СОБЕСЕДНИКИ Елены ВАЙЦЕХОВСКОЙ

Антон ГОЛОЦУЦКОВ
Родился в 28 июля 1985  года в городе Северск Томской области.
Начал заниматься гимнастикой в 1991 году у тренера Григория Гануса.
C 2002 по 2012 год защищал цвета сборной России.
Двукратный бронзовый призер Олимпийских игр 2008 года (в вольных упражнениях и опорном прыжке).
Бронзовый призер чемпионата мира-2009, серебряный призер чемпионатов мира 2010 и 2011 годов в опорном прыжке.
Трехкратный чемпион Европы (2007 – в командном турнире и вольных упражнениях, а также 2008 года – в опорном прыжке).

Он взрослел в то время, когда в спортивной гимнастике достижением считались исключительно золотые медали. Но сложилось так, что именно его две олимпийские бронзы, завоеванные в 2008-м в Пекине, стали наградами совершенно особого порядка: они были первыми, что Россия получила на Олимпийских играх после восьми безмедальных лет. А четыре года спустя его просто выкинули из сборной, в приказном порядке запретив охране пропускать спортсмена на базу "Озеро Круглое". В зал, в котором Антон Голоцуцков впервые появился в тринадцать лет.

На интервью я приехала к нему домой. Об этом попросил сам Антон, добавив: "Мы с женой скоро ожидаем ребенка, не хотелось бы уезжать из дома и оставлять ее одну. Тем более – в мой выходной день".

ХОТЕЛОСЬ НЕ БЛАГОДАРНОСТИ, А ХОТЯ БЫ СОЧУВСТВИЯ

– Не ожидала, честно говоря, что, уйдя из спорта, вы захотите снова связать свою жизнь с гимнастикой. И тем более – стать тренером.

– Я и сам этого не ожидал. Вы ведь знаете, как это бывает – после спорта. Оказываешься в какой-то совершенно иной реальности, словно маленький ребенок, потерявшийся в мегаполисе. Не понимаешь, куда идти, зачем. Плюс – для меня многие дороги были вообще закрыты.

– Из-за вашего послеолимпийского конфликта с руководством сборной?

– Из-за того, что было недопонимание с определенными влиятельными людьми, скажем так.

– Это для меня и удивительно. Незадолго до лондонской Олимпиады я разговаривала с главным тренером российской сборной Андреем Родионенко, и он, как мне показалось, искренне вам сочувствовал. Находил какие-то оправдания проигранному вами чемпионату Европы, сетовал, что иссяк запас прочности... Или вам все-таки не простили критику, с которой вы обрушились на руководство сборной после тех Игр?

– Все началось гораздо раньше – еще на чемпионате мира-2007 в Штутгарте.

– Там, где вы вышли на вольные упражнения со сломанной ногой, благодаря чему команда квалифицировалась на Игры в Пекин?

– Да. С моей точки зрения это – нормально, биться за свою команду. Ну да, теоретически я мог в том состоянии вообще не выйти на ковер, и мы благополучно пролетели бы мимо Игр. Не скажу, что чувствовал себя героем, но хотелось даже не благодарности, а хотя бы сочувствия. Мне же немедленно поставили в вину то, что я опоздал перед тем чемпионатом на заключительный сбор и якобы именно из-за этого сломал ногу.

Я действительно тогда опоздал. У меня в Томске должна была со дня на день родиться дочка, и я заранее предупредил о такой вероятности Андрея Родионенко. Он разрешил задержаться дома. Да и потом я реально не понимал: даже если тренер считает, что я виноват, скажи об этом во внутреннем кругу, накажи меня, наконец. Но зачем же выносить все это на люди, да еще в такой момент?

– С того момента у вас отношения и испортились окончательно?

– Они никогда не были гладкими. Я же Бык по году рождения и Лев – по зодиаку. Люблю спорить, хотя если понимаю, что неправ, не спорю никогда. А вот если прав, из кожи вон вылезу, но докажу это. Неважно, сколько лет мне для этого понадобится. Всегда был правдорубом. Если считал, что человек в чем-то неправ, говорил это ему в лицо и никогда не обсуждал за спиной. Так же прямо был готов признавать собственные ошибки. Но совершенно не приемлю ситуацию, когда мне говорится одно, а за глаза – совершенно другое.

Не любили меня и за то, что я постоянно ходил просить, как капитан. За ребят, за тренеров – чтобы им зарплаты подняли. Ну а в 2012-м был чемпионат Европы в Монпелье, где я сорвался с турника – первый раз за десять лет выступлений. Упал после перелета Ткачева грудью на маты, в сильном прогибе. Помимо того, что травмировал спину, получил сотрясение. Несмотря на это, закончил выступление и даже попал в финал, хотя там выступил неудачно. Кроме этого, совершенно необъяснимо завалил прыжок.

И меня обвинили во всех смертных грехах. Вычеркнули из всех премиальных списков, несмотря на то что я должен был получить премию за серебро в командном первенстве.

Хотя, если задуматься, я сделал для гимнастики не так мало. С 2005 и по 2012 год из четырех медалей, завоеванных на чемпионатах мира, три были моими.

АРКАЕВ ТРЯС КУЛАКАМИ И ОРАЛ: "МУЖИИИК!"

– Вы всегда казались мне очень "командным" игроком. Которому просто не повезло оказаться между старой аркаевской сборной, которая уже перестала выигрывать, и новой – которая выигрывать еще не начала.

– У Аркаева я был любимчиком. Приходилось, правда, постоянно доказывать, что стою такого отношения. Я ведь первые два года приезжал на "Круглое" за свой счет. В шесть лет у меня умер отец, мама работала на трех работах. Она давала мне денег на билет в Москву, я приезжал на базу и спал там на полу – на пуховиках. В столовой доедал за старшими пацанами кашу. Им-то на завтрак полагался хлеб с маслом, икра, а кашу многие вообще не ели.

Как же я тогда из кожи лез, чтобы Аркаев меня заметил и в смету поставил! На брусьях, помню, все только начинали учить двойное сальто в группировке с большого оборота. А я делал это сальто "углом" (согнувшись. – Прим. Е.В.). Как-то раз тренеры заходят в зал, а я ору: "Леонид Яковлевич, смотрите!" И руку вскидываю.

Аркаев тогда знать не знал, кто я такой. Сработала тренерская привычка: если спортсмен руку поднял, значит, будет комбинацию делать. Дал мне отмашку: типа – начинай.

Я делаю на брусьях комбинацию, "двушку" с большого оборота, оборот под жердями. Спрыгиваю, он подзывает меня к себе: "Как зовут? – Антон. – Ты откуда? – С Томска, уже два года сюда езжу. – Круто сделал. На смете стоишь? – Нет". Он как заорет кому-то: "Какого черта парень до сих пор не в смете?!". Шороху он тогда навел такого, что экипировку я получил, едва из зала после той тренировки вышел – раньше всех других ребят, включая Алексея Немова. Помню, первым делом позвонил домой в Томск, ору в трубку: "Мамочка, меня в сборную взяли! Не нужно мне больше денег слать!"

Боже, как я тогда работал... Выиграл на первенстве России многоборье у Макса Девятовского, который тогда лидером молодежки считался, сразу попал на молодежное первенство Европы, выиграл там четыре или пять медалей. А через год меня, 16-летнего, Аркаев взял на чемпионат мира в Анахайм. Там шла квалификация на афинскую Олимпиаду, и Женя Крылов, который должен был выступать в командном первенстве на брусьях, оторвал ахилл. Я два месяца тогда на брусьях вообще не работал. Но вышел на замену и каким-то чудом сделал комбинацию на 9,6. До сих пор помню, как Леонид Яковлевич тряс кулаками и орал на весь зал: "Мужииик!!!"

– Я обратила внимание, что на многих крупных соревнованиях вы нередко имели в квалификации лучший результат, но в финале оказывались в лучшем случае вторым или третьим. Что мешало побеждать?

– Отчасти это всегда дело случая. Считается, что в квалификации арбитры более раскованы психологически и судят объективнее. В финалах же начинается политика, национальные интересы. На Играх в Пекине я вообще должен был остаться без медалей. Выступал-то в обоих финалах под первым стартовым номером. Это вообще жесть: 98 процентов гарантии, что вообще не доберешься до пьедестала. А я дважды стал третьим.

О НЕВКЛЮЧЕНИИ В СБОРНУЮ УЗНАЛ ОТ ЖУРНАЛИСТОВ

– Шок от того, что вы не попали на Олимпийские игры в 2012-м, был сильным?

– Да. Я мог там выступить, несмотря на травму. Виталий Леонтьевич Мутко сказал мне тогда, что если я готов выступать, он в свою очередь готов мне гарантировать место в сборной. Но как я мог что-либо ему обещать, когда сам не понимал, что со мной будет дальше? После возвращения из Монпелье я две недели просто лежал пластом. Выхаживала меня Вера, моя жена. У меня почти не осталось друзей – все они как-то вдруг пропали именно в тот период. Никто не звонил. То есть – вообще никто. И я очень четко ощутил, что никому не нужен. После курса лечения приехал на "Круглое", залез на турник, сделал несколько оборотов, перелет. Потом начал восстанавливать акробатику. Ужасно боялся прогибаться – слишком свежи были ощущения. Чемпионат мира, который я провел, выступая со сломанной ногой, – это было ничто по сравнению с той болью, которую я испытывал, когда травмировал спину. Постоянно думал: а смогу ли я вообще полноценно жить, если травма повторится?

– При этом, насколько мне известно, вы раньше времени сбежали из больницы, чтобы начать тренироваться и все-таки попробовать отобраться в команду.

– Ну, если совсем честно, я все-таки очень хотел поехать в Лондон. Уже практически восстановил форму, но в один из дней, когда я ехал на тренировку, мне позвонили журналисты какого-то издания – спросить, очень ли я расстроен. Я сначала даже не понял, о чем речь. Мне и сказали, что все олимпийские составы утверждены и что меня в этих списках нет. Сильнее всего меня тогда взбесило то, что об этом мне не сказали в команде. Хотя я сам просил Родионенко сразу поставить меня в известность, если не буду нужен. Чтобы понапрасну не "добивать" спину хотя бы.

Ну а после Олимпийских игр меня просто перестали пускать на базу. Лишили зарплаты, при том, что на мне в то время висел кредит. Денег не было даже на хлеб. Однажды я пришел в одну из московских гимнастических школ – устраиваться тренером. Мне отказали. Объяснили, что не готовы портить отношения с руководством. Не хотят, например, остаться без гимнастических снарядов, которые время от времени получали с "Круглого".

Чего я только за эти пять лет не перепробовал. Сначала в голове крепко сидело, что я никогда не буду работать тренером. Слишком обескураживающей получилась первая попытка, когда я устроился в один из московских фитнес-клубов и на первом же занятии мне дали группу трехлеток. Я их пытаюсь построить, а они вообще никак на мои команды не реагируют: кто по залу хаотично носится, кто в углу сидит в носу ковыряет. За час я так и не сумел собрать их в одном месте. Было так стыдно, что я даже не стал брать денег. Сел в машину, а там бензин на нуле, до дома не добраться. Пришлось звонить в Томск маме, чтобы она перевела мне на карточку хотя бы тысячу рублей, чтобы я заправиться смог.

Потом уехал в Сибирь – заниматься лесом. Хватило меня на полгода. Понял, что это – совсем не мое. Словно в ссылке побывал.

Вернулись с Верой в Москву. Из имущества у нас был "мерседес", для покупки которого я когда-то взял огромный кредит в ВТБ, набитый вещами, вплоть до вилок, тарелок и чайника. Денег-то не было везти это багажом. Квартиры тоже не было.

Это был ужасный период на самом деле. Когда я только закончил выступать, меня звали везде: приглашали в Америку, в Швейцарию, в Арабские Эмираты. За хорошие деньги, между прочим.

– Почему же вы не уехали?

– А почему я должен куда-то уезжать из своей страны?

ЗАБЫЛ, ЧТО ТАКОЕ НАРУШЕНИЕ РЕЖИМА

– Как же вы выкручивались с жильем?

– Какое-то время жили у знакомых на их даче под Москвой, потом перебрались в пустующую квартиру другого знакомого. Кто реально меня тогда поддержал – это Мутко и директор ЦСП Александр Кравцов. Они были первыми, кто помог мне устроиться на работу, чтобы мне платили хотя бы какие-нибудь деньги. Все это время я искал инвестора, который согласился бы вложить деньги в мою идею и создать гимнастический клуб. Бизнес-план по созданию такого клуба у меня был, написал еще в 2005 году.

Сейчас я действительно рад, что через все это прошел и не сломался, не отчаялся, не спился. Раньше любил и погулять, и потусить. Видимо, все дело было в том, что запретный плод сладок. Сейчас вообще забыл, что такое нарушение режима. Спиртного в рот не беру, просыпаюсь каждый день в пять утра, обливаюсь холодной водой и еду работать. Потом возвращаюсь домой, сплю и снова еду в зал. Заодно тренируюсь сам. В такой форме, как сейчас, не был даже тогда, когда профессионально тренировался. Двадцать раз в стойке на руках отжимаюсь. Горжусь, кстати, тем, что стал первым человеком, кто открыл в России частный гимнастический клуб.

Я ведь, несмотря на то что все всегда считали меня обалдуем, очень ответственный человек. Возможно, как раз из-за того, что пришлось слишком рано стать взрослым, в глубине души мне всегда очень хотелось побыть ребенком. Пошутить, подурачиться. И, кстати, когда после всех своих приключений я все-таки вернулся в зал и начал работать с детьми на Рублевке, мне это неожиданно понравилось. Хотя там меня поначалу воспринимали, как разновидность аниматора: "Подай-принеси". Тоже крутой опыт был, хотя проработал я там недолго. Устал. Групп много, а спина-то больная совсем.

– Откуда возникла идея собственного клуба?

– Так давно работают в той же Америке. Создавать клубную систему в нашей стране нужно было гораздо раньше. Понятно же, что такая система дает результат. Правда, в своем первом клубе уже не работаю – подвела неопытность в юридических вопросах.

– В каком смысле?

– Ну у нас, спортсменов, все ведь всегда строилось на доверии. А в бизнесе это не работает. Когда мы только открыли клуб, то за первые два дня продали абонементов на полтора миллиона рублей. И сразу, разумеется, нашлись желающие сделать этот бизнес своим. Я даже по этому поводу не расстроился. Считаю, что потерянные деньги – всего лишь плата за тот грандиозный опыт, который я получил, создавая клуб с нуля. Но сейчас решил, что буду открывать уже собственную школу – без партнеров. А пока сам себе хозяин, сам планирую график своей загруженности.

– И встаете при этом в пять утра, чтобы поехать на другой край Москвы и провести тренировку?

– Бывает, что и так. Но это – работа. Помимо тренировок со взрослыми, я много занимаюсь с детьми в частных детских садах, укрепляю им мышечный корсет, разрабатываю моторику, гибкость. В планах – арендовать помещение и создать там спортивный центр, где будут секции гимнастики, батута, акробатики, художественной гимнастики – то есть тех видов спорта, которые тесно переплетаются между собой. Не пошло у ребенка по каким-то причинам в одном виде – ушел в другой.

Самое приятное, что мне реально стала нравиться тренерская работа. Хотя совсем недавно я относился к этому с позиции "жизнь заставила".

ДЛЯ АМЕРИКАНЦЕВ ГИМНАСТИКА – ВЫСОКОПРОФЕССИОНАЛЬНОЕ ХОББИ

– Вы сейчас стремитесь создать себе некий отдельный гимнастический мир, позволяющий иметь определенный и достаточно высокий уровень благополучия. Та гимнастика, которая "заточена" на спорт высших достижений, вас совсем не привлекает?

– Это больная для меня тема. Я ведь профессионально тренируюсь с пяти лет. Прошел всю гимнастику – снизу и доверху, знаю ее досконально. Понимаю, почему нет результата. Если бы мне после ухода из спорта предложили бы стать старшим тренером сборной, согласился бы, кстати, не раздумывая.

– Почему, на ваш взгляд, нет результата сейчас?

– Знаете, когда я создавал свой коммерческий клуб, то первым делом собрал команду. И мы вместе за два месяца сделали такой объем работы, который, уверен, не снился многим бизнесменам. Без команды никакого результата не сделать. Нигде. В российской сборной сейчас никакой команды нет. Как нет и лидера – человека, который был бы готов отвечать за результат, а не перекладывать эту ответственность на кого придется. Считаю, что надо гнать в шею всех тех, кто позволяет себе нарушать режим. Не хочешь работать – уступи место тому, кто хочет.

Если ставить задачу добиться результата, менять нужно всю систему подготовки. Вплоть до людей. Вы когда-нибудь задумывались о том, почему нас бьют американцы? Я сейчас очень четко стал это понимать.

– И в чем же причина?

– В том, что для американцев гимнастика – высокопрофессиональное хобби. Они сами от себя кайфуют, когда добиваются результата. Люди работают не потому, что должны просидеть в зале определенное время, а потому что хотят этого. У нас же помимо всего прочего многим тренерам банально не хватает профессиональных знаний. Попадает, допустим, человек с учеником на "Круглое", спортсмен начинает вариться в общей каше, и за счет этого результаты начинают расти. Тренер же зачастую остается на том же уровне, что и был. Его никто ничему не учит.

Я, например, никогда не понимал, как можно требовать от всех спортсменов одной и той же работы. Гимнастика – очень индивидуальный вид в этом отношении. Если у человека хорошо работает голова и в порядке координация, так ему и тренироваться надо совсем иначе, чем, скажем, кольцевикам.

– Звучит, как диагноз.

– На самом деле это просто гимнастическая специфика: чем больше накачано тело, тем оно менее пластично. Чем физически сильнее человек, тем легче он начинает теряться в пространстве. Встать в доскок для большинства наших кольцевиков всегда было проблемой. В то время как мы с Максимом Девятовским вставали в доскок на кольцах в девяти попытках из десяти.

– Как вы сами относились к гимнастике?

– Всегда безумно ее любил.

– Снова ставите меня в тупик. В Афинах вы выступали со сломанной рукой, на чемпионате мира в Штутгарте – со сломанной ногой, в 2012-м чуть не остались инвалидом после травмы спины, что здесь можно любить?

– Но это же такой адреналин – выступать, когда на тебя смотрит вся страна, смотрят дети. Год или два назад я имел честь принимать участие в мастер-классе Алексея Немова, причем вышел на помост впервые после своего ухода из спорта. Был уверен, что меня вообще уже никто не помнит. И не поверите: отмахаться не мог от желающих взять у меня автограф или сфотографироваться. Это было так приятно... У меня такого не случалось никогда в жизни.