Газета Спорт-Экспресс № 238 (3915) от 17 октября 2005 года, интернет-версия - Полоса 3, Материал 4

ЖЕНА ЦЕЗАРЯ ВНЕ ПОДОЗРЕНИЙ

Поломали кресел, конечно... Штук на двести, наверное, стали щербатее лужниковские сектора при том, что никто вчера не покушался на фанатское достоинство - милиция во время игры была весьма лояльна. Но ведь и хорошее есть в этом плохом: двести кресел на 48 тысяч зрителей - совсем немного. Кто хочет, может вычислить процент и в нем измерить силу воздействия на людей вчерашнего футбола. Процент был маленьким. Сила - большой.

Говорят, что-то где-то было в центре города накануне. И на "Парке культуры" как будто без потасовки не обошлось. Отголоски "щелковской битвы" 97-го время от времени вспыхивают в современниках, хотя ее участники - москвичи и петербуржцы - повзрослели на восемь лет и уже наверняка нянчат детей, которым не желают собственной юности.

Спартаковцы заготовили к началу игры сюрприз - первый в своей истории официальный гимн клуба. Автор текста, он же автор музыки, признался после матча, что пронзительно не хочет считать себя ни первым, ни вторым. Поскольку все было взято и увязано им воедино из воздуха спартаковских секторов, из атмосферы гостевых книг и субкультуры красно-белого боления. "Он все видит", "Мы непобедимы" - очевидные вещи, дополненные авторским и столь же спартаковским "Была бы честь, а мясо нарастет". Ритм и музыкальный ряд были подобраны с явной оглядкой на Англию. После чего автор стал исполнителем, лично записав получившееся произведение. Поэт, композитор и вокалист Владимир Шевченко, пресс-атташе "Спартака".

Просится на бумагу: поющий пресс-атташе разбудил футболистов, как Герцен революционных демократов. Но вряд ли это будет верным. Футбол вообще не мог, не имел права спать во вчерашних Лужниках. Будить его пришли 48 тысяч человек - с барабанами, баннерами, сиренами, файерами, подготовленные к игре, как какой-нибудь передвижной театр к своему представлению. Вот сюжет: мальчик, подающий мячи, аплодировал удару Быстрова уже на восьмой минуте. Заинструктированный, следящий больше за аутами и угловыми, чем за игрой, мальчик из спартаковской школы рукоплескал, забыв об обязанностях, тем, в кого мечтает превратиться. Его затянуло в настоящий, живой футбол, не выезжавший из России вместе со сборной в братиславскую ссылку. После которой на вчерашней игре появились транспаранты, называющие сборную третьей российской бедой.

Хорошо, что на матче работал арбитр Мехуто Гонсалес. (Испания - Воронеж - Испания в такой смешной последовательности в протоколе были указаны национальные принадлежности самого Гонсалеса и лайнсменов - Ходеева и Саманьего). Пусть не обижаются наши господа судьи, но назначение иностранного рефери позволило моментально отключить ту часть сознания, которая улавливает в игре всякого рода двусмысленности. Ни в пенальти, ни в предупреждениях Быстрова и Ковача, из-за которых они пропустят следующий матч с "Торпедо", не виделось даже намека на какой-то подтекст. Потому что хороший иностранный рефери у нас в стране - все равно что жена Цезаря, вне подозрений. О наших такого не скажешь. И виноваты в этом, если задуматься, только они сами.

С неба - дождь, с трибун песни и аплодисменты. Нет, все-таки это было представление. Только финал его, как в какой-нибудь интерактивной пьесе, не был известен никому. Петржела выскакивал к бровке то с зенитовским шарфом поверх пальто, то без шарфа. Старков в "плюс шесть" вообще пренебрег всем, что теплее пиджака, и рычал иной раз на бокового судью со всей силой своего необузданного латышского темперамента. Четверо спартаковцев пожертвовали собой во имя великой цели: они все полтора часа размахивали на нижних рядах огромными клубными знаменами, практически не видя игры. Петербуржцы не могли себе такого позволить их "подмастерья" остались дома, а все, кто приехал в Москву, хотели смотреть матч широко открытыми глазами.

Трибуны получили то, за чем пришли. Аршавин, измотаннее которого на поле, казалось, нет, разом оборвал шепоток в свой адрес, выведя "Зенит" вперед. Быстров не попал в ворота тогда, когда должен был попадать, заработал горчичник за симуляцию, после чего сделал абсолютно нелогичную вещь: напросился на еще один фол со стороны Флахбарта в спартаковской штрафной. Пока беспристрастный Мехуто назначал пенальти, Быстров устало лежал на земле, глядя в сырое московское небо, и думал, должно быть: "Только что я отобрал победу у команды, с которой связана большая часть моей жизни. Была связана..."

Кому и зачем нужны после таких матчей какие-то там битвы, хоть щелковские, хоть фрязинские?