сказал: «Лех, хорошо, если что-то получится, то что-нибудь дам, чисто по-человечески». Он позвонил и спросил: «А со мной как?» Я сказал, что готов дать ему такую-то сумму. Он мне: «А откуда эта сумма взялась?» Я ответил, что считаю нужным вот так. Жернаков заявил: «Мне адвокат сказал, что я могу рассчитывать на большее». Я спросил с удивлением: «Какой адвокат? Причем здесь адвокат?» Он ответил: «Я проконсультировался, узнал». О чем он консультировался, мы же не работали уже давно? Он достал наш старый контракт, который, к слову, на тот момент заканчивался через 2-3 недели. Он закончился до моего поединка в рамках нового договора. Там, видимо, есть какие-то пункты о том, что в течение какого-то времени у него есть возможность потом сделать мне предложение. Видимо, по истечении срока договора есть период, в который он может на что-то рассчитывать. Юридически понятно, что он потенциально может на что-то рассчитывать, но понятийно-то мы с ним давно расстались. Почему он так поступил? Видимо, все-таки... Почему именно по отношению ко мне он повел себя так?
Есть еще ряд моментов. Он же не имеет отношения к контракту, по которому я выступаю сейчас. Здесь тоже есть свои юридические моменты, не хочу комментировать их, потому что боюсь ошибиться. Уверен, что он ничего не выиграет в этой ситуации, наоборот, только сам себе репутацию подпортит. Я всегда считал, что спортсмен нанимает менеджера, а не наоборот, и все вопросы можно решить на уровне договоренностей. Он решил пренебречь нашими договоренностями и вытащил откуда-то этот старый контракт. Это на его совести, пусть занимается. Пусть судебный процесс определяет, кто прав, а кто нет.
Все равно, мне кажется, нелогично доводить до этого. Не знаю, что им движет: желание денег или какой-то нарисованной для себя справедливости. Не вижу никаких причин. Я много раз пытался оправдать его в своих глазах, но, возвращаясь назад: у нас была договоренность, он сам расписался в том, что не может дать мне условий, которых мне хотелось бы, что это нереально.
Другие люди проделали работу, сделали нормальный договор, а он начал выдвигать претензии на какие-то проценты. Это даже по-человечески неправильно, ты не проделал этой работы, чтобы получать проценты.
— Когда в последний раз говорили с Жернаковым?
— Как раз после подписания контракта, наверное. В 2018 году.
— Если бы встретились, был бы недобрый разговор?
— Да нет, я неконфликтный человек. А чего можно добиться, если кричать или махать руками? Мне просто интересно послушать, как он видит ситуацию и чем ее аргументирует. Может, я даже и не стал бы ему эти вопросы задавать. Я просто вычеркнул его из своей жизни и все. Мне всегда казалось, что у нас хорошие личные отношения, но он поступил в чисто американском стиле: бизнес, ничего личного. Если ничего личного, то, в принципе, и не надо. Суд решит, кто прав, а кто виноват.
— Вы рассказывали, что с Абдель-Азизом вас свел Хабиб. Как это произошло?
— Уже не помню, каким образом это случилось, но не очно. Хабиб — вообще участливый парень, не раз пытался помогать. По его протекции у меня состоялась беседа с Абдель-Азизом.
— Получается, вы с Хабибом общаетесь между собой?
— Не скажу, что мы созваниваемся или часто видимся. Когда встречаемся — общаемся. Хабиб уже давно на спортивном олимпе, по самую голову загружен и спортом, и общественной деятельностью. У него много встреч, благотворительных мероприятий, у него все расписано. За это время мы несколько раз встречались, крайний раз — перед российским турниром UFC. Ужинали со всей его командой в одном из ресторанов. Нет такого, что созваниваемся, но было время, когда у нас были пересечения, что-то связывало. Знакомы мы довольно давно, еще с тех времен, когда у него был другой менеджер.
— Сэм Корден.
— Да-да.
— Вы какое-то время были одноклубниками, когда выступали за Eagles MMA. Видел прошлогоднее видео, в котором мы вместе с Абдулманапом Нурмагомедовым показывали борцовские приемы. При этом вы ни разу не ездили к нему на сборы.
— Я несколько раз хотел, но никак не получалось. На сборах нужно находиться постоянно, а меня все время удерживали какие-то рабочие вопросы. Мы-то знаем, что Абдулманап очень требователен к тренировочному процессу. Я был наслышан о дисциплине у него в зале и понимал, что возможности скакать между Дагестаном и Брянском у меня не будет. Если приехал — работай. Не получилось, но желание было и остается. Тем более, он мне сильно напоминает моего покойного тренера (Валерия Сафронова. — Прим. «СЭ»). Сейчас вообще трудно найти тренера, который будет смотреть на тебя не как на состоявшегося спортсмена, а который возьмет и будет тебя вести. Который будет авторитетом для бойца, а не наоборот. Абдулманап в этом очень напоминает моего тренера. Он — авторитет для своих спортсменов и для меня. Лагерь, где есть жесткий наставник, требовательный, который требует соблюдения дисциплины и правил, принятых в зале, где никто не смотрит тебе в рот, где ты — один из многих. Если приехал на подготовку — будь добр, паши и выполняй то, что тебе говорят. С большим удовольствием побывал бы в таком лагере.