«Чтобы «СЭ» вышел на нормальной бумаге, ночью повез в типографию рабочим две бутылки водки». Интервью Леонида Трахтенберга
В пятницу исполнилось 75 лет легендарному спортивному журналисту, одному из создателей «СЭ» и автору названия нашего издания, первому пресс-атташе сборной СССР по хоккею и футбольного «Спартака» Леониду Трахтенбергу. Накануне с ним три часа в прямом эфире программы «На троих с Рабинером» беседовали обозреватель «СЭ» Игорь Рабинер и его соведущий Станислав Жатиков. Полночь дня юбилея нашего коллеги пробила прямо в прямом эфире, и у нас появилась возможность поздравить его одними из первых!
Одна из тем — как был основан «Спорт-Экспресс» и придумано его название, а также ряд интереснейших историй о нашей газете и его запомнившихся материалах для нее.
Название «Спорт-Экспресс» придумал на кухне у Владимира Кучмия
— Как вам вообще пришло в голову название «Спорт-Экспресс»? Это было ведь, как я понимаю, дома у основателя и первого главного редактора «СЭ» Владимира Кучмия? — вопрос Трахтенбергу.
— Да, на кухне у Владимира Михайловича. Но начну с того, отчего вообще появилась идея «Спорт-Экспресса». Летом 1991 года я вернулся из командировки в Финляндии. Кучмий позвал меня к себе в кабинет и спросил о ближайших планах. Работа в «Советском спорте» и сама эта газета в том виде, в котором она выходила, на тот момент меня не радовали. Потому что даже в далекие времена люди имели возможность прочитать после тура все отчеты с составами, голами, наказаниями, количеством зрителей, погодой и т.д. И вдруг «Советский спорт» пришел к тому, что в номер шло два коротеньких отчета, а внизу — лишь результаты остальных матчей без подробностей. Меня такое положение дел не устраивало.
А ведь тираж единственной тогда спортивной газеты в СССР достигал пяти миллионов экземпляров. Это был где-то 87-й, 88-й год. Причем социологи считали, сколько человек в день читают каждую газету: «Правда», «Известия», «Труд», «Аргументы и факты», «Советский спорт». Тут и розница, и подписка, и уличные стенды, и библиотеки. Стенды в Москве стояли.
Да и не только в Москве, в любом городе, где человек мог подойти и прочитать ту или иную газету. Кроме того, если бы вы зашли в вагон электрички или метро, то увидели бы людей с газетами, и большинство из них — как раз с «Советским спортом». Это был единственный источник, из которого люди могли узнать, что происходит в спорте в 15 республиках Советского Союза и на земном шаре. Более того, прочитавший газету сам предлагал другим: «А вы не хотите почитать?». И так в среднем десять человек читали каждый экземпляр. В целом получалось, что в день спортивную газету читали в Советском Союзе 50 миллионов человек.
Но, к сожалению, ее проблема заключалась в том, что она была государственной, принадлежала Госкомспорту, который состоял из множества федераций. Газета — как автобус, не резиновая, в ней все поместиться не может, но каждая федерация — начиная от Федерации футбола и кончая Федерацией игры в го — стремилась, чтобы именно их вид спорта получал наибольшую площадь на страницах «Советского спорта». В итоге футбол, популярнейший вид спорта, свелся лишь к двум репортажам и результатам остальных матчей. Помимо всего этого, еще была масса недостатков, которые ни меня, ни Кучмия (с которым мы дружили) не устраивали. И вот Владимир Михайлович в одно прекрасное летнее утро позвал меня к себе, поинтересовался моими планами, и я честно признался, что буду искать для себя что-то другое, новый вызов. Конечно, мне было очень тяжело расставаться со зданием на улице Архипова. И было интересно мнение Кучмия. Он сказал: «Я тоже хочу уходить. Но у меня есть одна идея». — «Какая?» — «А давай сделаем свою спортивную газету!» — «Михалыч, я только за!».
И тут я услышал такой комплимент, который запомнил на всю жизнь, потому что такое редко услышишь, тем более от такого человека и профессионала, как Кучмий. Он сказал: «Буду делать новую газету только с тем условием, если ты в нее пойдешь». Я подтвердил, что с ним готов ввязаться в любую, даже самую сложную историю, а дальнейшие нюансы мы обговорим. Владимир Михайлович после этих слов достал бутылочку коньяка, два фужера, и мы подняли три тоста за будущую газету, которая в скором времени появилась.
А над названием мы всей редколлегией думали у него на кухне. Предлагались варианты вроде Sport Today. Но мне не хотелось, чтобы чисто иностранное, а не просто заимствованное слово, было в названии. Еще «Спорт сегодня» — но оно тоже не отвечало нашим намерениям и идеям. И тогда мне пришло в голову назвать газету «Спорт-Экспресс», потому что: а) мы будем писать только о спорте; б) будем делать это достоверно и оперативно. Со скоростью экспресса! Отсюда и появился символ — петух, которого нарисовал и придумал дизайнер Саша Гланц. Потому что мы, хоть и люди городские, но многие отдыхали в деревне, особенно в детстве, и знали, что первыми пробуждаются петухи. И вот как раз наша газета выходила бы раньше всех — и с первыми петухами у людей уже были бы свежайшие спортивные новости.
— А если не секрет, к тому моменту, когда родилось название, сколько рюмочек коньяку или другого вкусного напитка уже было употреблено?
— Все были абсолютно трезвые, потому что мы работали. Все дни до выхода первого номера ни о каком коньяке и других напитках не могло быть и речи. У нас на это просто не было времени. Мы начинали с нуля, у нас не было ничего: ни здания, ни компьютеров, ни типографии, которая стала бы выпускать нашу газету. В тот момент лишь одна российская газета — «Независимая газета» — выходила сама по себе. То есть она сама себя содержала и на самом деле была независимой.
Но в чем было отличие, в чем была сложность «Спорт-Экспресса» по сравнению с «Независимой газетой»? Та выходила два или три раза в неделю, мы же хотели выпускать свою каждый день. Иначе не было смысла уходить из «Советского спорта», и мы бы просто обманули читателей. И когда уже мы проработали все идеи: каким именно будет «СЭ» по содержанию и верстке, на какой полосе будут какие виды спорта — к этому моменту встала главная проблема: нас никто не хотел печатать и брать в розничную продажу «Союзпечать». Их всех устраивал знакомый и спокойный «Советский спорт». Ответ был один: «Это гарантированно, мы уже привыкли». В «Союзпечати» говорили: «Мы не знаем, будет ли пользоваться спросом ваша газета». Вот тут пришлось и мне, в частности, приложить немало усилий для того, чтобы убедить всех, что мы будем выпускать ту газету, которая не будет залеживаться в киосках и на которую захотят подписаться тысячи любителей спорта.
Был, например, случай, когда должен был прийти грузовик, который обязан развести газеты по киоскам, когда уже появились первые номера. В какой-то момент выяснилось, что грузовика нет, и тогда я стал звонить ответственному за развоз газет человеку. Оказалось, что это мой старый знакомый — когда я работал в «Московском комсомольце», он был в горкоме комсомола. Поднял его звонком ночью, и он сказал: «Ой, как хорошо, что ты позвонил, приезжай завтра, давно не виделись». — «С удовольствием приеду — и завтра, и послезавтра, но сегодня надо вывезти из редакции такое-то количество экземпляров газеты и развести их по киоскам».
— Он помог?
— Да. Это один из примеров, как нам удалось спасти тираж газеты. Еще однажды Владимир Михайлович послал меня в «Известия», где выходила наша газета, потому что тираж вышел на слишком тонкой папиросной бумаге. Неудобно было читать, бумага была такого низкого качества, что рвалась. Я приехал ночью в типографию и привез две бутылки водки, отдал их мастеру. Мастер показал их рабочим, но предупредил: до тех пор, пока последний экземпляр не выйдет из типографии, вы к ним не прикоснетесь. И обещал мне, что она выйдет на такой бумаге, на какой еще ни одна газета не выходила.
А поскольку это был третий или четвертый день выхода нашей газеты, я безумно устал, потому что еще и писал по несколько заметок и занимался организационными вопросами. Я незаметно прилег на таллер, металлический столик — и, будучи абсолютно трезвым, заснул. А когда проснулся, то с ужасом увидел, что наша газета вышла на толстой журнальной бумаге. То есть ребята перестарались. Ее было даже тяжело свернуть, чтобы удобно было положить в портфель. Она выглядела как большой толстый журнал, но только на четырех полосах. Я попросил, чтобы в следующий раз все-таки нашли золотую середину — и уже с этого момента газета выходила на нормальной бумаге.
Если бы ГКЧП победил, «Спорт-Экспресса» не было бы
— Но самый сложный момент, когда вообще встал вопрос о том, будет ли существовать «Спорт-Экспресс», произошел с приходом ГКЧП, — продолжает Трахтенберг. — Знаю слова одного из ее членов — министра обороны Дмитрия Язова, сказавшего, что они допустили серьезную ошибку: не доделав дело, уже объявили о том, что его сделали. Он сказал это главному тренеру ЦСКА и сборной СССР Виктору Тихонову, а тот передал мне, поскольку я был первым пресс-атташе сборной по хоккею, и потом мы поддерживали доверительные отношения. Эти отважные ребята вышли на сцену, сели на сцене и провели пресс-конференцию, еще ничего себе не обеспечив.
— Тихонов как советский человек старой формации был на стороне ГКЧП?
— Он ничего на эту тему не говорил. Только сказал мне, что согласился с Язовым в его оценке. Потому что очень много было противников этого комитета, и он не владел ситуацией в стране. И вот этот их выход в эфир абсолютно ничего не прибавил, а скорее убавил их авторитет и их возможность захватить власть.
— «Спорт-Экспресса» бы не было, если б ГКЧП утвердил свою власть?
— Не было бы. Он уже был под вопросом после того, как ГКЧП появился. Ведь «Советский спорт» — это была газета Советского Союза, а мы были первой спортивной газетой России. Что абсолютно не совпадало с планами ГКЧП, поскольку они хотели сохранить именно советскую прессу. Насколько знаю, «Советский спорт» воспользовался этим моментом — они уже понимали, что мы серьезные конкуренты, что к нам очень большой интерес со стороны читателей; что газету расхватывают и расхваливают. И они свои пять копеек в акцию по закрытию «СЭ» вложили, потому что кто-то съездил на Лубянку и объяснил, что это антисоветская газета, ельцинская газета.
А она на самом деле вышла с разрешения Бориса Николаевича. Знаю, что его автограф стоял на приказе. И таким образом это дошло до типографии «Известия», которая нас публиковала. Владимир Михайлович позвал меня к себе и сказал: «У нас проблемы». — «Какие?» — «Известия» отказываются нас печатать». Ты сам понимаешь, как сказал Владимир, если газета не выходит один день, второй, пятый, то теряется не только ее авторитет, но и популярность, и уважение.
Я это прекрасно понимал и сказал: все, что от меня зависит, сделаю. А поскольку имел связь с типографией «Известия», то поклялся отдать все силы для того, чтобы наша газета без единого пропуска выходила в свет. Это было очень непросто. Мы переживали не только за газету. Мы с Кучмием сорвали с места много людей из разных изданий и городов. Люди сомневались, у них было насиженное место — «Советский спорт». Они к нему привыкли, знали, какого числа зарплата, по каким правилам играют, их многое устраивало. Мы смогли объяснить, что у нас все будет лучше, нашли козырные карты. Думаю, уместно как раз слово «переманить», как бывает в футболе, — скажем, Жиго собирался в «Краснодар», а в конечном итоге оказался в «Спартаке».
— Вы Жиго и переманили?
— Не совсем. Я для этого плохо говорил по-французски. А он не очень хорошо по-русски.
— Сейчас, после общения с Жиго, у вас французский уже в полном порядке?
— Это у него русский почти в полном порядке. А мой французский по-прежнему ограничивается несколькими фразами вроде «же не манж па сис жур».
Впрочем, закончим с ГКЧП и нашей газетой... В один прекрасный момент мне позвонили из ТАСС. Я держал все время руку на пульсе. А в ТАСС был такой нулевой канал, который был в ЦК партии, Совете министров. У больших начальников стоял телевизор, и они могли смотреть там не только обычные передачи и фильмы, но и этот нулевой канал. Закрытый, где шла трансляция только для руководителей партии, министров и республиканских партийных секретарей. Стоял такой и в ТАСС.
Мне позвонили и сказали: «Сейчас трансляция идет — они бегут!» — «Кто бежит?» — «Члены ГКЧП, в машинах на огромной скорости мчатся в аэропорт и улетают из Москвы». Стало ясно: они сложили оружие. Я тут же положил трубку и набрал директора издательства «Известия» Ефремова. А он буквально за четыре часа до этого называл мне пять причин, естественно, не связанных с политикой, почему они не могут больше печатать нашу газету. И я ему сказал только одну фразу: «У вас есть нулевой канал?» — «Есть!» — «Включите, пожалуйста». Он включил. И буквально через минуту я его спросил: «Будете печатать завтрашний номер?» — «Будем, Леонид! Будем!».
Я вздохнул с облегчением, зашел к Кучмию. Мы обнялись, и у нас как гора с плеч — мы победили и «Советский спорт», и ГКЧП! На следующий день меня пригласили на радио. Я взял с собой Сашу Якушева, который был на баррикадах у Белого дома. Я бы тоже был, но мне нужно было заниматься газетой. И рассказывали с Александром Сергеевичем слушателям: он — о баррикадах, я — о том, что происходило с «СЭ».
— По вашему мнению, Кучмий, которого не стало в 2009 году, смог бы с тем же блеском управлять изданием в нынешней журналистике, где современные технологии и клики для многих, увы, стали важнее качества?
— Отвечу не только применительно к Кучмию. Вот многие спорят, смог ли бы сейчас Всеволод Бобров играть так же, как в 1940-е и 1950-е. Он великолепно играл в футбол и хоккей, был замечательным тренером, привел хоккейный «Спартак» к званию чемпиона СССР. Он же сделал Тарасова хоккейным тренером, ведь в 1940-е годы их не было, были только капитаны, которые определяли составы, смены и т.д. А потом Госкомспорт постановил, что у каждой команды должен быть тренер, и когда команда ЦДКА его выбирала, Бобров сказал: «Вон там Толька Тарасов все время что-то записывает в блокнот, пускай он и будет тренером».
Так вот, что касается таких спортсменов, как Бобров, Стрельцов, Нетто, Симонян и другие, то они бы и сегодня играли прекрасно. Они бы перестроились в соответствии с требованиями времени, у них бы хватило спортивного интеллекта и сил выдержать эти тренировки. Бог наградил их таким талантом, что они в любое время были бы востребованными — и в скоростном футболе, и в скоростном хоккее, где нужно быстрее думать, где все жестче и накалено до предела, где борьба выходит за рамки правил, где больше травм, чем было раньше.
Так же и Кучмий. Он был наделен таким талантом, что и к сегодняшней ситуации не то чтобы приспособился, а органично в нее вошел и помог многим людям раскрыться. Уверен, что такие люди, как он, Евгений Рубин, Лев Филатов, Олег Кучеренко, Геннадий Радчук, и в 20-е годы XXI века помогли бы многим ребятам раскрыться и стать хорошими журналистами.
Интервью с... покойным Тарасовым
— Один из самых необычных ваших материалов — интервью с уже покойным на тот момент Анатолием Тарасовым, когда вы взяли его реальные цитаты и применили к текущему моменту в «беседе» для «СЭ». Некоторые нижестоящие начальники смеялись и злословили, но Кучмию материал понравился, и он его пропустил в печать. По-моему, это очень крутая идея. Как она вообще пришла вам в голову и тяжело ли было убедить Кучмия в том, что это можно публиковать?
— На тот момент и журналистов, и изданий уже было много, гораздо больше, чем в Советском Союзе. И нужны были такие материалы, которые бы подтверждали твой класс, оригинальные и интересные, но в то же время чтобы тебе не изменял вкус. Ты не должен переходить какие-то рамки, чтобы тебя не назвали графоманом. Надо было искать новые ходы и формы.
Произошла поразительная ситуация: ЦСКА, величайший хоккейный клуб, разделился на две команды под руководством Владимира Крутова и Виктора Тихонова. Обе влачили жалкое существование. Более того, команда Крутова вообще была в одном матче от того, чтобы вылететь из Суперлиги, и играла в гостях с «Витязем» из Чехова.
— Был я на этом матче. ЦСКА был уже обречен и выиграл в овертайме каким-то фантастическим образом.
— И мне пришло в голову, что если бы вдруг ожил Тарасов... А я Анатолия Владимировича близко знал — он много раз писал материалы и отдавал мне, и я их облачал в журналистскую удобоваримую форму. Однажды он попросил именно меня приехать к нему домой, когда была сумасшедшая драка в Чехословакии на молодежном чемпионате мира. Обе команды тогда выскочили на лед в полных составах, Валерию Зелепукину руку сломали, и все искали того, кто заварил всю эту кашу. Тарасову нужно было объяснить, что произошло. Дикий мороз, было первое или второе января, и я поехал к нему на «Сокол».
Я тогда работал в «Советском спорте», мне позвонил второй человек Госкомспорта Валентин Сыч чуть ли не в новогоднюю ночь и сказал, что я должен сразу после Нового года ехать к Тарасову и писать с ним этот материал. Между нами говоря, думаю, что Тарасов, который был консультантом молодежки, сам и заварил эту кашу, сказал: «Всем на лед!». Но он в этом, конечно, никогда бы не признался...
Так вот, Тарасова я знал очень близко и представил себе, что он оказывается вместе с нами и смотрит на этот ЦСКА, на этот российский хоккей, из которого люди уезжали за любую границу сотнями, и размышляет о том, что творится. Зная Тарасова, я мог себе представить, как бы он реагировал на тот или иной момент, насколько эмоционально, какими словами, какими выводами. Так и пришел в голову такой материал. Считаю, что эта необычная работа вполне имела право быть на страницах «СЭ», и она не обидела ни тогдашних тренеров, ни игроков, ни сам хоккей. Думаю, если бы Тарасов был реальным свидетелем этого всего, то расхождение было бы на 20-25% с тем, что я написал за него. Не более.
Полностью интервью с Трахтенбергом — в Youtube-канале Игоря Рабинера «РабиНерв»
