Ирина Вятчанина: "Таганрог - не тот город, куда возвращаются из Америки"

Интервью "СЭ" дала заслуженный тренер России, под руководством которой на протяжении семи лет, вплоть до своего отъезда в США в начале 2011 года, тренировалась двукратная чемпионка мира-2013 Юлия Ефимова.

Ирине Вятчаниной я позвонила, чтобы поздравить с успехом российской героини плавательного турнира на чемпионате мира в Барселоне. И заодно передать поздравления от нынешнего наставника спортсменки Дэйва Сало, о чем американский тренер попросил меня после того, как Ефимова выиграла вторую золотую медаль в брассе. Поинтересовалась, как и с кем Ирина работает сейчас. И поняла, что нужно включать диктофон.

– Весь прошлый сезон я отработала, имея в группе всего трех спортсменов, – начала рассказывать тренер. – Один из них – мой старый ученик Максим Ганихин и двое 15-летних мальчишек, о перспективах которых много говорить, к сожалению, не приходится. Работаю в Таганроге. Мой четырехлетний контракт с Тюменью, за которую выступали и продолжают выступать Ефимова, Аркадий Вятчанин и Ганихин, истек в декабре, продлевать его не стали и даже не посчитали нужным выплатить мне предписанные контрактом призовые за выступление Юли на чемпионате мира-2011 в Шанхае и на Олимпийских играх в Лондоне. Сказали: "Ну, вы ведь больше не работаете вместе?"

– А российской федерацией плавания ваш личный вклад в работу с Ефимовой как-то был отмечен?

– Нет. Я хотела было этот вопрос поднять, но потом подумала, что это бессмысленно. По телефону, во всяком случае, мне дали понять, что никто мне ничего не должен.

– Накануне нашего разговора мне довелось беседовать с известным в прошлом тренером, двукратным рекордсменом мира в прыжках в длину Игорем Тер-Ованесяном. И он сказал мне, что хороший тренер должен быть жестким. А ваша жесткость, получается, привела к потере сразу двух учеников – Ефимовой и вашего сына Аркадия.

– Парадокс в том, что я в последние годы работы как раз сознательно стала уходить от жесткости и начала чрезмерно либеральничать. И по отношению к Юле, и с Аркадием. Та жесткость, к которой они привыкли, ушла, и это, видимо, было воспринято, как освобождение мной капитанского мостика. Я слишком стала им доверять.

– Сейчас вы считаете это ошибкой?

– Конечно. Это не та жесткость, когда своего добиваешься криком. Спортсмен должен постоянно чувствовать, что тренер ведет его уверенным, жестким курсом. Я же начала разводить в группе демократию. Жалеть спортсменов, расспрашивать о самочувствии, входить в их состояние...

– За те два года, что вы с Ефимовой не работаете вместе, она пыталась с вами объясниться?

– Нет. Когда встречаемся на соревнованиях, разговариваем. Но уже не как близкие люди, которые фактически прожили вместе восемь лет. Мы ведь со всеми учениками очень долго жили в отдельном доме, который снимали в Таганроге. Становление Юлькиного характера как раз происходило тогда – в 12-15 лет.

– Знаю, что вы до сих пор переживаете расставание. А пытались понять, почему все произошло именно таким образом?

– Конечно, пыталась. Я чувствовала, что что-то происходит. Юлька постоянно была на нервах, а когда я предлагала поговорить по душам, начинала плакать. Об ее отъезде я узнала даже не от нее, а от гостренера федерации плавания. Была в шоке, естественно: какая Америка? Без знания языка, за полтора года до Олимпиады...

Я ведь уже проходила через подобное, когда за полтора года до Олимпиады в Афинах у меня забрали Анатолия Полякова и передали моему мужу, с которым уже тогда у меня были достаточно непростые отношения. Руководство федерации плавания посчитало, видимо, что для спортсмена нет никакой разницы, у кого из нас тренироваться. В 2002-м к власти пришли новые люди, началась борьба за сферы влияния. Тогда же прозвучала идея о том, что нужно создавать плавательные бригады.

Я, помню, обрадовалась. Поляков был в России единственным сильным дельфинистом, одним из лидеров сборной. Если Ефимова – это невероятный природный талант, то Толик никогда не относился к числу особо одаренных от природы спортсменов. Все мои коллеги прекрасно понимали, что медали Полякова на чемпионатах Европы и мира – стопроцентное следствие очень большой и грамотной работы. Более того, постоянно отмечали эту работу. Естественно, мне казалось, что, если речь зашла о создании бригады дельфинистов, я, как тренер, никак не должна оказаться в стороне, тем более что к тому времени наработки по баттерфляю у меня имелись очень серьезные. Но мне было сказано: "Ты-то здесь вообще при чем?"

Когда Юля уехала в Америку, я даже думала о том, что таким образом – уговорив ее за моей спиной на отъезд – кому-то очень хочется свести счеты со мной лично. Ведь на примере истории с Поляковым уже было понятно, что защищать меня никто не будет. Хотя сильнее всего меня тогда волновало то, что моя спортсменка уехала к тренеру, работающему с ее основными соперницами. И что, скорее всего, ее результат будет для этого тренера вторичным.

– Продолжаете так считать и сейчас?

– Дэвид ведь сильный тренер. Он не мог не понимать, что Юля набирает силу и способна мощно прогрессировать не только за счет работы, но и за счет биологического роста, превращаясь во взрослую девушку. В то время как у Ребекки Сони и Джессики Харди этот рост уже давно прекращен. На самом деле вы здорово удивили меня тем, что Сало просил передать свои поздравления. В первое время после начала работы с Ефимовой он высказывался в мой адрес далеко не так восторженно. Хотя я искренне не понимала: чем можно быть недовольным, получив в свои руки хорошо подготовленный талант такого масштаба?

– Как думаете, Сало мог сознательно "придержать" Ефимову?

– Необязательно сознательно. У меня такое ощущение, что он только сейчас начал понимать, какой "материал" ему достался. Дело в том, что мы с Юлей сумели нащупать и поставить уникальную технику. Которая заключалась в том, что каждый новый гребок переходит в следующий без разрыва. Почему сейчас так растут скорости в брассе? Именно потому, что пошла тенденция на неразрывное плавание. Сало же первое время пытался ставить Ефимовой такой же темповой стиль, каким плавала Харди. И делать работу, направленную исключительно на удержание этого темпа на дистанции.

Когда я это видела, у меня сердце кровью обливалось. Понимала, что Юлька взяла свои медали в Шанхае и Лондоне одним только характером, а не тем, чем должна была. Лондонская Олимпиада, если говорить откровенно, должна была стать стопроцентно Юлькиной. И "сотня", и двести метров. Поэтому радоваться выдранной на "двухсотке" бронзе я просто не могла. Сейчас же я вижу прежнюю Юльку. Которая плывет комфортно, своей техникой, знает, где нужно прибавить, и выглядит просто замечательно.

– До того, как Ефимова стала в Барселоне чемпионкой мира на дистанции 50 м брассом, все в один голос говорили, что выиграть спринтерскую дистанцию у олимпийской чемпионки Руты Мейлутите невозможно.

– Она действительно очень сильная спортсменка.

– А в чем, на ваш взгляд, эта сила заключается?

– Мне сложно дать исчерпывающий ответ, поскольку работу Мейлутите на дистанции я видела только по телевизору. Но еще в Лондоне, когда она в полуфинале проплыла лучше, чем в предварительных соревнованиях, мне стало понятно, что в финале она будет бороться на очень серьезном уровне. Вроде совсем ребенок, и в то же время хладнокровная, уверенная в себе спортсменка. С хорошей техникой, с потрясающей физической подготовкой и невероятным природным талантом. В то, что такую брассистку сумели воспитать английские тренеры, я никогда не поверю. В Великобритании нет школы брасса, позволяющей готовить пловцов столь высокого уровня.

– За тем, что происходит в российском брассе, вы следите?

– Конечно. Все-таки этот стиль всегда был мне особенно близок. Просто иногда бывает очень обидно, что весь мой опыт, все то, чему я успела научиться, как тренер, остается невостребованным. Это ведь все уходит. В свое время, когда у меня забрали Полякова и встал вопрос, что мне делать дальше, директор нашей школы очень жестко сказал: "Не вздумай идти на набор!" И объяснил, что тренер, достигший определенного профессионального уровня, не должен ни при каких обстоятельствах спускаться на уровень ниже. Потому что тут же начинает терять свою квалификацию.

– Получается, сейчас вы можете вернуться в сборную только чудом?

– Да. В данный момент все, чем я располагаю, это достаточно средний для плавания материал. Не чемпионский. Так что остается тешить себя на-деждой, что в работе с такими спортсменами хорошо проверяется тренерское умение. Но большого результата эта работа, конечно же, не принесет.

– А если допустить, что Ефимова вдруг захочет к вам вернуться?

– Таганрог – не тот город, куда возвращаются из Америки. Слишком велик контраст. Поэтому когда спортсмены вырастают и начинают ездить по разным странам, они очень быстро понимают разницу. И начинают стремиться к тому, чтобы вырваться из провинции любым способом. Даже мне бывает тяжело возвращаться домой после сборов и соревнований.

– Тогда, получается, вы должны прекрасно понимать, что двигало вашей спортсменкой.

– Так я ведь ее и не осуждаю. Тем более что накануне Юля ездила в Австралию, где живет ее сводный брат. Думаю, он ей и посоветовал как можно быстрее уезжать, раз уж есть такая возможность. Мне непонятно другое: почему, уехав, нельзя было сохранить в себе хотя бы элементарную благодарность по отношению к тренеру? Хотя, наверное, для того, чтобы понять все это, нужно просто чуть больше повзрослеть.