Газета Спорт-Экспресс № 227 (3904) от 4 октября 2005 года, интернет-версия - Полоса 13, Материал 1

Карл ЛЬЮИС: "ИЗ МОСКВЫ ВЕРНУЛСЯ БЕЗ ДЖИНСОВ, НО С РУБЛЯМИ"

Лучший прыгун в длину всех времен и народов? Для этого придется убрать за скобки два прыжка - Боба Бимона в 1968-м и Майка Пауэлла в 1991-м. Зато Карл Льюис господствовал в секторе дольше кого бы то ни было и сумел сделать невозможное - выиграть четыре подряд олимпийских золота.

Лучший спринтер всех времен и народов? На стометровке конкуренция пожестче, но тем не менее Льюис стал первым двукратным олимпийским чемпионом.

Лучший легкоатлет всех времен и народов? Ох, нелегкий вопрос, но, если подумать, у кого аргументы внушительнее?

Лучший спортсмен всех времен и народов? Тут об объективном ответе и речи быть не может, но Льюис вам скажет, что да, без сомнения, лучший - а кто же еще?

Вообще, Карл Льюис много чего может сказать. И уже рассказал - две недели назад, когда в своем офисе в центре Лос-Анджелеса в перерывах между бесконечными телефонными разговорами в течение часа беседовал с корреспондентом "СЭ".

НИЗКИЙ И ЩУПЛЫЙ

В 44 года он все еще выглядит так, будто только что вернулся из прыжкового сектора. Наверное, Карл Льюис и в 88 останется сумбурным и беспокойным. И у его собеседников будет складываться впечатление, что он, даже сидя в кресле, бежит в уме стометровку. Именно таким Льюис показался мне, когда мы встретились в кабинете на шестом этаже лос-анджелесского небоскреба с видом на пальмы и шпиль католической церкви.

Какие-то порывистые, стремительные движения, клокочущая энергия, быстрая речь, все время готовая сорваться на поток сознания. Признаюсь честно, некоторые куски этого интервью мне просто пришлось удалить: Карла вечно заносило в дебри, не имеющие к поставленному вопросу никакого отношения. Да и вставить вопрос было не так-то просто, приходилось дожидаться пауз. Так, один раз, назвав руководство Федерации легкой атлетики США "по-неандертальски некомпетентными", Карл остановился, склонил голову набок (видимо, подумал: "Да, это я красиво загнул") и попросил, чтобы я так и написал. Я пообещал - и задал наконец вопрос.

Ну а "разгонялись" мы, понятно, со старта.

-Для девятикратного олимпийского чемпиона ваши первые шаги в спорте были на удивление заурядными. Насколько я знаю, в детстве вас никто перспективным не считал.

- Ну да, я довольно поздно расцвел, а поначалу ничем особенным не выделялся. Дело в том, что до 15 лет я был очень низким и щуплым. Мои братья и младшая сестра были большого роста, и я считал, что навсегда останусь коротышкой. Просто потому что должно же кому-то в семье не повезти.

Но ближе к окончанию школы начал очень быстро расти. В десятом классе мой рост был всего 5 футов и 6 дюймов (168 см. - Прим. С.М.), а в последнем, 12-м, я уже перебрался за 6 футов (183 см. - Прим. С.М.). Всего за два с половиной года так стремительно вырос, что из середняка в школьной команде превратился в одного из лучших легкоатлетов страны.

Так что во многом мне помогла природа. Правда, телу было трудно приспособиться к таким резким переменам. В 10-м и 11-м классах у меня были жуткие проблемы с коленями, даже одно время приходилось надевать на них специальные фиксаторы.

-Странно, что вы вообще остались в легкой атлетике до старших классов, не имея реальных перспектив.

- А почему бы не остаться? Я ведь не мечтал о мировой арене, так что никаких разочарований из-за средних результатов у меня не было. И никакого... груза ответственности, что ли, тоже. Спорт для меня был просто вполне естественным времяпрепровождением. Я любил бегать и делал то, что любил.

Нет, я, конечно же, стремился победить, но никто не ставил передо мной задачи быть чемпионом. Бег был всего лишь одним из школьных увлечений, как для кого-то игра на виолончели. Согласитесь, что никто не спрашивает парня из школьного оркестра, почему он продолжает играть, если он никогда не станет виртуозом.

-Это, может быть, нормально для Америки, но в СССР (да во многом и сейчас в России) была совсем другая система. В большой спорт чаще всего попадали те, кто был признан перспективным в очень юном возрасте и выделен из общей группы.

- А мне вот всегда казалось, что между показателями юного спортсмена и его взрослыми достижениями нет прямой зависимости. Девятилетний чемпион может в итоге оказаться куда более слабым атлетом, чем его сверстник-середнячок. Ведь даже при той системе, о которой вы говорите, из числа перспективных только единицы становятся действительно великими спортсменами.

Кстати, в сегодняшней Америке начинает преобладать мнение, что нам тоже нужен такой подход, - и мне это очень не нравится. Все чаще говорят о том, что к 11 годам дети должны специализироваться в чем-то одном, что им нужны возрастные нормативы и более серьезная силовая подготовка.

Это, извините, идиотизм. Дети должны получать от спорта удовольствие, и надо дать равные возможности всем. А лучшие из них найдут, как выделиться, сами по себе.

Да и вообще - чему можно научить 9-летнего бегуна? Насчет гимнастов не знаю, но бегуны... Как сделать их быстрее в таком возрасте? Никак! Ведь даже техника меняется с возрастом, вместе с габаритами. А вот дать возможность полюбить бег можно.

-Почему же тогда Америка пытается перейти на более жесткую систему детского спорта? Ведь как раз в легкой атлетике вы всегда были лучшими в мире.

- Деньги. Профессиональный спорт - большая приманка для родителей. Каждый, видя, что у его ребенка что-то начинает получаться, думает об одном и том же: "О, боже, пацан вырастет в чемпиона и заработает мне пятьдесят миллионов долларов!" И всем хочется лепить из них этих самых чемпионов прямо сейчас, не сходя с места. Очень грустная тенденция.

-Кстати, несколько месяцев назад я разговаривал с вашим коллегой, олимпийским чемпионом Диком Фосбери, изобретателем современного стиля прыжков в высоту. Он ведь тоже не был "перспективным" вплоть до студенческих лет. Да и стиль свой выработал только потому, что не мог показывать хороших результатов общепринятым "перекидным".

- Вот-вот. А в жесткой структуре у таких парней не будет даже шанса. Хотя именно Дик Фосбери, как мне кажется, пробился бы в любой стране. Он был гений, изобретатель. У таких, как он, нет преград. В Советском Союзе ведь тоже были выдающиеся люди, привносившие в спорт свои идеи.

МОСКОВСКИЙ ЧАЙНИК

-А кто из советских спортсменов произвел в свое время на вас наибольшее впечатление?

- Больше, чем впечатление! Влияние! Наибольшее влияние из всех бегунов на меня оказал Валерий Борзов. Я очень многое у него перенял. Например, Борзов всегда бежал с открытыми ладонями, очень расслабленно. В Америке все считают, что первым так начал бегать я, но на самом деле я "украл" этот прием у Валерия. Очень хорошо помню, что я приметил это, когда в детстве смотрел по телевизору Олимпиаду-72.

И вот еще один нюанс. Когда Борзов становился в низкий старт, его ступня не находилась полностью на стартовой колодке: в нее упиралась пятка, а носок был на дорожке. Таким образом, отталкиваясь, он толкал свое тело больше вперед, чем вверх, лучше распределяя энергию. Если встретитесь с ним, обязательно ему это передайте! Наверняка он удивится, что кто-то такие вещи вообще помнит. И еще передайте Борзову, что я его обожал.

-А другими видами спорта вы интересовались?

- Конечно. Был страстным болельщиком. В 1972-м я впервые увидел Олимпиаду, а тогда как раз безумно популярными были советские гимнастки. Кстати, Турищева, жена Борзова, стала там чемпионкой. Ну и Ольга Корбут, конечно же, бог ты мой! От нее вся Америка была без ума.

-Помните ли вы свой приезд в Москву в 1979-м, на открытую Спартакиаду народов СССР?

- Как же не помнить? Это было первое заграничное путешествие в моей жизни. Я стал третьим в прыжках в длину и получил золото за эстафету 4x200 м. Причем поставили меня в состав только потому, что у кого-то другого была травма. Помню, все пытались успокаивать: не дрейфь, все будет нормально. А я и не думал волноваться. Вы что это, говорю, смотрите, я уже взял медаль в прыжках! Кстати, обе медали храню до сих пор.

-А что о Москве помните?

- Набежали люди, стали требовать джинсы. С ума все посходили с этими джинсами. И рубли мне суют. Что мне с рублями-то делать, а? И не отвяжешься ведь. Так и продал все свои штаны. Пошел в магазин с грудой этих рублей - купить что-то взамен, а там нет ничего! Взял какой-то позолоченный чайник и портсигар. Хотя зачем портсигар? Я же не курю. Потом, по-моему хранил в нем карманные деньги, эти самые рубли. Так и приехал домой, без джинсов и с рублями.

-Вы ведь бывали в России и позже.

- Да, в 1986-м и 1994-м. Получается, в три разные эпохи. В первый раз мне было 18 лет, я жил в общежитии с тремя другими спортсменами и кучей бесполезных рублей. Возможно, это было не общежитие, а просто отель такой. Огромных размеров здание с комнатами на четверых. Я чувствовал себя в Москве как в черно-белом кино. Весь город был в оттенках серого. Странное ощущение.

Никакого цвета, никакого лица. В 86-м, на Играх доброй воли, было уже получше. Нам выделили роскошный отель, в котором я с Тедом Тернером занял весь верхний этаж. А Петербург в 94-м, несмотря на все сложности с экономикой, я видел уже в красках. Другое время. И люди изменились.

-Вы дебютировали на Олимпийских играх в 1984-м, однако, не случись бойкота, наверняка приехали бы в Москву четырьмя годами раньше. Как думаете, сколько олимпийских наград у вас отобрал бойкот?

- Что ж, я, без сомнения, выступал бы в эстафете, а это - гарантированное золото. Ну и, наверное, мог бы получить бронзу в прыжках в длину. Победить тогда шансов не было, Лэрри Мирикс был куда лучше. В Москве выиграл восточный немец (Лутц Домбровски. - Прим. С.М.), причем это был второй лучший прыжок в истории, после Боба Бимона. Но я абсолютно уверен, что, если бы в секторе находились Мирикс и я, он так не прыгнул бы.

-Каково было ваше отношение к бойкоту Олимпиады-80, инициатором которого явился президент Джимми Картер?

- Тупое решение, конечно же. Но мне тогда было 18, а для 18-летнего все происходящее в мире, что прямо не касается его самого, тривиально и неинтересно. Так что моей реакцией тогда было: "Ну и черт с ними, с этими Играми, поеду в следующий раз".

-Ваша первая Олимпиада - в Лос-Анджелесе - тоже не обошлась без бойкота, на этот раз со стороны Советского Союза.

- Тоже глупость. Все эти бойкоты - бред, что история потом и доказывает. Вон, мы не поехали в Москву в поддержку Афганистана, а теперь этот самый Афганистан бомбим. От того, чем занимались СССР и США в те четыре года, детей отучивают еще в детском саду. Хотя, на "правомерность" моих лос-анджелесских результатов это, конечно, никак не повлияло, потому что в спринте и прыжках в длину соперников из Восточного блока у меня не было.

-Получилось, что старт вашей карьеры пришелся на кризис в олимпийском движении - бойкот за бойкотом. Согласны ли вы с тезисом, что спорт (и в частности Игры) должен быть четко отделен от политики?

- Утопия. Так никогда не будет. Все на свете связано с политикой. Ваша работа, моя жизнь, вообще все. Если человек чего-то добился и стал знаменитым, он уже связан с политикой, хочет он того или нет. Потому что, когда такой человек говорит, его слушают. Так что спорт и спортсменов всегда будут использовать для этих целей.

ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ПРИЧЕСОК

Когда Карл Льюис говорил, слушать действительно приходилось. А поскольку за словом он лез не в карман, а прямиком в первую пришедшую на ум мысль, отношение к нему всегда было неоднозначным. Кабы не уйма золотых медалей и неоспоримое спортивное величие, Льюис, наверное, был бы больше знаменит, как антигерой американского спорта.

Под конец своей карьеры, вспоминая о Лос-Анджелесе-1984, Карл сказал - "это было 14 причесок назад". Возможно, своим поведением он старался походить на Мохаммеда Али. Но больше получалось на Майкла Джексона. Сравнение, которым он сам очень дорожит:

- Почему бы и нет? В своих профессиях мы были на одинаковом уровне. Хотя, конечно, мне это льстило. Что бы о нем ни говорили, как артист Майкл Джексон непревзойден. Это все равно как быть приравненным к Гретцки, к Джордану, к Мэджику.

-В 1984-м вы выиграли золото в прыжках в длину под возмущенное гудение соотечественников-американцев. Расскажите подробнее, что произошло.

- Произошло то, что еще до Игр на телевидении выпустили рекламные ролики, в которых говорилось: "Карл Льюис будет бить рекорд Бимона". Людям так сказали, они в это поверили, и когда я, обеспечив себе золото, решил больше не прыгать, они почувствовали себя обманутыми. А я никогда никому не говорил, что буду бить рекорд. И не собирался говорить, потому что это не было моей целью.

Люди вообще верят в то, что им говорят. Им сказали, что остальные спортсмены тоже были мною возмущены, они и в это поверили. А на самом деле через два дня я выиграл двухсотметровку, и мои соперники носили меня на руках по беговой дорожке.

-И тем не менее после 1984-го, несмотря на четыре золота, американская публика не спешила прижать вас к груди.

- В Америке любят создавать героев и антигероев. Хотя в том же 84-м у меня было больше рекламных контрактов, чем у любого американского олимпийца в истории. Репортерам нужны емкие, простые определения. "Карла не любили в Америке" - одно из них. В 1983-м я был золотым мальчиком, маленьким, чистым американцем, а год спустя я уже монстр. Все это чушь.

-И все-таки это странно. Другой девятикратный олимпийский чемпион, наверное, пользовался бы безусловной любовью соотечественников.

- Нельзя прожить жизнь, не приобретя врагов. Наверняка кому-то что-то во мне не нравилось. Например, меня всегда обвиняли в том, что я не жил в Олимпийской деревне. Или в том, что в секторе я не сидел на одной скамейке с другими прыгунами. Ну и что? Да, я единоличник. Да, я гордый. Потому что приехал на соревнование вовсе не для того, чтобы приобрести новых друзей. Я тут, чтобы надрать всем задницы. Я был самоуверенным, яркой личностью, умел зарабатывать деньги, подстраивал мир легкой атлетики под себя.

Когда мои родители ехали смотреть на меня в Европу, я не давал им ездить на автобусе, а требовал для них лимузин. Когда они сидели на стадионе, то не с болельщиками, а в ложе для почетных гостей, с королями и президентами. Кому-то это не нравилось, ну и что? Почему человек не может пользоваться тем, что он заслуживает? Да, мои партнеры по эстафете шушукались у меня за спиной, но когда мы установили мировой рекорд, они же и прыгали мне на спину.

МОШЕННИК Бен ДЖОНСОН

Конечно же, в адрес Льюиса раздавались и обвинения в использовании допинга. Более того, перед Сеулом он несколько раз "завалился" на тестах, но антидопинговая комиссия признала, что запрещенный препарат был принят им по ошибке. Сам Карл в допинговом вопросе занимает яростно-непримиримую позицию, что и понятно, учитывая обстоятельства самого скандального забега в истории, одним из героев которого стал он сам. Речь, конечно же, о том же Сеуле, о дисквалификации канадца Бена Джонсона.

- Я вам вот что скажу, причем совершенно честно: я знал, что Бен "грязный", еще в 84-м.

-Каким образом?

- А вот представьте, что вы встретили журналиста, который в 20 лет писал интересные, но неяркие заметки, а в 23 получил Пулитцеровскую премию. И вы читаете его материалы и думаете про себя: это не он, ни в коем случае не он, это плагиат. То же было и здесь. Я видел его в 1980-м, и он не был элитным спринтером. Он не был талантлив, не имел никаких физических данных. Когда он взял бронзу в Лос-Анджелесе с результатом 10,22, я уже был удивлен. Но когда он "выбежал" из 10 секунд два года спустя, все было ясно. Это не его время. Так не бывает.

-А что вам не понравилось в его технике?

- Ничего не понравилось. У него была кошмарная техника. Его старт... если бы молодежь начала его имитировать, это отбросило бы наш вид спорта на десять лет назад. Этот прыжочек с колодок... Кошмар! Но если ты можешь присесть с 600-фунтовой штангой, ты можешь извращаться, как хочешь, - нечеловеческая мышечная сила все компенсирует. Нормальные мышцы такого вытворять не в состоянии.

-Что же для вас значил финал сеульской стометровки? Ведь до разоблачения Джонсона это был величайший момент Олимпиады. Канадец финиширует с феноменальным результатом 9,79, да так, что на фотофинише ни вас, ни остальных бегунов даже не видно, становится героем... А вы, получается, все это время знали, что он принимал допинг?

- Для меня это не значило ничего. Я просто выключил этот забег из своей нервной системы. К тому же Джонсон не то чтобы застал меня врасплох. Он принимал допинг и в 86-м, и в 87-м. И что теперь? Я сказал себе: "Да пошел он к черту. Он играет нечестно, я это знаю, они... если не знают, то догадываются, ну и ладно. У меня завтра еще одно соревнование".

-Кто "они"?

- ИААФ (Международная федерация легкой атлетики. - Прим. С.М.). Они знали. Канадцы. Они тоже знали. Спортсмены. Все знали. Да и какой он мне был соперник? Он мог стать знаменитым, мог стать рекордсменом, но лидером он никогда не был. Он не умел разговаривать, не умел рассказывать о себе. Да и что ему было сказать? "Вот, колоться надо так..." Это было косноязычие человека с нечистой совестью. Он был марионеткой, игрушкой в руках других людей.

-И все-таки трудно поверить, что победа Бена не нанесла вам сильного психологического удара.

- Ну да, я знаю, о чем вы. Золото на стометровке я обещал своему отцу который умер от рака за год до Олимпиады. Я положил лос-анджелесскую золотую медаль за стометровку ему в гроб и обещал, что выиграю еще одну взамен. Да, это было для меня очень важно. Но это касалось только меня и больше никого. Мне нужно было примириться не с серебром, а с обещанием, данным отцу. И я был удовлетворен тем, как бежал. Золото отдали мошеннику, но это не важно, и я знал, что отец со мной согласен. Да и вообще, на следующий день у меня начинался прыжок в длину. Не было времени убиваться.

-Что ж, давайте тогда перейдем к допингу. Недавняя история Мэрион Джонс всех застала врасплох. У вас есть свое мнение на этот счет?

- Странная, непонятная история. Не знаю, что там было на самом деле, но моя точка зрения такая же, как и у всех: нет дыма без огня. Впрочем, ничего определенного говорить не стану ведь и за делом лаборатории BALCO слежу далеко не так пристально, как многие. Я, честно говоря, уже не очень интересуюсь легкой атлетикой. О Мэрион я публично говорил только один раз, причем высказался в ее защиту. Это было, когда промоутеры собрались и решили отстранить ее от европейских соревнований.

-Вы встали на сторону Джонс, потому что ее вина не была доказана?

- Отнюдь не поэтому. В данном случае допинг был ни при чем. Принимала она его или нет - меня не касается. Но я всегда был яростным противником закулисной промоутерской кухни. Мы не должны позволять им сколачивать заговоры против спортсменов и отстранять их от соревнований. Это произвол. В мое время промоутеры пытались коллективно меня шантажировать, чтобы сбить цену. Я плюнул и сказал, что в таком случае вообще не буду выступать в Европе. Они тут же присмирели. Кстати, это совсем не случайно, что "Золотую лигу" запустили сразу же после того, как я ушел из спорта, в 1997-м.

-Вам не нравится "Золотая лига"?

- Конечно! Это издевательство над спортсменами. Они располовинили соревнования, разбив программу на два года. Зачем? Чтобы меньше платить. Ввели систему предварительных забегов на стометровке. Зачем? Чтобы платить только участникам финала. Все то, против чего я выступал в начале 90-х, ввели в "Золотой лиге". Она убивает легкую атлетику.

-Сможет ли легкая атлетика когда-нибудь пробиться на телевидение и конкурировать с "большими" американскими видами спорта?

- Наверное, смогла бы, если учитывать, насколько сильно она у нас развита. Но что легкая атлетика сама для этого делает? Ничего. Я вообще не понимаю, как можно упустить такую возможность! Это идеальный вид спорта: простой, красивый, отлично смотрится на телевидении. Но Федерации легкой атлетики США все до лампочки. Легкую атлетику называют "королевой спорта", но на самом деле она никогда ею не станет. В ней, в ее системе, нет умных людей. Все, у кого есть хоть немного мозгов, харизмы и красноречия, бегут от этой федерации как от огня. Остается только серость, которая примазывается к системе. Работу в федерации получают те, кто ее хочет, а не те, кто ее заслуживает. Все, что им удается - это выжить, держаться на плаву.

Если я когда-нибудь окажусь в лодке посреди океана, то хотел бы, чтобы со мной там были люди из Федерации легкой атлетики США. Никто не умеет лучше них барахтаться. Но если им дать мотор, они все попрыгают за борт.

ДУЭЛЬ В ТОКИО

-Вы выигрывали золото на четырех Олимпиадах, но мне кажется, что лучшим соревнованием, в котором вы принимали участие, был чемпионат мира в Токио в 1991-м.

- Тот рекорд на стометровке, кстати, был первым "чистым" рекордом за долгое время. И почти последним (смеется). Нет, я, конечно, шучу. Почти.

-Токийский чемпионат, точнее - его беговая часть, каким-то образом стер плохие воспоминания Сеула?

- Нет, между Сеулом и Токио нет никакой связи. В 1991-м мне было уже 30 лет, а Лерой Баррелл был восходящей звездой. Для меня самым важным было доказать себе, что я все еще чего-то стою. Да и никакой вины за Сеул я не чувствовал! Когда мне вручили-таки то золото, которое сначала отдали Джонсону, я принял его как честно завоеванное. Ну и что, что я не был первым на финише? Я все сделал правильно, а тот, кто делает свое дело правильно, - уже победитель.

-При этом в Токио вы прыгали в длину так правильно, как никогда в жизни. И все равно не победили.

- В день соревнований я сказал тренеру: "Сегодня побью рекорд Бимона - и больше никогда в жизни не буду прыгать". Зря, наверное, так сказал. В Токио я гораздо больше усилий вложил в стометровку, и прыжок, наверное, от этого пострадал. Рекорд-то побил (Льюис улетел на 8,91 - на 1 см дальше, чем у Бимона, но этот результат не был засчитан официально, поскольку скорость попутного ветра превышала предельно допустимую. - Прим. С.М.), но попрыгать потом еще пришлось (смеется).

У Майка Пауэлла оказался тогда в запасе один сумасшедший прыжок - 8,95. Но учтите, что я перед этим выиграл у него 15 раз подряд! Так что я ни на секунду не сомневался, что прыгну еще дальше. В следующей попытке улетел на 8,88 - это лучший официальный показатель в моей жизни. А в последней - на 8,84. Никто - ни до, ни после - так не прыгал, но и этого оказалось недостаточно. Что уж тут поделаешь. Вряд ли кто-либо был бы способен на большее. Майк сделал невозможное, а значит, заслужил победу надо мной.

-Это было ваше первое поражение в прыжках за... сколько лет?

- Десять с половиной, с 1981 года. 65 соревнований подряд.

СЕКРЕТЫ МАСТЕРСТВА

-Карл, признаюсь вам честно, что мне, дилетанту, стометровка кажется простейшим из всех видов спорта. Стой до сигнала, потом быстро беги. И ничего более. Кто быстрее, тот и лучше, и на все - каких-то 9 - 10 секунд. Однако вы упомянули о таких нюансах, которых мы, зрители, вообще не видим. Неужто внешняя простота столь обманчива? Или вы слегка приукрашиваете?

- Нет, стометровка и впрямь очень проста: отталкиваешься от колодок, разгоняешься до пиковой скорости, держишь ее на протяжении десяти метров и замедляешься остаток дистанции. И все же нигде не обходится без нюансов. Если вы неправильно оттолкнетесь от колодок, то не сможете оптимально разогнаться. Или другая техническая тонкость: не набирать пиковую скорость слишком быстро.

Дело в том, что никто не может поддерживать ее больше десяти метров. Это физически невозможно. Таким образом, на протяжении 90 процентов забега вы либо ускоряетесь, либо замедляетесь. При прочих равных побеждает тот, кто лучше других умеет распределить силы на этих трех неравных отрезках дистанции. Я, например, всегда знал, что на стадии замедления лучше меня нет никого. Это было мое преимущество - причем над любым бегуном на планете.

-А что это значит, быть лучшим на стадии замедления?

- Знать, когда начинать замедляться, и делать это плавно и спокойно. Есть спринтеры, которые "выстреливают" из колодок, набирая пиковую скорость к сорока метрам. Накиньте еще десять на поддержание - и получается, что половину дистанции они только и делают, что замедляются. Я же обычно старался не набирать пиковую скорость до 60-метровой отметки.

Финишных рывков на стометровке не бывает, на финише замедляются все. Штука в том, чтобы замедляться меньше других. Про меня одно время говорили, что я не умею стартовать. На самом деле я просто распределял силы не так, как остальные. Результатом было то, что достигал пиковой скорости тогда, когда соперники были уже на стадии замедления.

-Сразу же вспоминается тот же финал в Токио, когда создалось впечатление, что на последних метрах соперники остановились, и вы пронеслись мимо них.

- Да, считаю, что это был с технической точки зрения лучший забег в моей жизни. Посмотрите на результаты! Лерой Баррелл, второе место - 9,88! Деннис Грин, третье - 9,91! Деннис, кстати, рванул до выстрела. После моих выступлений в предварительных забегах все только и думали о том, что надо оторваться от меня на старте. А я бежал в своем темпе, правильно распределяя силы, и к 50 метрам уже знал, что выиграю. Несмотря на то, что был в этот момент лишь седьмым! Но почувствовал: вот, набираю пиковую скорость, а вы уже замедляетесь, до свидания. Бам! 9,86 - мировой рекорд.

Лучше, чем в Токио, я не бегал никогда. Скажем, в 1984-м в Лос-Анджелесе я смог выиграть даже при далеко не идеальной тактике. А в 1991-м одна ошибка, на любом отрезке, обернулась бы поражением.

-Прыжки в длину имеют довольно странную историю. Взять, например, другую вашу специальность - стометровку. Там прослеживается четкая тенденция прогресса - за последние десять лет мировой рекорд улучшился на одну десятую секунды. Прыжки же, если посмотреть на результаты, находятся в периоде застоя. Лучшие прыгуны 70-х могли бы брать медали и сегодня.

- Причем этот период - он не только сейчас, а вообще был всегда! Давайте посмотрим на историю. Уберем Джесси Оуэнса, потому что он был феноменальным атлетом, настолько сильнее всех остальных, что рассматривать его как часть тенденции нельзя. Он прыгнул на 8,13 в 30-е годы, а это и сегодня хороший результат. Когда рекорд Оуэнса наконец побили, был недолгий период медленного роста, после чего случился Бимон. Идеальный прыжок в высокогорье. И все. Кроме нашей с Пауэллом дуэли в Токио, после Бимона не было ничего. А все потому, что прыгуны сами не знают специфики этого вида.

-Что вы имеете в виду?

- Самое главное в прыжке в длину - разбег, а его почему-то никто не отрабатывает! Как часто у меня случались заступы в крупных соревнованиях? Нечасто, не правда ли? Потому что я много работал над разбегом. А абсолютное большинство спортсменов обращают внимание только на сам процесс прыжка, на положение тела, высоту полета. На самом же деле разбег важнее всего.

В нашем виде спорта очень уж много людей, которые плохо в нем разбираются. Так уж сложилось. Может быть, за всю историю было 10 - 15 великих прыгунов. А сколько за это же время было великих спринтеров?

-Если разбег - главное, значит ли это, что хороший спринтер обязательно будет хорошим прыгуном?

- Нет, скорее наоборот. Хороший прыгун может стать хорошим спринтером. Прыжок гораздо, во много раз сложнее. Посмотрите на Мэрион Джонс. Отличная бегунья, средненькая в прыжке. С другой стороны, Дуайт Филлипс, который всегда концентрировался на прыжке, был бы очень неплохим спринтером.

-Какие рекорды в прыжке и на стометровке будут последними? Где предел человеческих возможностей?

- Пределов нет. Рано или поздно люди будут прыгать за девять метров. Надеюсь, я доживу. Кто-нибудь когда-нибудь пробежит стометровку за 9,5. Результат Джесси Оуэнса был 10,2, мой - 9,86, в этом году... как его зовут?

-Асафа Пауэлл.

- Он. Сбил с рекорда еще одну сотую секунды, до 9,77. И что, он более классный спортсмен, чем Джесси? Ни в коем случае. Если бы Оуэнсу сейчас было 25, он был бы лучше всех. Если бы мне сейчас было 25, я бегал бы быстрее, чем за 9,86. Просто время идет. И будет продолжать идти.