29-летний Заидов тренируется в зале школы Абдулманапа Нурмагомедова — и даже ездил на сбор Хабиба в Дубай, когда тот готовился к бою с Джастином Гэтжи. 9 февраля Заидов проведет третий профессинальный поединок — на турнире Eagle FC в Москве (два предыдущих он выиграл). За несколько дней до боя он рассказал «СЭ» о своей непростой жизни.
— У меня не было любительской карьеры. Почему? Не было рвения или стремления заниматься какими-то единоборствами. Я больше жил уличной жизнью, мне не было дела до тренировок, выступлений и так далее. Хотя соревновательный стимул во мне всегда был. Лет в восемь я был у бабушки в селе на летних каникулах, и туда приехал друг дяди, он привез племяшек из Москвы. Он на тот момент возглавлял сборную по вольной борьбе. Нас пустили бороться. У меня никакого понимания о борьбе не было, я действовал чисто на инстинктах. Получилось так, что я выиграл. Начали пророчить: «Из него хороший спортсмен получится». Я это мимо ушей пропустил, пошел своей дорогой.
Однако в 2009 году, когда мне было 17, старший брат привел меня в зал к Абдулманапу Нурмагомедову. Брат был одним из его первых учеников. В зал я сам захотел прийти. Мне было интересно боевое самбо, потому что, в отличие от борьбы, там можно делать все — бороться, бить, делать болевые. Можно было комбинировать.
Я ходил на тренировки совсем недолго — два-три месяца... Ах да, вспомнил, у меня все же есть одно-единственное выступление на любительском уровне. В 2010 году прошел Кубок Кавказа по рукопашному бою. Я занял третье место, медаль дома до сих пор лежит. Там дрались ребята, которые сейчас в UFC. Омари Ахмедов, Тимур Валиев, Рамазан Эмеев. Я даже не знал, что будут эти соревнования, не готовился к ним целенаправленно. Я пошел на пятничный намаз в мечеть, рядом с которой находится Федерация панкратиона нашей республики. Вышел из мечети, смотрю — собирается молодежь. Стало интересно зачем. А мне говорят: «Сейчас взвешивание проходит, завтра соревнования». Решил записаться.
Конечно, два-три месяца тренировок — очень мало для подготовки к таким соревнованиям. Вообще моя сложность в том, что я нигде долго не задерживался. Были проблемы с дисциплиной, порядком. Можно сказать, купался в иллюзиях о машинах, гулянках и так далее.
Как Абдулманап отнесся к моему быстрому уходу? Я на тот момент не успел закрепиться у Абдулманапа как ученик, чтобы он как-то уделял внимание моей дисциплине. Он не был знаком с моими родителями, с которыми можно было бы обсудить мое поведение. Я был своевольный. Ушел и ушел. А спустя год я оказался в Москве. Поехал туда погулять на неделю, а остался на шесть лет.
— У меня была безответственная, своевольная жизнь. У меня были проблемы с зависимостью от наркотиков. Это длилось восемь лет.
Все началось с классики жанра — покурить с ребятами. Потом колесами побаловаться решил. Это зашло очень далеко, стало системой. Вот сейчас я вешу 82 килограмма, вес 77 еще не сделал. А когда я вернулся из Москвы в Дагестан, весил килограммов 69-70. Организм был истощенный. Все сферы жизни для меня были разрушены, не было ничего здорового и здравого. Была надежда и вера в то, что я смогу, что Всевышний не оставит меня. Только соответствующих действий для достижения результата я не делал, да и не знал, что делать. Со временем мне удалось найти решение. Сейчас я убежден, что у меня может быть выбор и решение, просто нужно найти их. Для этого нужен опыт, а опыт исходит из неправильных решений. Чем бездействовать и сидеть сложа руки, лучше верить, надеяться и делать.
Зависимость началась еще здесь, в Дагестане. Как раз это, наверное, и стало причиной ухода из зала. Это шло вразрез с интересами присутствующих в зале. Белой вороной долго я оставаться не мог. В тот момент я сделал выбор не в пользу спорта.
Я приехал в Москву, узнал, что кто-то из знакомых там живет, созвонился, перекантовался. Познакомился с другими людьми, а дальше — больше. Я с детства коммуникабельный, могу найти общий язык с людьми разных культур, традиций, взглядов.
Самый ужасный день, связанный с моей зависимостью, был незадолго до того, как я с этим завязал. Я долго жил в центре Москвы, жил достаточно хорошо. Квартира дорогая, деньги были — я оказывал какую-то услугу, мне в ответ давали деньги. Я уехал в Коммунарку, это под Москвой, за Теплым Станом. Уже не общался с друзьями, даже с теми, с кем познакомился в Москве. У меня тупо был день сурка. Утром пошел, употребил, вернулся. Сплошная пустота. Никакой связи, никакого общения.
Позвонил другу, услышал от него: «Я нахожусь на реабилитации». Мне в июне 2016 года предлагали это, но я мимо ушей пропустил. А тогда подумал: «Какая реабилитация, зачем там месяц находиться?» Я привык, что в жизни все легко дается, что кто-то сделает что-то за меня, возьмет ответственность на себя. Проблема любого зависимого заключается в нежелании брать ответственность на себя. На реабилитации же тебя приучают к ответственности.
В сентябре того же года встретил этого друга, спросил: «Ну че, работает эта тема?» Он говорил мне какие-то термины, проклятия в духе: «Конец пути зависимого — тюрьма, больница или смерть». Я слушал его, и все, что он говорил, отзывалось во мне. Это было обо мне. Я вернулся домой из Москвы, даже в дом не заходил. Скинул сумку другу и пошел в реабилитационный центр. Провел там некоторое время, вышел. Стал работать волонтером, начал учиться, ездить в Питер. Потом стал практиковать как консультант. Затем появились конкретные цели: отучиться, получить специальность.
Отучился в Москве, там есть школа прогрессивной психологии Руслана Молодцова, это очень сильный специалист, один из ведущих в стране. Скоро будет год, как я открыл свой центр. Он называется «Решение». Мы практикуем 12-шаговую программу, известную на весь мир и самую эффективную в оказании помощи зависимым людям. Плюс нужен индивидуальный психотерапевтический подход к каждому зависимому — исходя из его анамнеза, взросления, мировосприятия, проблематики.
— Такого понятия, как «полностью вылечившийся», у зависимых нет. Есть выздоравливающий зависимый, есть употребляющий зависимый. Можно просто подчеркнуть срок реабилитации, момент, когда ты уже готов выйти из зависимости и социализироваться. У меня реабилитация длилась 40 дней. В среднем же она длится три-четыре месяца. Бывает, доходит до полугода-года. У меня все произошло за 40 дней, мне работники центра говорили: «Все, ты можешь уходить», а я сидел на панике, думал: «А если я сейчас выйду и сорвусь?» Мне говорили: «Ты уже готов, тебе надо социализироваться. Не прячься за стенами». У меня с детства не было проблем ни в интеллектуальном плане, ни в плане волевых качеств. Наверное, это сыграло свою роль. В школе я хорошо учился. Для меня реабилитация проходила в обучающем плане. Суть реабилитации заключается в том, что человеку необходим перелом сознания, щелчок в голове, а это дает новые знания, новый взгляд на жизнь. Ты обретаешь осознанность.
На данный момент у меня в центре находится около 30 человек. У меня два центра, один побольше, другой поменьше. Плюс есть офис, в котором мы принимаем родных, проводим мероприятия. Зависимость — семейная болезнь. Если выражаться метафорично, на грушевом дереве не может расти гнилой ананас. Значит, дело в семье, в среде, где человек формировался как личность.
Я стараюсь делегировать ответственность, задания, больше курирую работу персонала, сотрудников. Бывает, сам беседую с ребятами. Приходят люди, которых я знал раньше. Те же соупотребители из прошлого. Есть ребята из Москвы, из Ростова, из Германии привозили человека. К сожалению, эта проблема будет до конца наших дней. Один человек в Москве сказал мне: «Всегда будут люди, которые употребляют, и будут люди, которые живут с теми, кто употребляет».
Тяжелые случаи? Когда меня спрашивают родные: «Вы поможете нашему сыну?» — я отвечаю им: «Нет». Они резко реагируют, говорят: «Мы ведь вам платим, к вам обращаемся!» Я предлагаю им правильно формулировать, правильно воспринимать происходящее. Я предлагаю их сыну эффективную помощь, а положительный результат — стечение обстоятельств. Я покажу ему, в чем он ошибался, какой у него есть выбор, как все можно сделать непринужденно, осознанно. Дальнейшее — его зона ответственности. Был у меня человек, которого я шесть раз укладывал на реабилитацию. Брат моего друга. Я к нему ездил домой, забирал его, мы его заманивали. Как только ни пытались его заманивать. После шестой реабилитации он уже более полутора лет ничего не употребляет, вернул семью. Семья уехала в другой город, он забрал одного ребенка, одного оставил, с супругой у него хорошие отношения. По нашим нормам их брак не считается расторгнутым, по загсу они тоже не расторгли брак. Семью удалось сохранить. Он забрал дочь, заботится о ней, сам работает, приносит пользу обществу. У этого человека всегда была отговорка, он всегда находил объяснение, почему мог дать себе употребить. Он употреблял до тех пор, пока полностью не взял ответственность за свою жизнь на себя. Когда он начал осознавать, на что он способен повлиять, а где бессилен, он исправился.
— Да, бывало, что ко мне обращались спортсмены с паническими атаками, фобиями. Я еще не проводил полноценную практику с индивидуальными приемами, но проводил консультации. Мы выявляли, откуда проблема берет начало, а потом я перенаправлял человека к своим друзьям. Хочу после выступления [9 февраля] начать практиковать это у себя в офисе. Это актуально, необходимо в наше время. Помощь будет нашим ребятам. Я знаю многих талантливых ребят, которые перегорают до боя. Беспорядок в голове не дает телу работать.
— Я пошел в качалку сразу после из реабилитационного центра, весил 94 килограмма — притом что зашел туда с весом в 70 килограммов. Подумал: «Надо с этим что-то делать». Пришел — подтянуться не мог сначала. Потом начал поднимать железки — порвал мениск. Начал бегать, играть в футбол — опять порвал мениск, но уже на другой ноге. Потом травмировал голень. С этими сложностями я дошел до 2018 года, когда начал ходить в зал. На тот момент у нас еще был старый зал.
Меня приняли очень тепло. А в 2019 году Хабиб предложил мне подраться в Казахстане, но я скептически к этому отнесся и вежливо отказался.
Спустя время, где-то через месяц, уже другой друг предложил мне провести бой. Я тоже отказался, а он добавил, что бой будет за границей. Выяснилось, что поединок планируется на Кипре, а я в дальнем зарубежье до этого не был. Был загранпаспорт, но я никуда не ездил. В итоге дал согласие, взял билеты туда-обратно. Так и состоялся мой дебют. Хоть у меня и не было любительской карьеры, драться я всегда умел. Правда, раньше это происходило в деструктивном ключе, на улице.
С Хабибом же мы давно знакомы. Мы жили в однм районе, мой старший брат — его сверстник, они дружили. Старшие ребята, с которыми я тесно общался, тоже знали Хабиба. Между собой общались только в зале или на районе, когда виделись. Потом, когда я вернулся из Москвы, начали общаться тесно. Сейчас хорошо дружим.
Хабиб сам очень тесно вовлечен в процесс оказания помощи наркозависимым, помог многим людям. Он помог реабилитироваться как минимум 50 людям, которых я знаю. Он помогает и финансово, и в другом плане. Бывают люди, которым нужно, чтобы авторитетное лицо обратилось к ним, мотивировало. Хабиб уделяет время и внимание, приходит к людям, разговаривает. Это гораздо больше, чем финансовая помощь. В моем понимании излишняя финансовая помощь больше выглядит как откуп, а внимание, которое уделяет человек, дорогого стоит. Хабиб многим помог — помогал и ребятам с района, с которыми мы росли.
— На 2021-й я планировал в течение года сделать 3-4 боя. Сейчас у меня рекорд 2-0. Сделаю бои, а потом буду больше заниматься работой. Считаю, что моим приоритетом должно быть то, чем я занимаюсь в сфере реабилитации.