1 ноября 2021, 00:00

«В день гибели Виталика видела плохой сон». Роковой обрыв героя грузинского футбола Дараселии

Юрий Голышак
Обозреватель
Первый материал в новой рубрике обозревателя «СЭ» — «Голышак вспоминает».

Мы открываем новую рубрику. Почти за тридцать лет в спортивной журналистике историй у нашего обозревателя Юрия Голышака скопилась уйма. Всякое новое наводит его, моложавого ветерана редакции, на мысль — а ведь была когда-то история...

Вот эти истории и будем вспоминать. Надеюсь, каждую неделю. Назовем просто и ясно — «Голышак вспоминает». На память Голышак пока не жалуется. Ох, вспомним!

Да и любимый всеми «Разговор по пятницам» будет выходить регулярнее. Читатели просят.

***

Неделю назад я вернулся из Грузии.

Каждый отпуск кажется мне лучшим в жизни — но у этого оснований много. Лучший из лучших!

Мне казалось, я знаю Грузию. Но такую еще не видел.

Гора девяти крестов со свисающими цепями — забраться можно, имея некоторые способности альпиниста. Мне удалось — и забраться, и спуститься живым. Всем читателям «СЭ» на радость. В 47 лет такие подтверждения собственным атлетическим способностям важны.

Месхетинский перевал, где смотришь сверху — а облака под тобой. Дикие цветы необычайной красоты. «Вот ты какая, горная лаванда», — думал я.

Оказалось, никакая не лаванда. Крокусы. Ну и ничего.

Одно неверное движение на серпантине — и все, эти крокусы станут украшением твоего последнего полета.

А рядом брошенные на зиму дощатые сараюшки чабанов...

Виталий Дараселия. Фото -
Виталий Дараселия. Фото —

***

Эта Грузия была совсем новая — хотя, поездив по Сванетии когда-то, я был готов к чудесам.

Но дотягиваешь почти до границы с Арменией — и начинаются пейзажи какие-то исландские. Озера, мерзлые степи и даже церквушки в том самом, исландском духе. Как странно!

А чтоб запутать путешественника окончательно — утро встречает метелью. Настоящими сугробами. Благодаришь судьбу за зимние колеса на прокатном автомобиле.

Едешь скорее туда, где теплее, — и тем же днем попадаешь в другую Грузию. Где 24 тепла. Уже и не веришь воспоминаниям о собственном утре — было ли это? Со мной ли?

***

На третий день кажется, что впечатлений столько — не хватит душевных сил удивляться новым.

Но въезжаешь в городок Абастумани — и попадаешь в сказку. В ХIХ век. Не сон ли это? А может, рай — где еще могут быть целые улицы из резных теремов дивной красоты?

А посередине — церковь Александра Невского. Она и есть главная шкатулка с секретом — на счастье, подсказали мне, в каком домике отыскать ответственного за ключ старика. В Грузии все просто: попросил — открыли. Не рассчитывая на 10 лари премии — но благодарно принимая.

Всю церковь расписал внутри великий художник Михаил Нестеров! Тот самый Нестеров, чью кисть не спутать ни с чьей. Здесь даже святой Нино придал черты своей любимой. Не знаю, грех ли это.

***

А узнав про заброшенный горный монастырь неподалеку — конечно же, штурмую. Забираюсь. Судьба благодарит за отвагу своеобразно: натыкаюсь в каменных развалинах на груду потемневших человеческих черепов — должно быть, кто-то готовит к перезахоронению монахов из прошлых веков. Смотришь — и глазам не веришь. Встряхивает!

На следующий день — новые чудеса. Городок Болниси — называвшийся когда-то «Люксембургом грузинским». Где до сих пор указатели на немецком — «штрассе» такая-то. Немцев не осталось — в 41-м выслали всех скопом в Казахстан. Но архитектура — чистый Кельн! Возможно ли это? Верить ли глазам?

Я перебираю фотографии — снова верю. И не верю. Вот грандиозные санатории Цхалтубо, гордость Страны Советов. Красота и мощь.

Сегодня в запустении. Живут беженцы — без света, без воды. С заколоченными крест-накрест шахтами лифтов.

Пробираюсь с фотоаппаратом опасливо — будут ли рады такому интересу бедствующие люди?

Но мне рады! Чудесные элегантные грузинские деды ловят на обшарпанных балконах остатки осеннего солнца. Соломенные кресла — тоже как привет из СССР. Сидят, опершись подбородком на палки.

— Давно здесь живете? — спрашиваю самого живописного.

— Ровно 30 лет! Как бежали из Гагры. А вы из Москвы? Снимайте, снимайте, не стесняйтесь. Храни вас Бог.

Я ухожу и понимаю: приехал этот дед сюда молодым человеком. Сорокалетним. Так жизнь и прошла — без света, без всего. Здесь и закончится, наверное.

Это тоже встряхивает.

Виталий Дараселия (крайний слева). Фото Федор Алексеев, -
Виталий Дараселия (крайний слева). Фото Федор Алексеев, —

***

После всех этих картин даже Кутаиси, хоженый-перехоженный в прежние приезды, кажется особенным. Неизведанным. Открытия за каждым углом.

Вот, например, милейший памятник Майе Чибурданидзе. Я и не знал, что она отсюда.

Возвращаюсь в Москву — и расписываю другу своему Отару Кушанашвили через Facebook, как люблю этот город. В Кутаиси время останавливается. А Отар отвечает письмом: «До влажных глаз, ЮРА! Я б с дорогой душой сослужил бы чертовым влажноглазым гидом. Спасибо за добрые слова! Блестящего настроения! АЛЕКСАНДРУ — привет!»

Александру — это Кружкову. С которым, бог даст, еще приедем сюда. Где спортивных героев столько, что я удивляюсь: почему руки не дошли до сих пор? Почему не спешим?

***

Я езжу — и понимаю, почему все грузины возвращаются домой. Почему, имея возможность жить в любом городе мира, замечательный футболист Владимир Гуцаев выбирает Тбилиси. Почему не остается в медовом Милане Каха Каладзе — едет в свой город. А тот отвечает любовью — сегодня Каладзе мэр. Почему великий технарь Кинкладзе в Москве учтив, но не слишком улыбчив. Мы встречались, делали когда-то «Разговор по пятницам». Зато в Грузии — другое дело! Человек-солнце!

Еще живы герои великого тбилисского «Динамо» начала 80-х — я обязательно туда еще раз доеду и поговорю с ними всеми. Быть может, даже с Тенгизом Сулаквелидзе. Если отыщется переводчик. В советские-то времена великолепный Тенгиз по-русски формулировал с трудом. Сейчас и те пять слов забыл, наверное.

Я ведь помню, что рассказывал Геннадий Логофет, сладко затягиваясь сигареткой в Тарасовке. Вспоминал, как помогал Бескову в сборной СССР:

— Играем в Венгрии с «Татабаньей», Серега Андреев крови мне много попортил — моментов шесть запорол... Минут за двадцать до конца Сулаквелидзе в свои забивает — 0:1 проигрываем. При всех грузина ругать нельзя, я после игры к нему подхожу, шепотом: «Сул, как же ты так?» — «Олегыч, я даю — она выходит...» — «Подожди, — говорю. — Кто — «она»?» Думаю, может, женщина какая по трибуне прошла? Отвечает: «Она, Дасаев...»

Виталий Дараселия (слева). Фото Федор Алексеев, -
Виталий Дараселия (слева). Фото Федор Алексеев, —

***

А с кем уже не поговорить — навещаю на Сабурталинском кладбище. Между двумя моими любимцами расстояние огромное — без помощи добрых людей не найти. Но добрые люди в Грузии на каждом шагу — меня ведут буквально за руку. Счастливые от такого внимания москвича к футболу и «Динамо».

Внезапно умерший в 55 Рамаз Шенгелия в одном конце погоста. Обрел покой среди сосен. Свежие цветы — Грузия помнит своих любимцев. Хоть кладбище от центра далеко-далеко. Как мне показалось.

Последние прижизненные фотографии Рамаза вызывают оторопь: блестяще выглядел! Почему ушел? Зачем поторопился?

До Давида Кипиани от Рамаза идти и идти. От одной церкви до другой.

Если у Шенгелии, дважды лучшего футболиста СССР, стоит портрет, то Кипиани русскому человеку самому не отыскать. Темный гранит, все слова по-грузински, изображения нет.

Подходит вдруг священник и рассказывает — один из сыновей великого Дато то ли поет, то ли служит в этом же храме при кладбище. Вполне можно застать в воскресенье.

Однажды я приеду и застану. Поговорим и с ним. На всякий случай записываю телефон.

Виталий Дараселия (крайний слева). Фото Игорь Уткин, -
Виталий Дараселия (крайний слева). Фото Игорь Уткин, —

***

Я слышал тысячу рассказов, как погиб Виталий Дараселия. Автор главного гола в истории тбилисского «Динамо» — в финале Кубка Кубков. Успевший стать большим футболистом к 25 годам.

Слышал про горную дорогу. Про то, что с автомобилем управлялся Виталий едва-едва. Опыта почти никакого.

Слышал, что разбитый автомобиль отыскали в горной речке — а тело унесло далеко-далеко. Искали несколько дней. Уж не рассчитывали найти — но вот он, голос крови! Отыскал родной дядя — из ила высовывалась рука. То ли в семи километрах от места падения автомобиля, то ли в тринадцати.

Все это мне рассказывал Давид Кипиани. Да и не только он. Я пытался представить это место, этот день — ну и сложилась какая-то картинка в голове.

А тут еду из городка Зестафони — и, уже проскочив, понимаю: было на обочине что-то важное. Обязательно надо остановиться, вернуться. Еще не понял толком, что именно, — но память, память! Подкидывает обрывки разговоров из далекого: «Было это у Зестафони...» — и я все понимаю. Еще не выйдя из автомобиля.

Точно! Я убыстряю шаг — и вижу камень. Надпись на грузинском. Буковка «Д», которую ни с чем не спутать. Каменный мячик наверху.

Когда-то я искал фотографии этого места в интернете — не нашел ничего. Только догадывался — наверняка есть память. Как не быть?

Сидит чумазый мужичок неподалеку. Я указываю в сторону камня: «Дараселия?» — и тот кивает. Дараселия!

Памятник Виталию Дараселии. Фото Юрий Голышак, "СЭ"
Памятник Виталию Дараселии. Фото Юрий Голышак, «СЭ»

***

Ох. Я подхожу к обрыву — который оказывается совсем не таким, каким представлялся. Будто переношусь в декабрь 82-го — наверняка не было тогда отбойника. Не было этого кафе неподалеку. Не было запаха шашлыков.

Но обрывчик невелик. А речка кажется мелкой. Правда, от дороги совсем недалеко — достаточно одного движения рулем, чтоб все закончилось.

Я представляю, как летел автомобиль с великим игроком. Как падал. Уф... Лучше не буду.

Будь машина понадежнее, с подушками — мог бы и выжить. Хоть я верю в предначертанное, в мистику. Была же история — в киевском «Динамо» начала 90-х раздавали футболистам и тренерам «Мерседесы-190». Кажется, было их 18 штук. Все до единого побывали потом в авариях. Бились даже самые аккуратные водители — вроде Павла Яковенко. Кто-то переворачивался и выживал чудом — как вратарь Александр Жидков. Для кого-то этот «Мерседес» стал гробом — как для Степана Бецы. Разбили свои машины Юран, Лужный, тренировавший дубль Виктор Колотов... Как после такого не верить?

Место гибели Виталия Дараселии. Фото Юрий Голышак, "СЭ"
Место гибели Виталия Дараселии. Фото Юрий Голышак, «СЭ»

***

Я стою на краю этого обрыва, рассматриваю камни. Лишившие жизни такого парня. На ледяную реку.

С Виталием Дараселией жизнь сводит в который раз — уже после гибели.

Вспоминаю, как колесил когда-то по Абхазии. Доехал до Очамчиры — городок, разбитый войной. Так толком и не восстановленный. Вижу будто облитый кислотой семафор перед заросшей одноколейкой. Автобусную остановку с полукругом выцветших букв «Очамчыра 2500». С советских времен уцелевший призыв «Водитель! Скорость в г. Очамчыра до 50 км/час».

Вспоминаю, что здесь похоронен Дараселия, — и тут же (опять мистика!) замечаю старое кладбище. На самом краю, с дороги видно, огромный мемориал. Я думал, братская могила, подошел ближе: золоченый профиль Виталия!

Пятнадцать букв — и никаких дат. К чему они?

Спросил кого-то, копошившегося у оградки неподалеку: а есть ли в городе родственники Виталия?

— Да, — ответили мне. — Мама жива-здорова. Вон в том переулочке ее дом. Сразу узнаете — самый красивый.

Мама оказалась древней старушкой. Совершенно чудесной. Договорились, приду через два дня — только сочиню вопросы да отыщу в абхазских универмагах что-то похожее на диктофон.

Это интервью не забуду никогда — на следующий день, искупнувшись в море, узнал, что такое ротавирус. Температура, выворачивает наизнанку. Жить не хочется!

А договорились же! Как быть? Наевшись таблеток, еду в Очамчиру — хоть предупрежу бабушку, что не в силах. Отложим на несколько дней.

Приехал — а бабушку родня подготовила к встрече. Самое нарядное платье в горох, разложили альбомы, фотографии...

Язык не повернулся произносить то, что собирался. Попросил боженьку дать сил на пару часов. Чтоб только не тошнило. А потом — будь что будет.

Вот оно — чудо! Ровно два часа было туго — но терпимо. Держался, расспрашивал. Потом вышел к машине, тронулся. Видел в зеркало, как машет мне вслед родня великого Виталия Дараселии. Племянник, чудесная мама по имени Мери...

Завернул за угол, тормознул на первой же обочине. Едва успел выскочить — вывернуло наизнанку. В этот вечер умирал. На следующий день тоже. Откуда передышка в два часа? Божий промысел!

Ну как не верить в чудеса?

Виталий Дараселия (справа). Фото Федор Алексеев, -
Виталий Дараселия (справа). Фото Федор Алексеев, —

***

А интервью стало открытием — я и не представлял такие подробности гибели Дараселии.

— С похоронами большой скандал вышел. Шеварднадзе требовал, чтоб хоронили в Тбилиси со всеми почестями, в Пантеоне великих людей. Это понятно, грузины его своим считали... Но мы, родня, хотели хоронить только здесь, в Очамчире. Я сына насильно сюда забрала. Два дня споров было.

— Грузинский ЦК можно было переспорить?

— Мы своих мертвых забираем. Это традиция. А в день его гибели я сон плохой видела, — приложила платок к глазам Мери. — Будто открываю дверь в гараж — а там два больших венка из белых-белых цветов. Оба падают. Так страшно стало! Это ночь, Виталик еще жив был. Только собирался выезжать из Тбилиси сюда. В тот день его ждали. Мы еще на берегу моря жили. Стол накрыли родители невестки моей, она тоже из Очамчиры. Мамалыгу, мясо варили. Нету, нету, нету...

— Потом узнали, что случилось?

— Кто-то сказал — авария. Весь город Виталика искал, все туда поехали. Дома пустые стояли, делай что хочешь. 13 дней тело найти не могли. Самое страшное время! Не помню, чтоб я хоть на минуту заснула. Никто из родни не спал. Думала, вообще не найдем! Я считала, он живой!

— Разбился на «Волге»?

— На «Жигулях», «копейке». В ГАИ ее после аварии оттащили, там и осталась. Можете себе представить, во что превратилась, — рухнула с сорока метров! Те «Жигули» были первой его машиной. Затяжной поворот, десять метров трасса, метра два обочина и обрыв. Хорошо представляю, как все это было: Виталик, вписываясь в этот поворот, чуть-чуть выехал на встречку. Увидел перед собой автомобиль — и стал его обходить по дуге. Понесло боком в пропасть. Уже в воздухе у него разрыв сердца случился.

— Речка тело унесла?

— Отыскали чудом. Кто-то искал три дня — и уходил домой передохнуть, переодеться. А эти двое, которые нашли, не уходили никуда. Дядя Виталика и мальчишка-сирота из его деревни. Тело Виталика было целиком в песке, не разглядишь. Увидели поднятую кверху руку.

— При этом хоронили в открытом гробу.

— У нас так принято — только открытый гроб. Долго держат, не хоронят. Люди хотят видеть. После того как нашли, два дня Виталий лежал в Тбилиси. Еще два — здесь, в Очамчире.

Тогда же декабрь был, холодно. Никакого разложения. Еще у нас традиция — если кто-то умирает, семья ни копейки на похороны не тратит. Люди не позволят! Один говорит: «Я — друг, покупаю гроб...», другой: «Стол с меня».

— В гроб Виталию кто-то положил бутсы.

— Думаю, потом забрали. Там много чего клали и много чего доставали. У нас вообще это принято. Например, кто-то ворует платок, которым прикрыт мертвый. Потом передают самому близкому из семьи.