600 часов на личном самолете и красное вино с Ельциным. Вторая часть монолога Евгения Кафельникова
— Многим, конечно, были интересны внешние атрибуты моего успеха. «Феррари», личный самолет, — рассказывает Кафельников. — Таких целей изначально, конечно, не было, все происходило спонтанно. Ты занимаешься спортом, хочешь выигрывать, думаешь об этом. А когда добиваешься — чувствуешь большое моральное удовлетворение. Денег при этом становится все больше, и не будешь же ты их скирдовать, чтобы они просто где-то лежали. Тебе 20 с небольшим, и хочется их потратить — иначе для чего зарабатываешь? Возникают какие-то свойственные молодости желания, и ты их осуществляешь.
Вот и с тем же самолетом возникло предложение, и я подумал: почему бы и нет? Все тогда арендовали, и, наверное, это было правильно. Но абсолютно не жалею, что в свое время получил такой бесценный опыт. Тем более что продал его дороже, чем купил (приобрел за 17 миллионов долларов, продал за 17 с половиной. — Прим. И.Р.), и покупка была не в кредит. Вообще не люблю жить в кредит и до сих пор их не беру. И всем рекомендую не брать, если есть возможность.
На самолете я летел из Ташкента на свою единственную и победную Олимпиаду — в Сидней. Полет был долгим, с двумя посадками, и пилот позволял мне какое-то время посидеть за штурвалом. 10-15 минут — и обратно в салон. Тогда я летел один, а годом ранее, в 1999-м, личного самолета у меня еще не было, и я просто арендовал чартер для всей нашей сборной, пять-шесть человек, чтобы она из того же Ташкента прилетела в ту же Австралию на матч Кубка Дэвиса. И Марат Сафин там тоже был. Большой бандой летели! Федерация какую-то часть покрыла, но большую — я.
В 2002-м самолет я продал. Во-первых, уже получил от него все, что хотел. Во-вторых, понял, что намного проще и выгоднее арендовать борт. А в-третьих, поступило хорошее предложение о продаже. Обычно, если что-то покупаешь, после этого цена автоматом падает на 20-30 процентов. Покупаешь, допустим, машину, выезжаешь из салона — все, она уже на треть дешевле. А у меня так получилось, что я пролетал на нем 600 часов и еще мне предложили больше, чем я за него заплатил. О дальнейшей его судьбе я не знаю.
Соперников в самолет тоже брал, как Новак Джокович Даниила Медведева — только, по-моему, не в свой, а в арендованный. Играли турнир, кажется, в Цинциннати, и я взял с собой оттуда в Монреаль и партнера по паре южноафриканца Уэйна Феррейру, и тех ребят, против которых мы играли парный финал. У меня вообще не было с этим проблем, как и с отношениями с соперниками. Конечно, были идиоты, которых все терпеть не могли в раздевалке, но такое в любом виде спорта происходит. Называть их спустя столько лет не буду. Но в подавляющем большинстве случаев ребята были нормальные и относились друг к другу с уважением.
Какими были звезды? Пит Сампрас — достаточно закрытый, не любит публичности, и я его понимаю. Когда ты — первая ракетка мира на протяжении многих лет и тебе нужно все время отстаивать свое лидерство, наверное, хочется уединиться, чтобы тебя никто не беспокоил. Его уровень и его стабильность были сопряжены с большими психологическими нагрузками.
Последний раз на сегодня видел Пита, когда лет семь-восемь назад в Нью-Йорке чествовали всех первых ракеток мира. Отмечался какой-то юбилей рейтинга АТР, и позвали всех, кто когда-либо занимал в нем первую строчку. Там же встретил и Андре Агасси, который по характеру прямая противоположность Сампрасу — веселый, озорной, прикольный. Как-то раз играли на турнире в Цинциннати, и там есть большой аквапарк с аттракционами. Он договорился — и для нас с 8 до 11 вечера закрыли весь парк. Агасси собрал нас, человек 15 теннисистов, всех, кто с ним общался. И мы шикарно провели там эти часы, у меня в архиве до сих пор лежит много фотографий с этого мероприятия. Очень хороший парень!
А кого считаю лучшим теннисистом из всех, кого видел... Ох, сложно. По статистике даже не обсуждается — Джокович. Он величайший, выиграл уже 24 турнира «Большого шлема», и еще есть порох в пороховницах. Но даже в этой тройке мой личный приоритет — Надаль. По стилю, по тому, как он себя позиционирует.
Я застал поздних Джона Макинроя и Ивана Лендла, но не видел их на пике. Также не играл против праймового Роджера Федерера, хотя при мне он уже вошел в топ-10 и мы встречались на корте раз пять-шесть. Надаль тогда вообще только начинал, помню его 15-летним парнем на турнире в Монте-Карло. А реально по таланту, который, к сожалению, полностью не развился, выделю чилийца Марсело Риоса. У него было уникальное ощущение мяча.
Насколько помню, баланс с Федерером у нас — в мою пользу (4:2. — Прим. И.Р.). Победы точно одерживали оба. Почему-то мне больше запомнились поражения — на Кубке Дэвиса в Москве в 2002-м и в полуфинале турнира в Милане в 2001-м, когда он выиграл свой первый титул. В любом случае, когда мы встречались, его карьера только начиналась. С праймовым Роджером мне играть не доводилось, а с Надалем и Джоковичем — вообще никогда.
После победы на Australian Open диванные эксперты говорили: «Да ты колхозника в финале обыграл»
Наибольшие успехи в моей карьере связаны с тремя странами. Россия, где я пять лет подряд, с 1997 по 2001-й, брал Кубок Кремля. Франция, где я победил на «Ролан Гаррос» в одиночке и трижды в паре, Кубок Дэвиса в составе сборной, турнир в Лионе, играл в финале турнира в Берси в серии «мастерс». И, естественно, Австралия, где я выигрывал Australian Open и Олимпиаду в одиночке, на следующий год после победы снова дошел в Мельбурне до финала, да и первый выигранный в жизни турнир АТР тоже был на этом континенте, в Аделаиде. На турнирах в этих странах я чувствовал себя идеально.
Хотя еще фирменным для меня был турнир в немецком Галле на траве, который выигрывал трижды. Вот почему на Уимблдоне я не играл должным образом, а на травяном покрытии добивался таких результатов? Как-то мне там было очень комфортно, уютно. В такой обстановке я мог свернуть горы.
Из трех моих главных одиночных титулов — в Париже, Мельбурне и Сиднее — и командного в том же Париже не буду ничего выделять. Все они одинаково дороги и важны. Оба победных финала «Большого шлема» были сложными. На «Ролан Гаррос» — потому что первый, а у Штиха уже была победа на Уимблдоне-1991. Победный и вообще финальный опыт в таких вещах очень важен — а Михаэль еще играл в 1994-м финал US Open с Агасси.
В финале Мельбурна-1999 играл с Томасом Энквистом, который за всю австралийскую серию перед этим не проиграл ни одного матча. Пять побед и титул в Аделаиде, потом еще три — в показательном турнире и, наконец, Australian Open. Человек по результатам на тот момент был сильнейшим в мире, а мне некоторые уникумы, диванные эксперты, говорят: «Ты какого-то колхозника обыграл, полуинвалида». Ничего себе «колхозник»!
Олимпиада — особая история. Турниры «Большого шлема», несмотря на весь их престиж, проходят четыре раза в год, а она — раз в четыре года. То есть у тебя нет права на ошибку: следующей может и не быть, что в моем случае и произошло: к Афинам-2004 я уже закончил карьеру. Играешь «Ролан Гаррос» и можешь в какой-то момент подумать: черт с ним, через месяц — Уимблдон. На Олимпиаде таких мыслей быть не может.
А Сидней был у меня первым, хоть и стукнуло уже 26 лет. Почему четырьмя годами ранее не поехал на Игры в Атланту? Олимпиада была в неудобное время, в июле, я незадолго до того выиграл «Ролан Гаррос» и в одиночке, и в паре, был под большими нагрузками. График был очень сложный, и я не хотел ехать в Америку на два месяца. Я просто не сыграл бы там должным образом, плюс там была страшная жара.
Меня уговаривали, но мы с Анатолием Александровичем приняли решение, что не стоит туда ехать. Наверное, если бы тогда у меня было полное понимание, что такое Олимпиада, я бы все равно туда поехал, несмотря ни на что. Но тогда мне было 22 года, и многих вещей не понимал. Но четыре года спустя использовал на все сто единственную попытку.
Тогда тоже присутствовали сомнения, ехать ли, — ведь находился в плохой форме, много проигрывал. Их переломила одна мысль — то, что это наверняка единственный шанс сыграть на Олимпиаде. Одно участие в ней — это большой престиж. А уже в Сиднее понял, что эти ощущения нельзя сравнить ни с чем.
Сетка поначалу была непростая — во втором круге хозяин кортов Марк Филиппусис, потом бразилец Густаво Куэртен, который был «посеян» третьим. В полуфинале, правда, француз Ди Паскуале, которого обыграл комфортно. К финалу с немцем Томасом Хаасом отнесся как к последнему матчу в карьере, тем более что у нашего соперничества уже была история, он меня несколько раз обыграл. Не особо приятный теннисист. Но я знал, что если не одержу победу, то никогда себе этого не прощу. Матч был тяжелый, и сделал это я только в пяти сетах.
День финала? Все было стандартно. Утром приехал в олимпийскую деревню, сделал массаж, пошел в тренажерный зал с другими атлетами. Куда бы мы с Маратом ни приходили, все спортсмены: «Вау!» Все знали, кто такие Сафин и Кафельников, и это было очень приятно. Марат прилетел сразу после триумфа на Открытом чемпионате США, и все хотели сфотографироваться. Мы никому не отказывали.
Ты брал у меня интервью во время сочинской Олимпиады, когда меня, сочинца и олимпийского чемпиона, не пригласили участвовать в церемониях открытия и закрытия Игр. Тогда обида по этому поводу была, а сейчас спокоен. Может, возраст... Не пригласили — не умер от этого и обиды не затаил. Я не злопамятный человек и никому этого качества не желаю. Мстить и таить злобу — очень некрасивое качество, которое человека разрушает. Что было, то было. Проехали.
Что касается «Кубка Кремля» и пяти подряд побед на нем, то к ним я шел постепенно и равномерно. Сначала в 1994-м, когда я уже был в мировой двадцатке, то есть в элите мирового тенниса проиграл в четвертьфинале. В 1995-м уступил в тяжелом полуфинальном матче Даниэлю Вацеку, моему партнеру по паре. В 1996-м меня обыграл Горан Иванишевич, который был на пике карьеры, — ничего страшного и обидного. Горан любил играть в залах, любил Москву и был большим мастером.
А потом все случилось так, как и должно было случиться. В 1997-м я выиграл свой первый титул в «Олимпийском», обыграв в финале чеха Петра Корду, и тем самым завоевал московскую публику. Потом уже было намного проще. Понимал: с кем бы ни играл, у меня отличные шансы повторить успех. Так что эти пять лет и пять побед прошли молниеносно. Горжусь этим рекордом. Пять лет подряд выигрывать один и тот же турнир — хороший показатель.
Самые яркие истории о «Кубке Кремля»? Это точно не для глаз читателей. Историй было очень много, но пусть они останутся для узкого круга. Но точно могу сказать, что после каждого матча были ночные клубы и гулянки минимум до двух ночи. Все удивлялись, как я так гуляю и выигрываю. Молодой был, море по колено. Эмоции помогали. И так вплоть до 2002-го, когда в полуфинале проиграл голландцу Шенгу Схалкену.
Больно ли было, когда разрушали спорткомплекс «Олимпийский»? Ты знаешь, нет. Рано или поздно это должно было случиться, как случается со всеми аренами, которые отслужили свой срок. Хотим мы этого или нет, но при всех наших самых классных воспоминаниях о том или ином стадионе все однажды устаревает и разрушается, и с этим приходится что-то делать.
Когда стал первой ракеткой мира, подумал: «То, чем ты стал заниматься, оправдало себя»
Что почувствовал, когда 3 мая 1999 года стал первой ракеткой мира? Было чувство вершины, морального удовлетворения, награды за титанический труд на протяжении стольких лет. Мне хотелось, чтобы это кто-то оценил. А лучший показатель этой оценки — мировой рейтинг. Я подумал: «То, чем ты занимался, оправдало себя».
За рейтингом следил каждую неделю, конечно. Для меня это было очень важно, скрывать не буду. Подсчитывал, следил за соперниками. И знал, что это должно произойти.
Да, я в тот период проиграл шесть матчей подряд и сошел с вершины. Но это произошло не из-за давления, которое первая строчка в рейтинге накладывает. Это все клише, не более. А правда в том, что если составить хронологию всей моей спортивной карьеры, то у меня почти всегда на апрель-май приходился спад. Переход с харда на грунт давался мне тяжело, требовалось много времени для адаптации. При этом я не хотел брать паузу и не играть турниры. Любил соревноваться, для меня это было важно.
Поэтому играл — и проигрывал. На мне эти поражения негативно никак не сказывались. Отдавал себе отчет, что на данный момент не в форме, и уступал тем же испанцам, которые всю жизнь тренируются на грунте. К середине мая, когда уже маячил «Ролан Гаррос», начинал набирать оптимальную форму, и все становилось нормально. Поэтому тогда все так и произошло, и никакой негативной реакции с моей стороны не было.
Самый обидный невыигранный турнир в жизни? US Open. Скорее всего, 1999 года, где у меня было очень много шансов. Во-первых, мог закончить год первым, во-вторых, очень обидно проиграл в полуфинале Агасси. Об этом матче и турнире в целом жалею больше всего.
Но в Нью-Йорке я, по крайней мере, выиграл парный турнир в 1997-м, а вот Уимблдон — единственный в «Большом шлеме», где мне не удалось победить ни в одиночке, ни в паре. Считаю это все-таки скорее стечением обстоятельств. Два раза я там был в полуфинале в паре. В одиночке доходил до четвертьфинала, где проиграл Горану Иванишевичу, специалисту по травяному покрытию, и это — точно не грех. А вот проигрывать однажды в 1/8 финала Николасу Киферу никак не должен был. В принципе, играть на траве мне нравилось, не могу сказать, что это не мое.
Почему я много лет жил в Германии? Ради комфорта и теннисной логистики. Ты все время находишься в центре Европы, тебе не нужно сначала три с половиной часа добираться до Москвы, потом еще дольше — снова куда-то. Я и календарь свой европейский составлял так, чтобы больше играть в Германии и Франции, где можно за три-четыре часа на машине добраться из пункта А в пункт Б, не тратя время на контроль в аэропортах и т. д. Я всегда сам был за рулем и получал от этого процесса удовольствие. Больше у меня нет ни «Феррари», ни «Порше Кайена». Сейчас езжу на обычном БМВ.
Играл в футбол в двусторонках «Карлсруэ», болею за «Спартак» с 1982 года
Многие знают меня как болельщика «Спартака», поэтому расскажу об этом и вообще о футболе в своей жизни. Болею за красно-белых с семи лет. Помню, началось это на детских теннисных соревнованиях, когда мы сидели на сборах. Это был 1982 год, и я увидел по телевизору матч «Спартака» с лондонским «Арсеналом» (дома в матче Кубка УЕФА команда Константина Бескова, проигрывая 0:2, выиграла 3:2, а на «Хайбери» одержала разгромную победу — 5:2, и болельщики «канониров» провожали москвичей с поля аплодисментами. — Прим. И.Р.). После этого моя судьба как болельщика была решена.
Так вышло, что и первым матчем «Спартака», который я увидел вживую, была как раз домашняя игра с тем же «Арсеналом», но уже в Лиге чемпионов в 2000-м. Был еще один, кажется, кубковый матч «Жемчужина» — «Спартак», когда я жил в Сочи, году в 1986-м или 1987-м. Но он в памяти не отложился, а вот ту встречу в мороз в «Лужниках» с командой Арсена Венгера помню отлично. Как играли — и разгромили такого соперника 4:1! Играли там и мои друзья — Егор Титов и Дима Парфенов, которые любили теннис и приходили на соревнования, проходившие в Москве, — «Кубок Кремля», Кубок Дэвиса. Бывали там и Саша Мостовой, и Валера Карпин.
А на матч с «Арсеналом» я прилетел на своем самолете «Сессна» с турнира в Стокгольме. Кто-то из моих соперников получил травму и снялся, из-за чего у меня перед полуфиналом возникло полтора свободных дня. В день игры быстро, за два часа, долетел до Москвы — а на следующий улетел обратно.
И дошел до финала, где проиграл хозяину корта Томасу Юханссону — одному из самых неудобных для меня теннисистов. К ним также относились словак Доминик Хрбаты и австралиец Ллейтон Хьюитт. Они просто вводили меня в ступор своей игрой. Сказать, что испытывал в матчах с ними дискомфорт, — значит ничего не сказать. Видимо, сказывалась мощь ударов, которыми они все время на меня напирали. Я сам любил диктовать условия в розыгрыше — но, когда играл с ними, чуть только недолжным образом отыгрывал мяч на сторону соперника, они мощными ударами забирали инициативу и заставляли все время играть от обороны, чего я не любил. Короче, душили меня своим темпом.
Вернусь к футболу. Тот матч с «Арсеналом» в «Лужниках» мы смотрели в ложе с Шамилем Тарпищевым, который и достал билеты. Никогда ту игру не забуду! Но после введения Fan ID я на матчах «Спартака», как и на каких-либо других, не был и этот документ себе не оформлял. Да и вообще в последнее время как-то охладел к нашему футболу, почти перестал за ним следить. Мы не выступаем в европейских соревнованиях, и это, честно говоря, остудило мой интерес. Какая-то информация, конечно, доходит, но без прежнего фанатизма.
На футбольное поле против других известных теннисистов выходил, и не раз. Более того, в 1997 году, когда я сломал палец на правой руке и мне нужно было как-то держать себя в тонусе, участвовал в трех или четырех тренировках «Карлсруэ» (где тогда жил) у известного тренера Винфрида Шефера. И играл в двусторонках, когда еще Сергей Кирьяков был в команде. Серега как-то говорит: «Приходи!» Даже играл с ними в двусторонках по большому полю! Два или три раза точно. Был полузащитником, мне сказали: «Бегаешь, держишь этот угол». Я старался.
Тогда же познакомился с таким популярным футболистом «Карлсруэ» и сборной Германии, как Томас Хесслер. Все меня в этой роли нормально восприняли. Знали, что я живу в их городе, дружу с Кирьяковым, — и вообще следили за теннисом. Шефер ко мне тоже очень классно отнесся. Были времена! И местные журналисты, которые каждый день писали о команде, выкладывали фотографии в газете. Но сказать, что это вызвало какой-то сумасшедший ажиотаж, не могу.
Просил ли Тарпищев поддержать Кирьякова и других участников футбольного «письма четырнадцати» осенью 1993 года? Тогда мне точно было не до того — у меня только начиналась карьера, я еще даже ни одного турнира АТР на тот момент не выиграл. Был сосредоточен на том, чтобы самому чего-то добиться в спорте, и по сторонам не отвлекался. Это была сугубо история тех ребят, которые приняли такое решение, и Шамиль Анвярович меня в это не втягивал.
Годы спустя много времени провел с ним на Олимпиаде в Сиднее. К нему, члену МОК, был прикреплен автомобиль с водителем, а я жил в той же самой гостинице, где Тарпищев. Вот мы и приезжали все время в Олимпийскую деревню вместе с Шамилем Анвяровичем. Я не жил в Олимпийской деревне, но приезжал туда каждый день, чтобы сделать процедуры, сходить в тренажерный зал, в кафетерий, пообщаться с нашими ребятами. Оттуда ездил на баскетбол, гимнастику, другие соревнования. В гостинице же я только ночевал.
Тарпищев рассказывал в интервью, что меня сильно завел случайно услышанный разговор чиновников из Олимпийского комитета, что, мол, Кафельников обнаглел — в Сидней на личном самолете прилетел, в деревне не живет и вообще ничего тут не добьется. Раз Шамиль Анвярович помнит и рассказывает это, значит, и правда было. Но у меня такие нюансы из головы уже выпали, я не придавал значения чужим разговорам. Просто знал, что я обязан выложиться на этой Олимпиаде, своей единственной, без остатка. А прочее — уже история.
Ельцин без пафоса
Любой рассказ о моей карьере и вообще о теннисе 1990-х не может быть полон без слов о Борисе Ельцине. Первом президенте России, который благодаря Тарпищеву полюбил этот вид спорта и развивал его. Без него не было бы той теннисной инфраструктуры, которая у нас есть на данный момент. Благодаря ему и теннисные клубы появились, и кортов стало огромное количество.
Мы с ним много общались, и вот что интересно: я воспринимал Бориса Николаевича не как президента самой большой страны мира, не думал о том, что общаться с таким человеком очень престижно. Для меня Ельцин всегда был прежде всего человеком — абсолютно простым и искренним, открытым, незвездным, без всякого пафоса. Общение с ним не было для меня чем-то заоблачным, сверхординарным, он и сам так себя вел. У меня у самого такое нутро, что я ни на кого не смотрю ни сверху вниз, ни снизу вверх и не люблю, когда на меня смотрят ни снисходительно, ни подобострастно. Поэтому, наверное, мы с Борисом Николаевичем и нашли общий язык — просто разговаривали, не пытаясь кого-то из себя изображать. Это был естественный, нормальный процесс.
Первый раз Ельцин пришел на наш финал Кубка Дэвиса со Швецией в 1994 году в «Олимпийский», и его все освистали. Это был маленький косяк, когда он вошел при счете 6:6 в пятой решающей партии Саши Волкова со Стефаном Эдбергом. Он тогда первый раз пришел на теннис и больше таких оплошностей не совершал. И, что делает ему честь, его совершенно не разозлил свист, и он продолжил ходить на теннис и еще десятки раз был в том же «Олимпийском».
Наша первая личная встреча была в 1995 году в Сочи в санатории. Борис Николаевич тогда отдыхал у себя в резиденции Бочаров Ручей, Шамиль Анвярович был министром спорта. Нам как раз предстоял знаменитый полуфинальный матч Кубка Дэвиса с Германией, когда Андрей Чесноков отыграл девять матчболов и победил Михаэля Штиха. А тогда мы в сентябре находились в Сочи на сборах — и вот так с ним познакомились. Чеснокову за тот матч вручили орден, и те эмоции невозможно было передать словами.
Сыграть с ним в паре в теннис Ельцин мне никогда не предлагал. Он же взрослый человек, с головой, и понимал, что это будет выглядеть нелепо. С Шамилем Анвяровичем — да, с ним он играл с удовольствием. А с действующим профессиональным теннисистом — зачем? Ему не нужны были все эти камеры, фотографии, и за это его, наверное, стоило уважать. Он никогда показухой не занимался.
Помню, как Ельцин поздравил меня телеграммой со званием первой ракетки мира в 1999 году. А единственный раз вдруг позвонил, чтобы поздравить с наступающим Новым годом и со всеми успехами. Он тогда еще был президентом. Я, конечно, опешил. А та телеграмма есть дома у родителей в Сочи. Как и часы с личной гравировкой, которые Борис Николаевич мне подарил.
Мы с ним довольно часто встречались, уже когда он вышел на пенсию. Четыре-пять раз в год. Были хорошие поводы — например, традиционное награждение стипендиатов фонда Ельцина. Мы с Тарпищевым приезжали к нему в феврале в его день рождения. Естественно, когда в Москве проводились Кубок Дэвиса, «Кубок Кремля» — он всегда приезжал на стадион. Расспрашивал меня, ему все было интересно.
Согласен с Шамилем Анвяровичем, рассказывавшим в интервью, что никогда не видел Ельцина, ругающегося матом, — тоже ни одного такого слова от него никогда не слышал. А пили мы с ним только красное вино. Ни разу не видел, чтобы он пил водку или какие-то другие крепкие напитки.
На какие-то откровения о его президентской деятельности я Бориса Николаевича не провоцировал, дискомфортных вопросов не задавал — хотя он наверняка бы ответил. Но мне было неудобно нарушать субординацию. Какие-то истории, которые хотел, он нам сам рассказывал. Молчуном он точно не был.
На самолете с Ельциным — президентском или еще каком-то — я ни разу не летал. А вот на футболе мы с ним были. Смотрели отборочный матч чемпионата Европы 2004 года Россия — Швейцария, когда наши выиграли 4:0 и Дмитрий Булыкин сделал хет-трик. Ельцин уже находился на пенсии, но вел активный образ жизни и радовался голам, результату. Это уже был Борис Николаевич, который просто получал удовольствие от жизни.
Не наблюдал у него ни капли тоски по прежней деятельности. Наоборот, абсолютно видно было, что он очень-очень доволен психологическим комфортом, который у него был на тот момент. Что нет у него вот этого постоянного стресса, а, наоборот, есть спокойствие и хорошее самочувствие. Ельцин был посвежевший и отдохнувший.
У него всегда работал теннисный канал «НТВ-Плюс», на котором освещались все турниры. Когда мужская сборная играла Кубок Дэвиса, а женская — Кубок Федерации, он звонил Тарпищеву на регулярной основе, интересовался всеми деталями, если побеждали — поздравлял. Он жил этим! Я-то в это время уже не играл, а Света Кузнецова, Настя Мыскина, Лена Дементьева вели с ним задушевные беседы о том, кто как сыграл при каком счете во втором сете. Все нюансы помнил.
В 2002-м он, уже не будучи президентом, прилетал на наш победный финал Кубка Дэвиса в Париж. Есть архивные видео, на них можно увидеть его реакцию, и это нам было очень приятно. На завершающем банкете ITF после турнира его не было. Он начинался, кажется, в час ночи, и это, видимо, для Ельцина было уже слишком...
Когда его не стало, я ходил на прощание. И мы по сей день общаемся с Наиной Иосифовной. Она очень сильно поддерживает фонд Бориса Николаевича и на награждение его стипендиатов всегда тоже приглашает. Раз в год к ней обязательно ездим. Она очень доброжелательный и комфортный человек, и с каждым — что с Кафельниковым, что со стипендиатом фонда — общается тепло и на равных.
Не ставить меня на пятый матч финала Кубка Дэвиса в 2002-м было правильным решением
Нас всегда связывали и связывают теплые отношения и с Тарпищевым. Нет, конфликты случались, и было бы ненормально, если бы на протяжении такого количества лет их не было. Но обо всех этих шероховатостях мы, люди отходчивые, забывали быстро. В целом Шамиль Анвярович всегда был на стороне спортсменов, а не чиновников, когда между ними возникали разногласия. Он понимал и понимает, что все решают в конце концов люди, которые выходят на соревнования, а не те, кто занимается бюрократическими делами.
Я вообще не обиделся на Тарпищева, что он не поставил меня на пятый матч финала Кубка Дэвиса с французами в 2002-м. Сейчас на эту тему вышел очень хороший фильм Шамиля Анвяровича, в котором все это рассказывается. Это было абсолютно правильное решение, нужное и принятое всеми вместе.
Не помню нюансов, но, скорее всего, я был уставшим и не в форме. Вначале Тарпищев отправил ко мне Сергея Леонюка, и мы, поговорив, пришли к выводу, что этот матч лучше играть Мише Южному. У Шамиля Анвяровича всегда была удивительная интуиция, громадный жизненный опыт, и в тот момент все это сработало. Мы выиграли у французов у них дома на глазах у сборной Франции по футболу. Помню, как мы с Маратом с ними знакомились. Там и Зидан был, и автор золотого гола на Евро-2000 Вильторд, помню, как мы с ним фотографировались. Еще как-то на моем матче был настоящий Роналдо, Зубастик, мы с ним познакомились.
Возвращаясь к Кубку Дэвиса-2002 — да, финал мне не удался, но я чувствовал себя полноценным соавтором победы, поскольку в этот финал еще надо было выйти. Внес свою лепту и в четвертьфинальную победу над шведами, и в полуфинальную — над аргентинцами. Там вообще был дурдом: в один день выиграл пятисетовый одиночный матч, на следующий день мы с Маратом проиграли в пяти же сетах самый длинный парный матч в истории Кубков Дэвиса. Тай-брейк в пятой партии продолжался какое-то невообразимое время — типа трех полных овертаймов в хоккее. На вторую одиночку меня вряд ли хватило бы. И вот тут большое спасибо Сафину. Когда нужно было выигрывать, он всегда выручал команду и меня. Четвертый матч он взял — и все в полуфинале закончилось, к счастью, не доходя до пятой игры.
Я дважды, в 1994 и 1995 годах, играл в финалах, в которых мы уступали. Поэтому Кубок 2002-го стал долгожданной целью, к которой мы шли все вместе. И дошли. Фортуна вознаградила нас за старания в течение почти 10 лет.
Чуть раньше, в том же 2002-м, я выиграл последний свой личный турнир — в Ташкенте. Смутно припоминаю, что в финале обыграл Владимира Волчкова из Белоруссии. Было ощущение, что титулы приходят уже гораздо большими усилиями, чем даже еще год назад. Но все же не чувствовал, что это был мой последний выигранный турнир. В 2003-м я впервые за 10 лет не выиграл ни одного соревнования — и для меня это был четкий сигнал, что надо заканчивать.
После проигрыша Мише Южному на St. Petersburg Open я уже морально созрел для ухода из тенниса. Понял, что нельзя свой теннисный имидж, который за все эти годы я кровью и потом выстраивал, опустить ниже плинтуса. Поэтому и не захотел выступать в следующем году только ради самой игры.
Насколько болезненно перенес в тот период обвинение в том, что провел договорной матч с испанцем Висенте? Спокойно, поскольку знал, что это спекулятивные обвинения, которые ничем не подкреплены, — что жизнь и показала. Наверное, если бы такое случилось сейчас, в эпоху соцсетей, я бы все воспринимал по-другому, более болезненно. А тогда в одно ухо влетело, в другое вылетело.
Закончил играть я даже до 30. Сейчас, несмотря на возросшие скорости, многие играют гораздо дольше. Полного понимания, почему это происходит, у меня нет — но, скорее всего, потому что раньше начинают следить за своим организмом, за здоровьем. Вряд ли что-то принципиально поменялось в календаре АТР, но я и на тогдашний не сетовал. Мне нравилось много играть.
Но одним из моих главных качеств как теннисиста было то, что я очень хорошо знал и чувствовал свой организм. Понимал, когда нужно на тренировке нагрузиться, а когда — отдохнуть, поскольку на 100 процентов устал и при нагрузке могу порвать мышцу или травмировать плечо. Мое тело говорило мне: «Женя, возьми один-полтора дня паузы, пойди сделай массаж или растяжку». И я его слушал.
Предлагали ли мне когда-нибудь допинг? Боже упаси. Очень ценю то, как ко мне относятся люди, и никогда бы на такое не пошел. Всегда ценил и буду ценить чистый и равный спорт. Поэтому у меня никогда не было желания получить какое-то еще преимущество над соперниками, кроме как при помощи своего мастерства.
Увлечение покером прошло, а без гольфа представить свою жизнь не могу
Закончив карьеру, я окончательно вернулся из Германии в Россию, о чем не пожалел. Понимал, что дома нужнее, чем там, и после многих лет путешествий стремился к тому, чтобы осесть на одном месте. Мне требовалась определенная зона комфорта, которую я после карьеры и получил в Москве. И никакой депрессии не было.
Через какое-то время после окончания карьеры Анна Дмитриева пригласила меня на «НТВ-Плюс», сказала: «Что ты дурью маешься? Обременять тебя не будем. Появится свободное время — заходи на комментарий каких-то матчей». Это было через два года после завершения моей карьеры, в 2005-м, и мне действительно в тот момент нечем было заняться. А что, думаю, давай-ка попробую. Вся эта история продлилась то ли до 2009-го, то ли до 2010-го — работал, например, как комментатор на Олимпиаде-2008 в Пекине.
Нравилось ли? Тогда я не воспринимал эту работу так, как относился бы к ней сейчас. Спустя 20 лет после завершения карьеры смотрю на теннис другими глазами. Переболел тем пресыщением от игры, и теперь у меня снова появился драйв, чтобы в ней работать и ее обсуждать. Лет 15 назад даже говорил, чтобы на теннисные темы мне не звонили, не хотел об этом разговаривать. Потребовалось, чтобы прошло лет 10 после карьеры, чтобы у меня снова появился интерес.
Но от себя не убежишь, и в какой-то момент ты понимаешь, что ничего, кроме этого, не можешь делать. Не можешь стать бизнесменом, академиком, еще кем-то. Так же как для тебя призвание — писать то, что ты считаешь нужным, так же и для меня — жить в теннисе. Многим людям мое мнение о нем интересно, и теперь я снова готов им делиться.
Какое-то время увлекался покером. Но это было недолгое хобби, которым нужно было занять свободное время после профессиональной карьеры. Карты в моей жизни начались с детского возраста, с 12-13 лет, когда на сборах или соревнованиях по вечерам было нечего делать — и вы идете с друзьями и играете в дурака.
Но я не склонен умничать и искать какие-то сходства между теннисом и покером. В первом случае нужен огромный запас физических сил, а покер — математика, там нужно уметь считать комбинации, и я этому хорошо так и не научился. Это оказалось не мое.
В отличие от гольфа. В него я продолжаю играть каждый день летом, когда есть возможность. Когда могу — каждый день. Вот от него я получаю удовольствие.
То, что в 2011 году стал чемпионом России по гольфу, — случайное стечение обстоятельств, ха-ха! В первый день турнира дисквалифицировали двух ребят за неправильный подсчет карточки. Они лидировали и были на тот момент одними из лучших в нашей стране. А потом мне еще и немножко повезло. В один день сыграл намного выше своих возможностей, поймал кураж.
Из чего сейчас состоит мой день? Если он — летний, то как раз еду играть в гольф-клуб. Зимой раза два в неделю иду в тренажерный зал. Потом еду в офис Федерации тенниса России, занимаюсь делами. Когда проходят сборы юношей из сборной России в национальном теннисном центре — смотрю, кто как играет. Езжу по соревнованиям, которые проходят в разных детских клубах Московского региона.
По-прежнему сдаю помещения под офисы. Есть некоторые активы, которые мне помогают, делают повседневную жизнь более комфортной. Если, допустим, Андрюха Чесноков вкладывает деньги в картины, в антиквариат, просто живет этим, то для меня такое же увлечение — гольф. Не могу сейчас представить себя без этого хобби. Пытался ли втянуть в него Сафина? Это бессмысленно!
Я теперь дедушка, с внучкой периодически вижусь. Но есть родители, которые ей уделяют достаточно внимания, поэтому мое присутствие сейчас не так необходимо. С ней все хорошо, я доволен. Растет и процветает, как красивый цветок! Дочка в Москве, все шикарно, все наладилось.
Какие у меня отношения с другой воспитанницей сочинского тенниса, ставшей первой ракеткой мира, — Марией Шараповой? Никаких. С тех пор, как моему отцу однажды понадобился документ, что он какое-то время помогал Маше. Это действительно было, когда она до шести лет занималась в Сочи. Мой и ее отец нельзя сказать, что дружили, но приятельски общались. И я через Лену Веснину обратился к Шараповой с просьбой об этой бумаге. Но Маша отказалась. Отцу наверняка было немножко обидно. Я примерно понимал, что таким образом вся эта история и закончится. Но он, возможно, рассчитывал на другое. С этого момента — все, больше никогда не общались.
Сейчас уделяю теннису очень много времени и внимания, занимаюсь развитием детско-юношеской составляющей и помогаю Шамилю Анвяровичу в этом направлении. Созрел до той стадии в жизни, когда понимаю, что мой опыт кому-то необходим. Его только нужно направить в необходимое русло.
Что именно делаю? Стараюсь следить за потенциально одаренными юниорами 13-15 лет. Пытаюсь как-то курировать их развитие, помогать им с выездами, финансово. Главное — не погубить то, что сделано в теннисе за 30 лет, да и в советское время тоже. Потому что, если жить прошлым, все это в один момент рухнет. Теннис — такой вид спорта, которому нужно уделять время ежесуточно, иначе возвращать потерянное придется десятилетиями.
В него за годы было вложено очень много. Одно поколение тянуло за собой другое, но, как и в любой стране, и в любом виде спорта, порой поколение более талантливое, порой — менее. Одно время в мужском разряде был спад, а теперь ситуация гораздо лучше. Сейчас у нас время мужчин, но, уверен, довольно скоро женский теннис тоже подтянется и наши девочки, как это было раньше, снова будут выигрывать турниры «Большого шлема».
Нет ли у меня желания в перспективе стать капитаном сборной России? Мало ли чего я хочу. Хочу очень многого, но, к сожалению, это все нереальные желания. Боюсь, что до этого времени мы не доживем и я не доживу. Все происходящее — не на один год, и те же спортсмены теряют мечту.
О чем мечтаю я? О том, чтобы быстрее все плохое закончилось и наступили светлые времена для всех. Чтобы все вновь подружились. Это самое большое желание. Остальные — уже его производные...
