Газета Спорт-Экспресс от 20 ноября 1996 года, интернет-версия - Полоса 5, Материал 3

ТОСКЛИВ ОБЕД В ОДИНОЧЕСТВЕ

В нью-йоркском "Meдисон Сквер Гардене" открылся последний в этом году крупный турнир теннисисток. В нем, как и ежегодно, участвуют только сильнейшие - 16 в одиночном разряде и 8 в парном. Незадолго до турнира объявлено, что две прекрасные спортсменки, аргентинка Габриэла Сабатини и японка Кимико Дате, покидают профессиональный теннис.

Им обеим по 26 лет - лучшее время, золотая пора для атлета. Не припомнить, чтобы в этом возрасте распростился со спортом теннисист-мужчина, если, разумеется, его к этому не вынудили травма или болезнь. А представительницы прекрасного пола куда чаще в такие годы уходят, чем остаются. Да и в более ранние. И даже совсем юными. Вспомним хотя бы Трейси Остин, успевшую в 16 лет стать победительницей Открытого первенства США, а через год ушедшую, или Дженифер Каприати - олимпийскую чемпионку Барселоны - она, правда, теперь, в 21 год, возвратилась, но после трехлетнего отсутствия и не без колебаний. Как, кстати, более года назад и Моника Селеш.

Почему они уходят? Полные сил, не получив всех оваций, всей славы, всего богатства, какие еще долго может приносить им теннис? И почему многие их коллеги, и не только женщины, но и мужчины, наделенные природой ярким талантом, который они успели проявить, добравшись до вершины или не дойдя до нее двух шагов, вдруг стремительно, будто торопятся, идут вниз?

Мне показалось, что к ответу на этот вопрос может приблизить нас появившаяся накануне турнира в Нью-Йорке статья, которую опубликовала газета "Нью-Йорк Таймс". Называется она так: "Одиночество. Даже если ты не на вершине". Имени автора - Лэксми Порури - наверняка не отыщут в своей памяти 99 из сотни людей, хорошо знающих теннис. Лэксми тоже недавно, еще позже Сабатини и Дате, ушла. Ей 24 года, и она занимала в теннисном рейтинге 139-е место.

Любопытно, что эту статью, с содержанием которой я хочу вас познакомить, помогла Порури написать журналистка Саманта Стивенсон, чья 15-летняя дочь Александра только-только пришла в большой теннис - у нее 344-й номер в мировой классификации.

Узнав, что Габи и Кимико ушли из профессионального тенниса, я улыбнулась, а потом и рассмеялась. Я почувствовала, что счастлива за них и за то, что они сумели найти дорогу к выходу. Теперь они свободны. На протяжении многих месяцев мое собственное Goodbuy этой игре то готово было сорваться у меня с губ, то застывало на лету. Мне пришлось вести трудное сражение с привычкой, приобретенной в 6 лет. Я не Габи и не Кимико. О сделанном мной шаге не известно никому. Публика убеждена, что жизнь профессиональной теннисистки, как и любого другого атлета, чего-то достигшего в популярном виде спорта, восхитительна. Они - такие картины рисует перед собой большинство людей - останавливаются в лучших номерах дорогих отелей, путешествуют в сопровождении свиты, ездят по городам в лимузинах, зарабатывают миллионы.

В прошлом году теннисистка, занимающая в мировом, рейтинге 20-е место, зарабатывала чуть больше 70 тысяч долларов. После расходов на авиабилеты, гостиницы, питание, перетяжку ракеток и прочее остается совсем немного, тысяч десять. Если возишь с собой тренера, надо потратить еще тысяч 30. А без тренера хорошо не сыграешь.

Многие думают, что расходы покрывают спонсоры. Но пока ты не достиг достаточно больших высот либо не обещаешь достигнуть их скоро, ничего, кроме формы, спонсоры тебе не дают. Единственный, как я представляю себе, способ стать такой, как Габи и Кимико, - проводить бесконечные часы на тренировках, а в перерывах играть, есть, спать.

Я догадываюсь, почему приняли свои решения Габи и Кимико. Они так же бились о стену однообразия и монотонности, как и я. И, видно, наконец пришли к выводу, что награда не стоит жертв, приносимых ради нее. Габи начала играть в 14 и закончила в 26. 12 лет непрерывного тенниса и переездов - трудное и скучное занятие. Мало кто представляет себе, что это значит - всю жизнь пересаживаться с самолета на самолет, чтобы перебраться из города в город.

Мне было 15 лет, когда я стала первым номером страны среди девушек в возрасте 18 лет и младше. В 1988-м я победила на чемпионате США и два года была в национальной сборной. Эти достижения и обещания агентов сулили мне роскошное будущее. Но тогда я не пошла в профессионалы. Мои отец и мать - врачи, и ни о чем ином для меня, кроме высшего образования, у нас в семье не могло быть и речи. Как сильная теннисистка, я получила четырехлетнюю стипендию в Стэнфордском университете.

Когда я была первокурсницей, наша команда выиграла американский студенческий чемпионат. Когда я получила диплом специалиста по английской литературе - это произошло два года назад, - родители согласились оплатить мою первую поездку на профессиональный турнир. Разумеется, без трат на агентов и тренеров.

С того момента, как это началось, я ощутила одиночество. Отец перенес две операции на сердце, и я лишилась спутника в поездках. Нанять тренера я не могла и почувствовала себя летящей в бездну, совершенно потерянной, не знающей, куда и как двигаться дальше.

Не скажу, что я была лишена таланта. Д-р Пит Фишер, который опекал и тренировал Пита Сампраса, говорил, что я обладаю наиболее "плавными" в женском теннисе ударами и что у меня большое будущее. В том году я тренировала удары с Фишером и 16-летним Сампрасом. Фишер считал, что мне следует отказаться от моего бэкхэнда двумя руками, что это сдерживает мой прогресс. Но я боялась переучиваться. И родители меня уверяли, что не стоит менять стиль, если он приносит победы.

Фишер оказался прав. Достигнув своей вершины, я начала спускаться вниз. Игра, которую я вела, не соответствовала складу моего характера. Бэкхэнд двумя руками вынуждает подолгу обороняться. У меня не хватало на это терпения. Мне было трудно постоянно приспосабливаться к тактике противницы.

Влияло на мое состояние и то, что я, единственная женщина в профессиональном теннисе, - происхожу из индейского племени. Я этим горжусь. Я знаю: скорей всего не пройдет и десятка лет, как другая индианка поднимется в теннисе выше меня. Моя религия учит: не надо превращать все в мировые проблемы. Человеческая жизнь - не более чем молекула, а теннис - только игра. За его пределами есть тоже много прекрасных вещей. Когда я думаю о Габи и об огромной потере, понесенной теннисом в связи с ее уходом, мне приходит на память изречение Томаса Эдисона: "Гениальность - это 1% вдохновения и 99% пота". Чтобы изо дня в день находиться в теннисе на высочайшем уровне, надо быть исключительной личностью. И это естественно, что почти каждая из нас выглядит в своих глазах довольно жалко рядом со Штеффи Граф или Моникой Селеш с их поразительной энергией. Я пришла к пониманию того, что эта энергия - не то, чему можно научиться, чем можно кого-то зарядить или что можно кому-то передать. Либо она есть, либо ее нет. Эта энергия - некое непередаваемое ощущение, которое приносят талант и тяжелый труд. Ее чувствуешь сердцем, как любовь.

Не нахожу, с чем сравнить те драмы, что разворачиваются на кортах в дни больших турниров. Знаю, что больше никогда не испытаю ничего подобного. И буду тосковать без душевных бурь, что рождает соревнование, без страстей, рожденных стремлением доказать, что ты сильнее и умнее противника, без жара в душе, который приносят эти страсти. Но есть и обратная сторона у этой медали - жизнь вне корта: вечное пребывание в четырех стенах номера в гостинице, ежедневные ожидания в раздевалке своего вызова на площадку, коротание времени у надоевшего телеэкрана. Это и еще многое я буду вспоминать как своих злейших врагов.

На днях я, потерпев поражение в первом же туре, выбыла из турнира в Филадельфии. Это поражение окончательно определило мою судьбу. Теперь я спокойно тружусь над завершением исследования, которое должно принести мне ученую степень. Называется оно: "Крис Эверт Ллойд: ее влияние на американскую теннисную культуру". Перечитывая собранный материал, я думаю о мире, который оставила. Мне кажется, что он находится в опасности. Налицо - ослабление зрительского интереса к женскому теннису, который явно теряет будущих почитателей. Две недели назад на турнире в Окленде матч Моники Селеш во втором туре собрал 200 зрителей. На состязаниях не столь значительных почти не услышишь аплодисментов.

Отчего это? Думаю, оттого, что никто не знает, за кем идти и во что верить. Что такое наша жизнь? Еще один город и еще один турнир. И в этой однообразной текучке подчас не удается остановиться, чтобы высказать руководству туром свои мысли о том, как надо строить наши дела, чтобы они улучшились. Наверно, необходимо заняться поиском юных дарований, которые сумеют возродить соперничество на корте, времен Крис Эверт и Мартины Навратиловой. Это не может не привлечь публику. В Будапеште молодой менеджер отеля прислал мне букет цветов. Он хорошо выглядел и приглашал меня провести вместе вечер где-нибудь в городе. Мне очень хотелось принять его приглашение, но я отказалась: внутренний голос подсказал мне, что девушка должна быть осторожна в чужой стране.

Мне 24 года. В профессиональном теннисе я тщетно пыталась найти кого-нибудь, с кем можно было бы потолковать о политике, или о Шекспире, или о последней книге, попавшей в список бестселлеров. Когда я, несмотря на многочасовые тренировки, проигрывала, мне редко удавалось встретить кого-то, кто утешил бы меня, сказав, что новый день будет удачней и что от поражений не застрахован никто. В конце концов никакое поражение не грозит тебе катастрофой, и тебе по силам дойти до этой мысли своим молодым умом. Но обед в одиночестве - вот что разрывает тебе сердце.