Газета Спорт-Экспресс № 64 (2856) от 23 марта 2002 года, интернет-версия - Полоса 8, Материал 1

БРУМЕЛЬ

Конечно, Брумель - символ шестидесятых годов, путь даже это время - достаточно мифологизируемое, но так или иначе повлиявшее на все будущее страны - выдвинуло в спорте не только его. Были и другие, выразившие свое поколение и вполне разделяющие с Брумелем вышеназванный неформальный титул.

Титул, кстати, появился позднее, когда большинство из вошедших в славу людей приходилось специально, как у нас теперь говорят, раскручивать. А вот те, с кем я сопоставляю Брумеля, - от Власова до Кучинской (я не по значимости ряд выстраиваю, просто пытаюсь обозначить полюса) - сами "раскручивали" время, в какое выпало им действовать.

Все они очень разные. Общее - лишь неизбежность драмы в судьбах. У одних - очевидной, у других - оставшейся "скелетом в шкафу".

Брумель и в эффектной когорте звезд-шестидесятников выделялся особо веселой легкостью поведения на людях. Он вел себя в столице не провинциалом-завоевателем, но всеобщим любимцем-баловнем, без всякого вызова осознающим свое право если не на вседозволенность (это при советских порядках было бы малореальным), то на большую, чем у прочих граждан, раскованность.

Я видел Валерия в разных ситуациях вне прыжкового сектора, но почему-то чаще всего вспоминается эпизод, когда задолго до личного знакомства с ним - году, кажется, в 61-м - заметил Брумеля на улице Горького - с той стороны, где зал Чайковского, чуть-чуть не доходя до метро. По тротуару шла очень красивая и нарядная девушка, а он, затеявший с ней, вероятно, какую-то только им двоим понятную игру, вышагивал в распахнутой короткой дубленке по проезжей части. В огромном городе Брумель выглядел даже не знаменитостью, на которую оборачиваются, а живой достопримечательностью Москвы, без которой ее эмоциональное равновесие могло нарушиться.

Пеле признавали лучшим спортсменом мира один раз, а Брумеля - трижды. Жанр футбола - с трудом, разумеется - вообразим и без Пеле. Чего о прыжках, вычти из них Брумеля, никогда не скажешь. И ведь он не на пустое место пришел. Интерес у публики к этой дисциплине легкой атлетики затеплился, когда преодолен был двухметровый рубеж, а затем Юрий Степанов поднял планку на рекордную высоту. На Олимпийских играх в Риме у нас появился свой чемпион в прыжках, грузин Шавлакадзе, удостоенный за такую победу высшей в стране награды. Но все же римскую Олимпиаду посчитали Олимпиадой Власова - достижение Юрия Петровича впрямую ассоциировалось с мощью Советского Союза.

Брумель был в Риме вторым за Шавлакадзе. Но сразу же после Игр стал бить рекорд за рекордом - и непременное сегодня в речах политиков, хозяйственников и работников искусств метафорическое понятие "планка" впервые сделал модным высотой своих прыжков именно он.

В непрерывности рекордов и побед Валерия Брумеля внятен и привкус самой большой политики.

Он начал побеждать на заре космонавтики - и образ юного рекордсмена естественно рифмовался с образами Гагарина и Титова. Во-вторых, легкая атлетика - опять же как жанр - значила для американцев неизмеримо больше, чем для советских граждан, никогда ее в своих пристрастиях на первое место не ставивших. У нас выигрыши у американских легкоатлетов дежурно зачислялись в общую копилку идеологических достижений. В Соединенных же Штатах поражение в "Матче гигантов" воспринималось чрезвычайно болезненно: даже фильм сняли, желая разобраться, что происходит с нацией, если в любимой ею легкой атлетике можно проигрывать русским... И Валерия Брумеля - точнее, все его спортивное величие - в США оценили раньше, чем дома.

Победы выдающегося прыгуна на американской земле как никогда прежде высоко подняли "планку" российского престижа. И внешность достойного Голливуда рекордсмена, в свою очередь, произвела не последнее впечатление.

И, наконец, совсем немаловажно то, что Брумель умел устанавливать рекорды при стотысячных сборах на главном стадионе, в присутствии главы государства. Рекордные прыжки превращались в грандиозные шоу.

Мне кажется, что легенду, в которую превратилась жизнь Брумеля (причем, уверен, так было бы и не случись той роковой поездки по мокрому асфальту), разгерметизировали отчасти книги и фильм, написанные и снятый не без участия самого Валерия. Они творились по колодкам "Повести о настоящем человеке" или "Как закалялась сталь" - и лишали видимую судьбу (не в реальной жизни, а в художественном преображении) персональной сути.

Поразившая мир непрерывность мировых достижений на коротком временном отрезке вымотала прежде всего психику великого атлета. Требовалась передышка или разрядка. Но не мгновенная расслабленность в ситуации, представлявшейся безопасной, а обернувшейся экстремальной, когда он вверил свою транспортировку даме, не слишком искушенной в управлении мотоциклом.

Сюжет жизни замечательного человека потом захотели увидеть в том, что он попытался вернуться в большой спорт с помощью илизаровского аппарата. А не в том, что Валерий - пусть и невольно - по-царски заплатил за возможность прыгнуть в Брумели, а затем остаться им в истории.

Александр НИЛИН