«В жизни у меня кожа намного толще, чем на корте». Большое интервью Даниила Медведева
Когда много лет смотришь на игру большого спортсмена, но не имеешь возможности с ним поговорить — всегда воображаешь, какой он в жизни и в общении. Я был абсолютно уверен, что Даниил Медведев, один из самых значимых людей российского спорта последнего десятилетия, — какой угодно, но точно не скучный и не штампованный.
Ведь и теннис экс-первой ракетки мира вообще не похож ни на чей другой, и поведение на корте абсолютно индивидуально, и даже болельщики во всех странах реагируют на него по-особенному. Как-то совершенно штучно. То обожают, то ненавидят, то снова обожают. Нет одного чувства — равнодушия.
А еще не представляю, чтобы Даниилу можно было что-то навязать со стороны — какие-то слова, действия, роли. Он и в разговоре с журналистами перед началом Miami Open подчеркнул, что его полуторагодовалая дочка Алиса — копия его самого в смысле невозможности заставить ее что-то сделать, чего она сама не будет хотеть.
Получасовая беседа подтвердила мои заочные впечатления. Ни на один вопрос не последовало формального и банального ответа. Он оказался даже общительнее, чем я думал.
Надеюсь, сейчас вы тоже сможете в этом убедиться.
Когда проиграл на Олимпиаде — расстроился намного больше, чем на обычных турнирах
— Уже известно о вашем желании участвовать в парижской Олимпиаде. Расскажите о своем отношении к Играм. Не сформировалось ли оно под влиянием победы Евгения Кафельникова в Сиднее-2000?
— Тогда мне было всего четыре года — и, к сожалению, того турнира я не помню. Зато помню свои ощущения на моей первой Олимпиаде в Токио, которые совпадают с тем, что мне рассказывали о Кафельникове. В теннисе мы так относимся к Олимпийским играм — по крайней мере до того, как туда попадаем, — что они не настолько важны, как «Большой шлем». И многие считают, что если они по тем или иным причинам не смогут на них победить или занять призовые места, то лучше вообще не играть, а выбирать в это время турниры АТР.
Поэтому, когда я приехал в Токио, у меня не было никаких особых чувств. Ехал просто на еще один турнир хорошо сыграть, постараться. Но когда я там оказался, то действительно почувствовал особенный олимпийский дух. Атмосферу, где собираются люди из разных видов спорта, в том числе известные. Кого-то я видел только по телевизору в матчах НБА, кого-то тоже по телевизору на предыдущей Олимпиаде в соревнованиях по гимнастике и т.д. Вся эта атмосфера произвела на меня такое сильное впечатление, что захотелось там сыграть не просто хорошо, а очень хорошо.
К сожалению, не получилось — плюс Карреньо Буста (в четвертьфинале. — Прим. И.Р.) выдал сумасшедший матч. И я очень расстроился — так, как не расстраиваюсь на обычных турнирах. Поэтому если будет шанс сыграть на Олимпиаде — сделаю это с удовольствием. Буду стараться, бороться, побеждать, и для меня это будет очень важно.
— Что скажете о позиции Ирины Винер, которая недавно назвала «бомжами» российских спортсменов, собирающихся в Париж без флага и гимна?
— В жизни каждый человек имеет право на свое мнение — так же, как я имею право быть с ним не согласным. У всех свои причины думать так, а не иначе. Со своей стороны повторяю: если будет возможность — с удовольствием поеду.
— Вспоминаю разные мнения двух прежних первых ракеток мира из России. Марат Сафин сказал мне, что теннис — это полный психологический портрет человека. А от Евгения Кафельникова, наоборот, услышал, что он знает немало спортсменов, которые на корте и в жизни вообще не похожи. А между вами в игре и вне ее разница есть?
— Я на корте и в жизни — два совершенно разных человека. Потому что в жизни у меня нет соревновательного аспекта, я ни с кем не конкурирую, и у меня нет желания это делать. За счет этого живу спокойнее, чем веду себя на корте. Многие люди могут завидовать, говорить что-то за спиной. Стараюсь этого никогда не делать, потому что концентрируюсь на себе, на том, как могу жить лучше для себя и своей семьи.
На корте как раз эта концентрация уходит много куда еще. Как раз-таки, может быть, это моя проблема, что там я не могу сконцентрироваться только на себе. И поэтому становлюсь совсем другим человеком.
— Читал и слышал, что в юности вы вообще не умели проигрывать. Били ракетки, крушили все на своем пути. Как вы научились контролировать эмоции, управлять гневом?
— Думаю, помогли и работа с психологом, и хороший тренер, и команда вокруг меня. И, наконец, то, что я взрослею, в копилке становится больше и побед, и проигрышей. Чем больше за спиной остается матчей с любым исходом, тем лучше понимаю, что на теннисе жизнь не заканчивается. Да, это очень важная часть моей жизни, и почти все стараюсь делать для того, чтобы лучше играть в теннис. Но, в конце концов, выигранный или проигранный матч закончился, и ничего изменить уже нельзя.
Поэтому в последнее время очень редко бывает такое, чтобы я сильно загонялся на тему поражений и побед. Моя главная цель — когда закончу карьеру, знать: я сделал все, что мог. И еще задача состоит в том, чтобы я никогда не вспоминал об этом с мыслью, что мог что-то сделать лучше, и спокойно жил дальше.
— Когда вы в последний раз разбивали ракетку? И сколько раз в среднем ломаете их за год?
— Врать не хочу — бывает. Начну с хорошего. В этом сезоне — ни одной! И когда это было в последний раз — с ходу не вспомню. На самом деле, происходит по-разному. Иногда хочется после матча выплеснуть эмоции и сломать ракетку в раздевалке, хоть это случается и не очень часто. Бывает, что-то случилось в жизни, ты приходишь на тренировку и тебя все бесит — тогда тоже ломаешь. Но не думаю, что делаю это часто — может быть, пять за год. Но в этом, повторяю, ни одной. Постараюсь продержаться так весь год!
Дружба с Рублевым, Хачановым и Сафиуллиным — думаю, навсегда
— Как вы сделали Андрея Рублева крестным своей дочки? Как вообще возможна такая степень дружбы в столь индивидуальном виде спорта, как теннис?
— Да, наверное, это тяжело — но у нас так получилось, потому что мы знаем друг друга с детства. И не только мы с Андреем, а вчетвером — еще с Кареном Хачановым и Ромой Сафиуллиным. Мы выходили на корт друг против друга лет с 10-12, но не помню между нами четырьмя каких-то негативных моментов, которые у меня иногда бывают с другими теннисистами на корте. А если они и были, то быстро забывались.
Мы прошли долгий путь вместе. Играли в карты, начиная с 12 лет, оказывались на разных турнирах, в разных ситуациях. Кто-то выступал чуть лучше, кто-то чуть хуже — но это никак не влияло на наши отношения. В итоге, наверное, эта дружба навсегда. Это никогда до конца не известно, но будем надеяться. В принципе выбор крестного для меня был не слишком сложным.
— Кто сильнее в картах, раз вы их упомянули?
— Сейчас, наверное, Карен лучше всех — потому что он играет в карты со своей командой каждый день. Это его в хорошем смысле расслабляет. А я во время турниров, наоборот, избегаю карт, потому что начинаю слишком много смеяться и заводиться, и это забирает у меня всю энергию. Но тут тоже смотря какая игра. В принципе люблю покер и считаю, что играю в него не очень плохо.
— Перед началом турнира в Майами на пресс-конференции журналист назвал вас шахматистом на корте за умение читать игру. Но у вас же теплые отношения и с обычными шахматами, верно?
— Когда-то я в маленьком возрасте ходил в шахматную школу, и вроде бы даже неплохо получалось. Но не думаю, что достиг бы там каких-то высот, сопоставимых с теннисом. Потом в один момент начал играть на chess.com, как многие. На турнирах какое-то время нравилось так отвлекаться, даже перед матчами так делал. Но однажды понял, что это отнимает у меня очень много времени, и перестал. В каком-то смысле забросил, и могу признать, что многие теннисисты сейчас играют в шахматы лучше меня.
— Как сейчас общаетесь со Стефаносом Циципасом, с которым у вас давняя и непростая история взаимоотношений? Могли бы, допустим, пойти с ним выпить по бокалу вина?
— Я вино не пью, ха-ха. В теннисе вообще быть с кем-то очень близкими друзьями тяжело. Надо давно друг друга знать, иметь общие интересы — как мы с Андреем, Кареном и Ромой. Мне кажется, что сейчас у нас (с Циципасом. — Прим. И.Р.) совершенно нормальные уважительные отношения. Кто знает, может, на корте еще будут какие-то споры. Но, по-моему, у нас все развивалось только в положительную сторону. Сейчас мы уважаем друг друга как спортсмены и совершенно спокойно друг к другу относимся.
— Рублева недавно дисквалифицировали после полуфинала турнира в Дубае и лишили рейтинговых очков, которые ему удалось потом отбить через апелляцию. Что думаете по этому поводу?
— Мы это много обсуждали с разными теннисистами — история была большая. Считаю, что в ней в каком-то смысле не было ни одной правильной стороны, поскольку Андрей сам знает, что на судью кричать не стоит. Если бы его не дисквалифицировали, тогда, получается, каждый может так делать. Хотя, в принципе, порой так поступают все.
С другой стороны, в той ситуации была очень непонятная вещь. Один человек (линейный судья. — Прим. И.Р.) подошел к другому и сказал: «Я услышал то-то», что не было правдой. Получается, что любой судья может так поступить и дисквалифицировать игрока за то, что тот не говорил. А ведь дисквалификация — это серьезная история. Обычно она влечет за собой автоматическое снятие очков и потерю денег.
В принципе я против видеоповторов в теннисе — только если в случае с двумя отскоками. Но в этой ситуации супервайзер должен посмотреть повтор и решить для себя, как поступить. Потому что это слишком сильная ситуация, чтобы в ней обходиться без видео.
— Кто ваш любимый теннисист всех времен и народов?
— У меня никогда не было идола или любимого теннисиста, потому что я всегда хотел идти и побеждать своим путем. Если кумир — кто-то другой, то сделать это самому тяжелее. За многое уважаю Новака Джоковича, Роджера Федерера, Рафу Надаля, Энди Маррея. На их теннисе я вырос.
Когда играл Марат Сафин, я был помладше, не так понимал игру, но смотрел, как он побеждал в Австралии и Испании. На следующий день школа и все такое, но я не мог оторваться. Теннисистов, которых я любил по различным причинам, было много. Но кого-то одного выделить не могу.
— Но кто из великой тройки вам стилистически больше по душе?
— Стилистически скажу, что в каком-то смысле больше похож на Новака, когда тот был помоложе. Считаю, что сейчас у него другой теннис, чем в начале карьеры. Рафа — левша, а Роджер играет в теннис, который далек от моего. Поэтому — Джокович.
— Когда-то перед матчем Кубка Дэвиса Сербия — Россия в Белграде он в Монако взял в свой частный самолет вас, совсем молодого. Вы сейчас поступаете так же?
— Не могу сказать, что я делаю что-то так же, как кто-то другой. Всегда поступаю так, как сам считаю нужным. Но этот момент мне очень сильно запомнился. Я ведь с Новаком еще и тренировался. Самолет был, когда я уже попал в топ-100. А когда стоял всего лишь в топ-400, Джокович позвал меня поработать. Он всегда относился ко мне одинаково уважительно — неважно, сколько мне было лет, на каком месте в рейтинге я находился. Он ко многим людям так относится, и это заслуживает уважения.
Интересно было бы пообщаться с Ди Каприо
— Вы кажетесь очень естественным. Сложно ли таким быть во времена, когда от звезд требуют достаточно строгого соблюдения стандартов?
— Для меня это вообще очень важно. Я сам построил и стараюсь держать свои, так сказать, лимиты приватности. То, о чем хочу и не хочу говорить. И, соответственно, как только я эти лимиты выстроил, мне стало легко, потому что для себя точно знаю, о чем могу говорить. И в рамках этого говорю честно, откровенно, легко.
Не очень люблю говорить про свою личную жизнь. Если мне нормально на что-то ответить — отвечу. Если нет, то просто пропущу вопрос. Мне легче делать так, чем каждый раз что-то врать. Потому что очень легко завраться, если ты каждые два дня говоришь разные вещи. Так что стараюсь или быть откровенным, или не говорить ничего. А нравится моя откровенность или нет — это уже дело тех, кто слушает. С этим я ничего поделать не могу, и думать об этом нет смысла.
— Что для вас с точки зрения отношений с болельщиками самое ценное — и, с другой стороны, самое неприемлемое?
— Всегда говорил, что мне не страшно, если болеют за другого. Это нормально, это — спорт. Кого-то поддерживают больше, кого-то — меньше. Но в теннисе так принято, что перед второй подачей или после двойных ошибок не хлопают. Бывали разные матчи, и мне всегда обидно, когда такое происходит.
С другой стороны, у меня много каких-то негативных качеств. Считаю, что в прошлом году стал слишком сильно развивать эту историю. Поэтому сейчас стараюсь обращать на это как можно меньше внимания. Посмотрим, как все будет продолжаться.
— Все отмечают ваш характер, терпение и умение переламывать самые сложные матчи. А какое качество больше всего помогает вам на корте выигрывать?
— Наверное, как раз характер. Я такой был с детства, ненавидел проигрывать. Боялся и не хотел проиграть больше, чем хотел выиграть. Потом, работая с психологами, понял, что это не совсем правильно. В первую очередь надо уметь и хотеть выигрывать. Ненависть проигрывать заставляла меня всегда бороться до конца в любой игре — что в теннисе, конечно, важнее всего. Но я научился это чувство переворачивать. Раньше я не хотел проиграть, а теперь хочу выиграть, и мне это очень часто и сильно помогает.
— Александр Овечкин рассказывал, что мечтает встретиться с Майклом Джорданом. А есть ли человек из других видов спорта или вообще других сфер жизни, с которым хотели бы встретиться и пообщаться вы?
— Кого-то одного в мире спорта назвать не могу. Нравится общаться со спортсменами из других видов. С кем-то дружу, с кем-то просто могу иногда переписываться, разговаривать. Это интересно — обсудить, как у них и как у нас. Особенно если эти виды тебе небезразличны.
— А с кем из них, если не секрет, вы дружите?
— С совершенно разными людьми. Но с кем именно — говорить не буду. Здесь мы заходим как раз на ту территорию личной жизни, которая за пределами моих лимитов, ха-ха!
А если говорить про людей из других сфер... Мне в принципе очень нравится подход к жизни Леонардо Ди Каприо — исходя из того, что я об этом слышал, конечно. Он не хочет общаться ни с какими людьми, которых считает для себя лишними. Мне это очень импонирует, и я бы с удовольствием с ним когда-нибудь про это поговорил. Надеюсь, выпадет такая честь.
— В одном из интервью вы рассказывали, что какое-то время в детстве болели за футбольный ЦСКА, но армейцы все проигрывали в Лиге чемпионов, и вы сосредоточились на поддержке «Баварии». После этого ЦСКА опубликовал в своих соцсетях пост, что можно все начать сначала. Видели ли это сообщение и как относитесь к такой перспективе?
— Что-то видел, хотя и забыл, что там конкретно было. Просто обратил внимание, что ЦСКА меня отметил. Все возможно! По различным причинам меньше стал смотреть футбол. Просто стало мало свободного времени.
Да, помню, что, когда был маленький, очень сильно болел за ЦСКА. Почему так было? Если честно, даже не вспомню. Потом стал чуть больше поддерживать «Ростов», потому что за эту команду болеет мой отец. Будет больше свободного времени — посмотрим, может, заново стану за ЦСКА болеть!
— С главной легендой этого клуба, Игорем Акинфеевым, не знакомы? И как относитесь к тому, что он столько лет играет на высоком уровне?
— Лично не знакомы, не пересекались, но назову Игоря великим спортсменом. У меня к нему огромное уважение. Поразительно — мне было лет семь, я болел за ЦСКА, и он уже был в его воротах. Сейчас мне 28, я не болею за ЦСКА, а Акинфеев по-прежнему в них же! И надеюсь, что он сможет играть еще много лет.
— А сами вы в футбол играете?
— Раньше, в подростковом возрасте, любил. Ничего сумасшедшего не показывал, но что-то получалось, умел правильно выбирать позицию. Потом перестал.
— Кто из теннисистов — лучший футболист?
— Как я слышал, Янник Синнер очень хорошо играет. Но не видел, точно сказать не могу.
Стараюсь как можно меньше использовать соцсети
— Назовите трех человек в жизни, благодаря которым вы стали тем Даниилом Медведевым, которого сегодня знает мир.
— В первую очередь это семья. На начальном этапе карьеры — родители. Мама и папа вложили немало! А сейчас Даша, мы вместе в самые разные моменты.
— Став отцом, теперь лучше понимаете своих родителей — каково им пришлось на всем пути вашего воспитания?
— Думаю, пока нет. Алиса еще слишком маленькая, чтобы я мог понять все эти сложности и нюансы. Знаю, что родителям было тяжело. Их отношения с ребенком — всегда сложные, в них могут быть разные моменты. Посмотрим, как все это будет складываться в нашей с Дашей семье.
Многие говорят, что, когда рождается ребенок, у человека меняется мировоззрение. Не могу сказать, что внутри меня произошло что-то сумасшедшее и я совершенно изменился. Алиса будет расти, надеюсь, появятся еще дети. Самому очень интересно, как это скажется на нашей семье.
— Какой момент в вашем детстве или юности вы назовете решающим с точки зрения вашей теннисной карьеры?
— Одного не вспомню. У меня всегда все было постепенно. В юниорах начинал тяжело. Потом среди теннисистов до 14 лет, по-моему, в топ-5 стоял. В рейтинге ITF тоже сначала шло трудно, попал в топ-13, что не очень высоко, но тоже неплохо. Так же и по взрослым — сперва непросто, потом постепенно шел наверх. Так что нет, какого-то одного момента, когда бы все для меня перевернулось, не было. Шла долгая работа, которая вылилась в результат.
— Какой совет можете дать юным теннисистам и теннисисткам, которые сомневаются в себе?
— Насколько это возможно, наслаждайтесь теннисом и при этом старайтесь побеждать. С одной стороны, надо получать удовольствие от игры, с другой — важно расстраиваться поражениям. Если ты все время будешь только наслаждаться, так тоже не работает. Это тяжелый вид спорта. Все время только два человека на корте, и побеждает один. Теннис надо любить, но при этом всегда хотеть выигрывать.
— Вы рассказывали, что вас раздражает, когда какой-нибудь тренер из женского тура советует вам чаще выходить к сетке. Чьи советы для вас действительно значимы?
— Советы моей команды. Для того она и существует. В социальных сетях, когда ты проигрываешь или выигрываешь матч, тебе все что-то советуют — причем прямо противоположное. Ты не можешь прислушиваться к этим советам, потому что один детально аргументирует, почему тебе нужно идти к сетке, а другой — почему надо оставаться на задней линии.
С командой, близкими людьми ты все равно можешь спорить и не соглашаться. Потому что специфика тенниса такова, что главным человеком все равно остаешься ты. И решаешь на корте и вне его тоже ты. А команда, которую ты нанимаешь, существует для того, чтобы ты доверял их советам — но решал все сам. Что же касается того, чтобы прислушиваться к мнениям других людей, — то мне просто непонятно, какой в этом смысл.
— Читаете ли соцсети? Были ли случаи, когда что-то оттуда вывело вас из равновесия?
— Я вырос в эпоху соцсетей. Когда мне было лет 10-12, Facebook (принадлежит компании Meta, которая признана экстремистской организацией и запрещена в РФ. — Прим. «СЭ») и ВКонтакте начали набирать популярность. Поэтому в какой-то степени завишу от них и стараюсь их как можно меньше использовать, чтобы читать какие-то комментарии — потому что все, что люди пишут, может задевать. Так что стараюсь их использовать только в позитивном ключе.
— Это как?
— Когда выигрываешь, все тебя хвалят. Когда проигрываешь — сплошной негатив. Поэтому, когда побеждаю, что-то читаю. Все похвалили, приятно. А вот когда проигрываю — не захожу в соцсети и делаю так, чтобы точно не увидеть никаких плохих комментариев. Пройдет какое-то время, снова выиграю — и тогда уже опять зайду.
Самые чувствительные спортсмены — теннисисты и гольфисты
— Недавно к вашему тренерскому штабу присоединился известный специалист Жиль Симон. Как он в него вписывается?
— Пока что идет интересная работа. Симон, наверное, сильно отличается от других членов моей команды — и не только теннисных. Он очень много говорит, пытается объяснять. А я такой человек, что мне нужно объяснять не много, а точно — иначе начинаю думать о слишком многих вещах. В теннисе такое допускать нельзя.
Поэтому работа непростая и для него, и для меня, и где-то надо идти друг другу навстречу. Жиль говорит очень много интересных вещей, старается привнести их в мою игру, обсуждая их с другим Жилем, Серварой. И пока все идет хорошо. Посмотрим, как это будет работать.
— Привлечение Симона — ваша инициатива?
— Да, можно сказать, что моя. Конкретную историю не расскажу, потому что она слишком приватная. Мы с ним поговорили, договорились и сейчас хорошо работаем вместе.
— Какие главные качества вашего основного тренера, Сервары, помогают вам работать вместе столько лет и с такой стабильностью результатов — 350 побед в туре, 200 недель подряд в топ-5 рейтинга АТР?
— Думаю, его главное качество, которое мне изначально понравилось, — то, что он умеет адаптироваться к ситуации. Наверное, с любым теннисистом это очень важно, поскольку мы, находясь на корте, очень чувствительны. Чуть-чуть ветер, мяч улетает — и все, у нас кризис, мы не знаем, как играть справа, слева. Слышал, что самые чувствительные — это игроки в теннис и в гольф.
Иногда видел некоторых тренеров со стороны, они мне что-то советовали. А потом смотрю — 15-летние девочки-болельщицы говорят мне то же самое. Нужно ли тогда слушать таких тренеров? А Жиль умеет адаптироваться к ситуации и к игроку. Это полезное качество, потому что я взрослею, игра меняется — и одновременно взрослеет и меняется он. Поэтому мы прекрасно работаем вместе.
— Ваш первый тренер во Франции Жан-Рене Лиснар говорил, что вы с юного возраста все схватывали на лету, и именно за счет этой обучаемости сумели опередить Рублева, по юношам котировавшегося выше вас. Вы как-то развили в себе это качество?
— Об этом легче судить другим людям. Но, мне кажется, это качество многих спортсменов, которые чего-то достигли. В какие бы игры ты ни играл, всегда хочешь побеждать и за счет этого быстро учишься. То же самое касается и тенниса.
— Почему вы поменяли Лиснара на Сервару? Первый, не говоря ни одного дурного слова о вас, сильно обижался на Жиля и говорил, что тот воткнул ему нож в спину.
— Это уже их отношения, так что лучше задать этот вопрос Жилю или Жану-Рене. У меня с Лиснаром сохранились хорошие отношения. Просто в один момент по различным причинам решил, что хочется попробовать больше поработать с Серварой один на один. Когда ездил с ним на турниры, чувствовал: что-то тут может мне помочь для успеха. Так и получилось, и я рад, что сделал такой выбор. Так бывает в жизни, что выбор приходится делать.
— Сделали вы выбор, только в роли агента, и в пользу Льва Кассиля, правнука знаменитого детского и спортивного писателя. Читали произведения его прадеда?
— В детстве — конечно, но уже ничего не помню. А сам Лев мне и как человек нравится, и разные проекты мы успешно делаем вместе.
— Вы рассказывали, что меняете свой теннис. Как этот процесс происходит? И зачем?
— Все-таки я взрослею, люди привыкают к моей игре. Чувствовал это в последнее время по матчам с Янником, Карлосом и даже Новаком. То есть, видимо, они привыкли к моему теннису, что-то нашли. Мне чуть-чуть тяжело было играть с ними последние матчи, хотя многие из них были близки.
Поэтому нужно работать, идти вперед, чтобы люди не знали, что ты сделаешь в следующий момент. Пойдешь ли к сетке, что делаю редко, но сейчас стараюсь чаще. Будешь ли принимать близко или глубоко. Опять же, близко я давно не принимал, сейчас стараюсь делать это чаще. То есть заниматься какими-то такими мелкими моментами, чтобы люди не знали, как я буду играть сегодня. Мне кажется, это пойдет только на пользу.
— Когда-то вы говорили, что никому из юных игроков не советуете перенимать вашу технику. Почему она насколько эксклюзивна?
— Да, я по-прежнему считаю, что прямо стараться копировать мою технику не надо. Ведь как она появилась? Моей задачей в детстве было попасть мячом в корт. И если в какой-то момент я считал, что это можно сделать с помощью игры с отвалом назад — чего делать не надо, но при этом я попадал, — то продолжал так действовать. Техника возникла, сформировалась и до конца поменять ее невозможно. Ничего плохого, все играют по-разному. Но не могу сказать, что ее надо копировать.
— А чью технику посоветуете перенимать?
— Наверное, Янник играет довольно чисто, справа и слева хорошо подходит к мячу. Кстати, это то, над чем я чуть-чуть работаю. Задача — играть чуть чище. В какие-то моменты некоторые удары, возможно, могу выполнить чище, и чисто технически это может мне помочь.
Соцсети не есть жизнь. То, что не написал там слов скорби о трагедии в «Крокусе», не означает, что меня это не волнует
— Как вы относитесь к женскому теннису? Насколько внимательно за ним следите и болеете ли за кого-то персонально?
— Персонально — за всех, кого знаю и с кем дружу. Со многими знакомы давным-давно, с кем-то еще по юниорам выступал. С Дашей Касаткиной вообще лет с 10! А отношусь к женскому теннису нормально. Когда сам не в турнире, теннис не смотрю — ни мужской, ни женский. А когда в турнире, просто включаю телевизор и смотрю всех, кого показывают, будь то женщины или мужчины.
— Мой коллега Антон Орехъ во время «тысячника» в Майами заметил, что у вас уменьшилась сила подачи, и попросил узнать, все ли у вас в порядке с плечом.
— Все отлично! Наоборот, плечо чувствует себя все лучше и лучше, потому что раньше оно действительно немного болело. В том числе из-за этого я пропустил турниры в Дохе и Роттердаме. В Майами же мячи из-за влажности пушатся. Поэтому, когда они новые, все нормально — а когда мячи стареют, то слабеют. Отсюда слабеет и подача.
— Болельщики заметили, что в Майами вы играли в черном напульснике — хотя раньше этот атрибут не использовали.
— В Майами просто было очень влажно, а в этом случае я надеваю напульсник — хотя мне в нем не очень нравится играть. Напульсник не черный, а синий, если честно.
— Во время этого «мастерса» произошла большая трагедия в Москве, в «Крокус Сити Холле». Не выбило ли из душевного равновесия чтение новостей о случившемся?
— Это были ужасные новости. Соболезную всем семьям пострадавших и погибших. Переживал трагедию в «Крокусе», выходя на корт и в кругу семьи. Но турнир пришлось продолжать, хотя было тяжело. Некоторые люди заметили, что я ничего не выставил в социальных сетях, и кто-то меня за это осудил. Но я просто живу по принципу, что соцсети не есть жизнь. Стараюсь этому следовать и хочу потом прививать это своим детям. Поэтому то, что я не написал слов скорби в социальных сетях, не значит, что меня это не волнует. Переживал и продолжаю переживать случившееся. Надеюсь, что все люди смогут через это пройти и жить дальше.
— Как вы вообще реагируете на трагические события за пределами тенниса? Может ли, например, смерть какого-то известного человека сильно на вас подействовать?
— Не могу назвать себя самым эмоциональным человеком в жизни — в отличие от корта. На корте меня может задеть все что угодно. В жизни у меня кожа намного толще. Не знаю, хорошее это качество или плохое.
На корте я научился думать только о победе. Поэтому все, что происходит вне корта, в момент моего выхода на него перестает иметь для меня значение. Может, для семьи и друзей это иногда в каком-то смысле обидно, но такой путь я выбрал. И именно после этого выбора начал лучше играть. Поэтому пока его придерживаюсь.
— Насколько удовлетворены тем, чего добились в своей карьере на данный момент?
— Скажу так: удовлетворен, но продолжаю ставить перед собой высокие цели. В то же время, естественно, очень расстроен, что последние финалы «Шлема» против Новака и Янника (Джоковича на US Open-2023 и Синнера на Australian Open-2024. — Прим. И.Р.) не получилось выиграть. Потому что в первых трех, включая победный, я в каком-то смысле узнавал, что это такое, когда ты попадаешь в финал «Большого шлема». А тут уже опыт был, и я знал, как подготовиться. И подготовился классно. Просто немножко не повезло. Обидно.
Главная цель — делать сто процентов того, что от тебя зависит, как это было в недавнем финале в Австралии. Когда вышел после матча и сказал: «Я сделал все, что мог, не получилось. Бывает. В следующий раз попробую сделать еще лучше». И если так и будет, то однажды приду на пресс-конференцию, скажу: «Я заканчиваю карьеру» — и у меня не будет никаких сожалений. Вот моя главная цель.
— А о чем мечтаете?
— Много о чем. На корте хочу просто продолжать работать. Не терять голод к победам и стараться всегда выигрывать. А в жизни мечта — чтобы семья и близкие нам люди были счастливы. Наверное, часто это невыполнимо, потому что бывают разные ситуации. Но мечта — она для того и существует, чтобы всегда к ней стремиться, даже если ее сложно достичь.
