Газета Спорт-Экспресс № 168 (4147) от 26 июля 2006 года, интернет-версия - Полоса 8, Материал 1

В 2004 году наши спортсмены в третий раз в российской истории (после 1992 и 1996 годов) участвовали в двух главных соревнованиях лета - чемпионате Европы по футболу и Олимпиаде.

ПОРТВЕЙН И УЗО В ОДНОМ БОКАЛЕ

Евгений ДЗИЧКОВСКИЙ

ПЯТЬ ШЕСТЫХ ВМЕСТО ДВУХ ТРЕТЬИХ

В Японию в 2002-м я не попал. Так уж вышло. Зато, когда спустя два года в финал чемпионата Европы пробилась Греция, за чемпионатом которой слежу по служебной необходимости, и не просто пробилась, а попала в одну группу с Россией, стало ясно, что в Португалию мне ехать. И начались приятные хлопоты.

Подготовка к поездке бригады "СЭ" на крупное спортивное событие - всегда нечто особенное. За полгода отправляется заявка на аккредитацию. Подбираются отели, разрабатываются маршруты поездок, утрясаются вопросы с арендой машин. Борис Богданов, шеф отдела футбола, шевеля усами, журчит на четырех языках, выговаривая в трубку ласкающие ухо слова "аккредитасьон", "эштадиу", "кредит кард" и "драйв лайсенс". Для новичка - слова особенно соблазнительные. Все впервые, предвкушения накладываются одно на другое, внутренности периодически подрагивают от нетерпения и страха. А ну как не заладится в этих Европах, вон суматохи-то сколько, что ж в самой Португалии будет?

Страх ушел только после передачи первого крупного материала. Это был отчет о матче открытия Португалия - Греция. Москва приняла, сказала "нормально". И дышать стало легче. Опасения сменились нервами, вполне рабочими, зато постоянными. Но до этого был еще перелет (немного суетливый, что бригада попыталась скрыть за общей веселостью), знакомство с чистенькими арендованными "фордами" в лиссабонском аэропорту и расселение.

Зря Штирлиц говорил, что запоминается всегда последнее. Запоминается хорошее, которого в Португалии было много. Нам с Жорой Кудиновым досталась на двоих тихая комната в небольшом отеле недалеко от Порту, на севере страны. Поселок назывался, если не ошибаюсь, Санта-Мария-да-Фейра, но заложенной в его название поэтики там было не много. Да она нам была и не нужна. Каждое утро мы садились в машину и ехали сначала в Порту, где нас встречал исполинский Дракон с ажурными крыльями - стадион "Драгау", затем в Эшпинью к судьям, потом в Коимбру и Гимарайнш, Лейрию и Авейру, Брагу и Лиссабон.

Возвращались всегда глубоко за полночь. Иногда злые, реже довольные, еще реже - сытые, но почти всегда молчаливые и уставшие как собаки. Мы стучали по клавишам ноутбуков на коленках и за стойками баров, в холлах отелей и на парапетах набережных, сидя одетыми среди расхаживающих вокруг людей в купальных костюмах. Руль, компьютер и диктофон оформились в круг предметов, занимающих все время, пока мы бодрствовали. А оно, это время, странным образом искривилось, разжалось и стало составлять не две трети суток, положенных нормальному человеку, а по меньшей мере пять шестых.

О, ЛЕЙТАО!

Все свои впечатления я старался впихивать в португальские репортажи. На журналистском языке это называется "эффект присутствия" - вещь, с моей точки зрения, в репортерском деле незаменимая. Вырубленный взрывами в скалах стадион в Браге, древнейший в Европе университет в Коимбре с тенистыми старыми аллеями, Фабио Капелло с женой, на которого мы наткнулись в самом что ни на есть простецком кабачке на окраине Гимарайнша (видимо, он тоже искал спасения от итальянских и датских фанатов, наводнивших в тот день небольшой городок) - обо всем этом я добросовестно написал в своих заметках. Но теперь, два года спустя, понимаю: многое все-таки осталось за кадром. И речь даже не о фактах или событиях, снова просящихся в путевые записки, а о собственных ощущениях, пережитых тогда и надолго застрявших в памяти.

Вот, скажем, кроссовки для сына, купленные в фирменном магазине "Спортинга" и забытые мною в лиссабонском такси накануне отъезда. Со всеми такое случалось, дело обычное. Ничего не оставалось, как погоревать немного и забыть. Но я на всякий случай рассказал о своей беде гостиничному портье. Каким образом он действовал дальше, так и осталось загадкой, но через два часа один из десятков тысяч лиссабонских таксистов снова возник передо мной с виноватой улыбкой на лице и коробкой под мышкой. Оперативность, с которой сработал портье, а главное - эта самая шоферская улыбка показались мне абсолютной фантастикой!

А знаете, с чем для меня с тех пор ассоциируется бывший тренер "Спартака" Александр Старков? Вот ведь совпадение - с жареной молочной поросятиной! Вышло так, что сборная Латвии под его началом решила разместиться во время чемпионата в центральной Португалии, в краю так называемого аграрного туризма. Мы с Кудиновым, пока ехали в гости к латышам, никак не могли взять в толк, с чего вдруг в тихой стране столько автобусов запарковалось разом у аккуратных кафе вдоль дороги. Потом выяснилось: люди специально сбиваются в группы и отправляются в путешествие, чтобы отведать "лейтао" - сказочно румяную и запеченную по-особому тушку с торчащим из листьев салата пятачком, бывшую в прошлой жизни невинным четырехкилограммовым поросенком.

В довершение ко всему оказалось, что прямо под стенами латвийского отеля развернулся на выходные фестиваль молодого вина! Приятная беседа с приветливым Старковым (тогда в нем никак нельзя было угадать нервного красноглазого человека, в которого он превратился в спартаковскую пору), абсолютная доступность латвийской команды и вышеупомянутые гастрономические обстоятельства, которым мы затем, конечно же, воздали должное, слились впоследствии в голове в какое-то единое необыкновенно приятное воспоминание. Усиленное, кстати, геройским выступлением латышей на том чемпионате.

МЫС РАЗДУМИЙ

Перед тем как вернуть арендованный "форд", мною была предпринята запланированная поездка на мыс Рока - самую западную точку Европы. Было это в день четвертьфинала Португалия - Англия, незадолго до его начала. Лиссабон, куда я перебрался из Порту накануне отъезда в Москву, вымер, потому что в тот вечер ничто на свете не интересовало португальцев больше, чем телевизоры и стадион "Да Луш". Пустая петляющая дорога, сознание выполненного долга, грусть от расставания с чемпионатом и Португалией, радость от скорой встречи с домом - с таким коктейлем чувств в душе рулил я тогда, чтобы поставить, как представлялось, мысленную "галочку": повидал, дескать, достопримечательность, вычеркиваю.

Все оказалось на самом деле куда волнительнее. Я был на мысе Рока в закатный час совершенно один. Подошел к краю 120-метровой скалы. Прочитал на обелиске вечные слова средневекового португальского поэта Камоэнша: "Здесь кончается Земля и начинается Море". Посмотрел на океанский прибой далеко внизу, на великанское красное солнце у горизонта. Представил, что сейчас лежит передо мной, и какого размера это "что". Вообразил состояние людей, отправлявшихся отсюда некогда в бесконечность - они ведь не знали еще, что перед ними всего лишь очень далекая даль...

Те чувства сложно сейчас не только описывать, но и просто вспоминать. Никто не потревожил меня, пока я тщетно пытался разложить по полочкам спутанные мысли. О собственном прошлом и о диковинной судьбе, приведшей меня в буквальном смысле на край земли. О футболе и журналистике, странно перемешавшихся и закинувших меня на скалу Раздумий и Одиночества. О другой большой скале, глыбе под названием "Спорт-Экспресс", к которой когда-то не мечтал даже приблизиться, а затем удивительным образом оказался у ее подножия, был принят ею и продолжаю карабкаться на нее по сей день, цепляясь руками за камни. О приятелях из португальской бригады "СЭ", уже настроившихся на работу, на роскошный футбол и ни о чем другом не думавших в тот момент, но все же, уверен, в других обстоятельствах и в другое время переживших то же самое, что довелось пережить мне, размышляя о роке на мысе Рока.

На обратном пути я заехал в крохотную корчму в какой-то деревушке. Там у телевизора уже сидел старик-хозяин с вислыми усами, его жена, дочери с младенцами на руках, еще какие-то домочадцы, пара односельчан и старух с малюсенькими рюмочками масиейры. Матч Португалия - Англия я смотрел в их компании. И это был один из самых удивительных и запоминающихся футбольных матчей в моей жизни.

ЯБЛОКИ ОТ РАБИНЕРА

А чуть раньше руководство позвонило мне из Москвы и сообщило о том, что принято решение оставить меня в Португалии до конца чемпионата. Жена, разумеется, расстроилась, я обрадовался, кинулся менять билет, и... ничего не вышло. С гостиницей тоже возникла напряженка, так что все моя бурная деятельность пошла прахом. Что ж, чему быть, того не миновать: домой я вернулся в бодром расположении духа, согретый мыслью о том, что отработавшим плохо продлевать командировки обычно не предлагают.

И тут узнал, что к медали, которую я сам себе виртуально нацепил на грудь, мне добавляют еще одну награду, самый настоящий орден - внезапную командировку в Афины, на Олимпиаду. Каким уж образом заместитель главного редактора Лев Россошик сумел в списки аккредитованных втиснуть меня за месяц до начала Игр, знает только он. Меня же волновало другое: летом 2004-го я познал наконец, что означает в буквальном смысле словосочетание "распирало от гордости".

Тем или иным образом каждый из членов олимпийской бригады "СЭ" упоминал в своих материалах сумасшедший афинский август, наш быт и ощущения во время олимпийской работы. Отель "Мираж" на площади Омония, где мы поселились, полностью соответствовал своему названию. Его фасад отлично вписывался в балаганно-урбанистический вид центра греческой столицы, а тыльная сторона составляла часть глухого и узкого серого колодца, куда даже голуби не залетали из опасения не найти дорогу обратно. "Игорь, - просил я с утра соседа по комнате Рабинера, - принеси с завтрака яблоко". Променять хотя бы полчаса сна на еду казалось невообразимым святотатством. И Рабинер тащил мне яблоки. А на следующий день я пер ему банан и йогурт, потому что Игорь всю ночь колошматил по клавиатуре, пока не заснул-таки сидя у ноутбука, наваяв целую полосу.

Были соревнования, были неисчислимые автобусы-шаттлы, дырявившие жару, и бесконечные переезды от арены к арене. Ближе к концу Олимпиады я был отправлен освещать синхронное плавание. Отнюдь не мужское, замечу, состязание, да еще и командное к тому же. Елена Вайцеховская по каким-то причинам не смогла совместить этот ее законный вид с другим, но тогда мне казалось, что я был заброшен на синхрон исключительно из коварства и вопреки человеколюбию. Строчки репортажа упорно не хотели складываться в рядовой отчет о победе нашей восьмерки. В результате и из меня вышло некое подобие гимна красоте женских ног - довольно сумбурное, но пылкое.

НОЧНЫЕ КУПЛЕТЫ

А вот что точно не вошло в заметки олимпийской бригады, так это празднование дня рождения ее шефа, первого зама главного редактора Владимира Гескина. Состоялось это событие за два дня до финиша Игр в одном из уличных кафе, в которых мы обычно ужинали часа в два ночи, вернувшись из олимпийского пресс-центра. До этого в течение двух недель шел сбор денег и обсуждение подарка всеми любимому Моисеичу. В итоге решили остановиться на гигантском японском электронном синтезаторе Yamaha, поскольку музыкальное образование и способности именинника пользоваться этой штукой ему с успехом позволяли. Не все были "за": синтезатор размерами напоминал слона, которого, как известно, нельзя украсть, потому что непонятно, куда его потом деть. Однако мнение большинства перевесило.

И вот мы всей бригадой уселись за длинный стол, официанты подали традиционный греческий салат и жареную рыбу-дораду, которую греки называют хитрым словом "цепура". Прозвучали тосты, поздравления, а потом Россошик принес откуда-то изнутри заранее доставленную в кафе "ямаху". Не опробовать подарок, сами понимаете, не было решительно никакой возможности. И вот именинник сдвинул тарелки, водрузил синтезатор на стол, из-за чего он стал напоминать огромную букву "Т", и прикоснулся пальцами к клавишам.

Эту картину сложно забыть. Группа людей с черными кругами под глазами (дело было, напомню, за два дня до конца Игр) сидела на ночной улице под звездным небом и что-то пела. Владимир Моисеевич Гескин, поклонник классики, неожиданно врезал по Афинам вольными казацкими куплетами. Довольно смелыми, в чем-то перекликающимися, как ни странно, с разудалым названием своего инструмента и отнюдь не скабрезными - правильнее было бы назвать их, пожалуй, лишенными предрассудков. И показалось, что большинство из нас в ту ночь как-то распрямилось, повеселело. А необычность условий и объемов олимпийской работы была вытеснена другой необычностью - происходящего.

Закончилось все, правда, на довольно печальной ноте. В какую-то минуту из темноты на свет выплыла вдруг человеческая фигура. Это была молодая женщина, невероятно изможденная, тощая, с глубоко запавшими глазами и следами многочисленных уколов на локтевых сгибах и предплечьях. Она посмотрела на нашу компанию тусклым безжизненным взглядом, ничего не сказала и так же медленно, как пришла, скрылась в темноте. У нее был огромный живот. Я не специалист в этих вопросах, но срок ее беременности, мне кажется, составлял не менее семи-восьми месяцев.

Мы смолкли, расплатились и пошли в гостиницу. Унося с собой в памяти все, что произошло с нами в ту ночь - и хорошее, и плохое.

ТАМ ЕЩЕ И МОРЕ БЫЛО

Офис "СЭ" в олимпийском пресс-центре был не только главным штабом, средоточием идей и местом нескончаемой каторжной работы, но и закусочной, например, - в тех редких случаях, когда дело доходило до "представительской" водки, привезенной из Москвы и хранившейся в холодильнике. Ее, кстати, с лихвой хватило на целый месяц. И не потому что бутылки ревностно оберегал Россошик - для гостей, которые заглядывали к нам в офис, а потому что употреблять было некогда: любая "расслабуха" на Играх - непозволительная роскошь.

А еще все тот же офис иногда служил местом отдыха. Не забуду, как к нам ненадолго заскочил Саша Беленький, просидевший всю Олимпиаду в своем полутемном боксерском ангаре где-то на окраине Афин. Пожаловался на то, что Игры в широком смысле фактически проходят мимо него, обменялся с кем-то парой фраз, а потом сел на стул и моментально заснул. Рядом с ним напряженно готовили репортажи в номер Ровшан Аскеров и Сергей Родиченко. Наш фотокор Александр Вильф запечатлел их. Чуть позже фото было распечатано и вывешено на видном месте. Ровшан придумал для него гениальную подпись: "Пока Беленький спит, черненькие работают".

Кстати, вы знаете о том, что в Афинах еще и море есть? Мы узнали об этом только на следующий день после закрытия Олимпиады, хотя те, кто ездил на соревнования мимо местных заливов, утверждали это и раньше. Последний день был специально спланирован и оставлен "на разграбление города". Нас привезли на один из городских пляжей, выпустили на горячий песок. И мы не знали, что нам делать! Белые, рыхлые после месяца бессонницы и нерегулярных приемов внутрь фаст-фуда, за что моментально удостоились "комплиментов" от всегда подтянутой Вайцеховской, мы вяло поплескались в рассоле Эгейского моря, посидели немного в шезлонгах, поглазели по сторонам.

Не купалось, не загоралось, не отдыхалось. Отвыкли. Мыслями мы были уже дома, хотя впереди еще была и полусуточная задержка чартера, и маета в афинском аэропорту и перелет. По дороге в Москву (и все-таки прав был Штирлиц: запоминается последнее) я думал о морском пляже, увенчавшем наш греческий август. О стартовом "дорожном" репортаже, который мне как новичку олимпийской бригады по традиции доверили писать всего каких-нибудь двадцать с небольшим дней назад и который теперь казался таким далеким. О том, что видел, что пережил.

В конце концов сделал для себя вывод, под которым готов подписаться и теперь. 13-й год "СЭ", несмотря на его порядковый номер, мне никогда не забыть. Как невозможно забыть все лучшее, что случается с нами в жизни.