Артем Дзюба: «Манчини говорил, что я разлагаю коллектив, расслабляю Кокорина и пугаю легионеров»
Одна из традиций акции «Лучший игрок года» — фотосессия, которую наша фотослужба организует «под лауреата». В этот раз композиционный ход стал очевиден сразу. Дзюба выступает в Петербурге, городе, который основал император Петр I, Артем покорил Россию на ЧМ-2018. Так что форвард представал в образе императора Петра Алексеевича.
Съемки проходили в ресторане с шикарным видом на один из символов Северной столицы — Исаакиевский собор. А интервью мы начали с не самых приятных тем. Год начинался для Дзюбы, мягко говоря, не очень хорошо.
— Конец прошлого года получился для вас сложным. Мечтали тогда о том, чтобы 2018-й получился фантастическим?
— Нет. 2017-й вышел тяжелым, состояние было непростое. В январе 2018-го стало понятно, что нужно уходить из «Зенита». Основа улетела на сбор, а я начал тренировки с «Зенитом-2». Очень холодно, искусственный газон, мы очень много бегали. Потом в исполнении определенных людей началось шоу. Это большой цирк. Пусть все останется на их совести — с ними не общаюсь, не здороваюсь. Пусть им будет стыдно.
— Кто это?
— Нечего прославлять — сами прекрасно знают. Хвалиться этим людям нечем. Сам я понимал, что надо готовиться — работал с «Зенитом-2», тренировался индивидуально. Бегал кроссы по парку — метель, нет, не важно. Важно было набрать «физику».
— Говорили, что у вас травма. Вас просили это подтвердить?
— Да. Заставляли поехать в клинику, угрожали штрафами. Безумно благодарен судьбе, что появился «Арсенал». Мне позвонил Гурам Захарович Аджоев. Это словно свет в конце туннеля.
— Кто вам помог в тот момент?
— Очень благодарен юристу Михаилу Прокопцу и доктору Эдуарду Безуглову — поддерживали, помогали, консультировали.
— Мы отвлеклись — итак, звонок от Аджоева.
— Да. Я в кино сидел, когда набрал Гурам Захарович, вышел из зала моментально. «Привет, Артем. Как ты смотришь на то, чтобы перейти к нам?» Ответил: «По-человечески очень прошу — спасите меня! Дайте просто тренироваться, играть в футбол, показать себя, и обещаю, все сделаю — чем смогу, помогу команде, буду забивать, а земля под ногами начнет пылать и гореть. Не стану отбывать номер. Вы поймите — чемпионат мира на носу, приложу все усилия, чтобы туда попасть». Поставил себе такую цель, хотя никто в это не верил. Но я понимал — впереди 10 матчей, и для меня это 10 финалов. Словом, очень эмоциональный момент, сердце сразу застучало и запрыгало. Такой глоток свежего воздуха. Аджоев ответил: «Я тебя услышал».
— Остаться в «Зените» к тому времени совсем не представлялось возможным?
— Мне хотелось, чтобы просто дали шанс проявить себя. Я ведь футболист — не акционер, не агент, в этих нюансах не разбираюсь, закулисные игры не люблю, а уважаю прямоту, когда все говорят в лицо. В чем была загвоздка в «Зените»? Заранее знал, что меня не берут на сбор. Тренер пытался избавиться от всей старой гвардии — ведь чем больше таких уберешь, тем большее новых приведешь, это все прекрасно понимали.
Не могу сказать, что Манчини — тренер
— Помните свой последний разговор с Манчини?
— Как такового его и не было. Итальянец очень высокомерно себя вел. В принципе, прошел один разговор, когда меня хотели убрать из команды: тренер сказал, что я разлагаю коллектив, расслабляю Кокорина, и меня боятся иностранцы.
— Это как?
— Мол, с русскими дружу, а легионеров пугаю. Полный бред! То есть, до этого я два года был душой компании, а при других людях сразу стал плохо влиять на команду?
Спросил: «Роберто, уважаемый, а как вы это поняли?» Думаю, ему кто-то напевал обо мне, а он был не против поверить в это.
— Это правда, что однажды Манчини заставил группу игроков наносить удары по пустым воротам, вы попросили поставить вратаря — и после этого итальянец выгнал вас с тренировки?
— Мы и правда часто били по пустым воротам. Манчини брал 11 человек, которых с понедельника готовил и уже знал заранее, кто выйдет в основе. А остальные могли 40-50 минут лупить по пустым воротам. При этом просьба дать голкипера звучала постоянно.
С тренировки Манчини выгнал меня один раз. Это очень истеричный малый и всегда думал, что, если кто-то разговаривает, то это обязательно Дзюба. А я молчал в тот раз! Стоял в маске, которая надевается на горло и греет, снял ее и показываю — молчу! Но ему было все равно. Как говорили помощники Манчини — я для него как Марио Балотелли. Ну не знаю — нужно постараться, чтобы найти такое сходство.
— Большой резонанс получило ваше высказывание «тренеришка» про Эмери. Манчини — кто?
— Вообще не могу сказать, что он тренер. Бизнесмен, дипломат — возможно.
— Представьте, что сейчас встретитесь с Манчини. Что ему скажите?
— Да ничего. Смысл? Нам не о чем разговаривать. У меня нет обиды на него. Когда начали придумывать, что я травмирован, попросил просто сказать, как есть.
— «Как есть» — это как?
— Не нравлюсь, не подхожу под схему... Когда Манчини однажды на тренировке заявил, что плохо борюсь вверху и ставлю корпус, я засмеялся в ответ. Говорю — если что-то и умею в футболе, так только это. Остальное — не факт, но уж в этом уверен. А итальянец мне — «даже я у тебя отберу мяч!»
— А вы?
— «Ну попробуйте». Манчини попробовал, улетел метров на 10, и сказал: «Ладно, я — нет, но другие смогут». И до многих так докапывался. Мне не обидно за себя — обидно за клуб, которым я очень проникся.
В «Арсенале» нереально потерял в деньгах
— Не пожалели, что не ушли в начале сезона, летом 2017-го?
— Нужно было, конечно. Появился реальный вариант с «Краснодаром», Владимир Хашиг тогда звонил... Но по тому, как все сложилось — нет, не жалею. Видимо, через это все нужно пройти. Думал: «Нет, я упрусь!» Был такой момент — вернулся со сборов, и меня по всякому пытались не подпустить к тренировкам. Попросил о разговоре с Манчини — пусть мне скажет в лицо, что не устраиваю его как футболист, и я тут же покину команду. Приехали к нему в отель, он вышел, надменный такой. Я ему: «У вас есть ко мне претензии с точки зрения футбола?» Нет, говорит. «Тогда в чем дело?»
— Что ответил?
— «Ты расслабляешь Кокорина». Я ничего не понимаю. Как расслабляю, массаж что ли делаю? Раз вы его считаете расслабленным, значит это кто-то сделал до меня. Мы с Кокорой, наоборот, были как братья. И команду я не разлагал — что угодно обо мне можно говорить, но только не это. Если мне что-то не нравится, в лицо говорю, а не шепчу за спиной. Не знаю, с чем связано такое отношение Манчини, но это — наш единственный разговор.
Манчини мне как-то сказал: «Ты должен тренироваться лучше всех, бегать больше всех». Я никогда в жизни так не работал на тренировках, как с ним, это вам каждый подтвердит. По всем показателям был первый: бегал, убивался, а потом понял, что бьюсь головой даже не в закрытую дверь, а в бетонную стену. Тогда, наверное, стоило уйти в «Краснодар», но у меня есть самолюбие. Да как так?! Я же здесь не хуже остальных. Хочу стать чемпионом. Но все попытки — без шансов.
— У вас нет проблем с коленом? Говорят об этом постоянно.
— Проблем нет. Конечно, как у любого футболиста, колени не самые лучшие, особенно, с моими ростом и весом. Но сказать, что колено ужасное — как это преподносят — не могу. Просто не находили футбольных причин докопаться до меня, поэтому придумали такую легенду.
— Вы правда могли прошлым летом уйти в «Локомотив»? Беседовали с Семиным?
— Не то, чтобы мог, но разговоры велись. Сначала общался с Геркусом, а потом с Палычем напрямую. Что там было точно — не знаю. С Палычем поговорил, и мы друг друга поняли. Все конкретно: «Я вам нужен?» — «Да. Мне такой футболист, как Дзюба, нужен». — «Я бы с удовольствием пришел». — «Я тебя услышал, но много подводных течений». На этом разговор закончился.
Не могу сказать что-то плохое про Геркуса, но его не до конца понял. Там все как-то 50 на 50 было. Никаких претензий — но мне показалось, что все как-то обтекаемо, скажем так. Без конкретики. Но речь только о разговоре. Вбросы о том, что я приезжал на базу «Локо» — это ложь.
— Сильно потеряли в деньгах, когда прошлой зимой перешли в «Арсенал»?
— Нереально. Но это нормально — осознанный шаг. Например, Малафееву открытым текстом сказал: «Готов уйти на понижение в два раза, даже больше — главное для меня играть в футбол. Засунь себе эти деньги, куда хочешь». Он мне: «Мы не можем тебя отпустить».
Ну, и у нас с ним произошел очень резкий разговор, конфликт. Не мог понять, как бывший футболист, с которым я играл в сборной и одном клубе, где он при мне провел прощальный матч, вдруг так ведет себя в открытую. Говорю ему: «Ты — человек футбола, мы вместе с тобой один хлеб ели, как ты можешь? Наоборот, должен помогать мне. Заберите эти деньги, только дайте мне играть». Малафеев опять: «Мы не можем тебя отпустить».
Вот говорят, что футболисты сидят в командах и получают бабки... У меня случилась полностью противоположная история. Я в шоке. И про меня бы так говорили, если бы ни помощь Гурама Захаровича Аджоева и губернатора Тульской области Алексея Геннадьевича Дюмина, которых безумно уважаю. И Миодрага Божовича — тоже. Эти три человека меня вытащили — если бы не они, торчать мне в «Зените-2», и, я уверен, разыграли бы историю: мол, сидит в дубле, получает бабло и ничего не хочет. Вот это стало бы для меня самым страшным.
— Перед недавним матчем с «Ахматом» был момент, когда Малафеев обходил футболистов в туннеле...
— ...А я даже руку не пожал. Он тянул, но я увернулся. Не надо ко мне подходить. Я могу уважать тебя, даже если ты мой враг или неприятель, но ты не подходи, не обнимайся, не говори со мной о какой-то дружбе. Малафеев не раз пытался меня спровоцировать, разговаривал просто омерзительно. Не потерплю такого.
Прекрасно понимаю — я футболист, а тут руководство, но ни разу не видел неуважения со стороны Алексея Борисовича Миллера или от Александра Валерьевича Дюкова. Думаю, Алексею Борисовичу вообще все доносили по-другому. А Александр Валерьевич все прекрасно понимал, но не вмешивался, был в стороне. Чисто по-человечески Дюков всегда мог выслушать, спросить, как дела, как жена, дети.
— Уходя в Тулу, настаивали, чтобы, пусть и за серьезные деньги, вам дали сыграть против «Зенита»?
— Да, конечно — был такой пункт. Более того, сказал всем, кто меня уже похоронил, да тому же Малафееву: «Посмотрим, ребята. Ваше место в сезоне — пятое». Какое заняли в итоге? Пятое. Так им и сказал — увидимся в Туле. Для меня это было принципиально.
Кто заплатил 120 тысяч долларов?
— То, что вам дали выйти на поле против «Зенита» — ошибка менеджмента клуба?
— Нет. Должны были давать играть. Ведь обо мне в клубе сложилось мнение, что я — футболист уровня «Зенита-2», не достоин поехать на сбор с первой командой. Словом, худший. Так почему не дать сыграть против «Зенита» его самому плохому футболисту?
— Представим, что в будущем вы станете спортивным директором «Зенита» — позволите в такой ситуации футболисту выйти на поле?
— Я прежде всего переговорю с ним. Но всем буду давать играть. Хочу, чтобы все происходило по-спортивному. Спорт вне политики, человек должен реализовывать свой потенциал. Спортивным директором себя не вижу, но, будучи главным тренером — а я хочу им стать — не стану судить футболиста по тому, нравится он мне или нет. У нас не модельное агентство. К каждому нужно подбирать ключ — в этом и заключается работа тренера.
— Кто в итоге заплатил эти 120 тысяч долларов? Вы?
— Скажу так — до последнего я был готов заплатить. Когда «Тосно» выиграло у «Спартака» в Кубке, пятое-шестое место подвисло, а у «Арсенала» были шансы на Лигу Европы. Потом стало ясно, что «Тосно» разваливается, и это место оказалось вакантным. Для меня было принципиально выйти в этом матче, поэтому сразу сказал, что готов заплатить. Это все знали. Но в конце, когда настал решающий момент, мне сказали: «Ты у нас кто? Футболист? Вот и играй в футбол, ждем результата».
— «Арсенал», получается, заплатил — и шел на риск.
— Не важно. Главное — победил футбол. Для меня это было дело чести.
— Когда забили гол «Зениту», не хотелось показать Манчини что-нибудь пожестче?
— Показал свою фамилию — пусть видит. Я же не злопамятный. Ну, встречу я Манчини — и что, побью его? Не вижу в этом смысла. Все показал на футбольном поле.
Ключевой минус — травма Нобоа
— Что есть в нынешнем «Зените» такого, что позволяет идти на первом месте? В чем козырь Семака?
— Помимо того, что Семак — суперпорядочный и суперуважаемый человек, он относится ко всем как к личностям, уважает каждого — футболистов, сотрудников базы, всех. Он создает отличную атмосферу в команде, все игроки равны, неприкасаемых нет. Он со всеми общается, с кем-то больше, с кем-то меньше — но только потому, что кто-то более общительный, а кто-то менее.
— Вам не кажется, что иногда с моралью он перебирает? Ну как в футбольной команде запретить ругаться матом?
— Он запрещает, при нем стараются не ругаться, но все равно проскальзывает.
— Вы платили штраф за мат?
— Нет, я не ругаюсь матом (смеется). До такого не доходило. Сергею Богдановичу не хочется постоянно кого-то штрафовать — есть определенные нормы, но такого, что матом ругаться нельзя, — нет. Если кто-то, не видя его, начнет что-то громко рассказывать с матерком, он сделает замечание, человеку станет стыдно, и он замолчит или начнет рассказывать историю более деликатно. Но ведь истории бывают разные: иные по-другому и не расскажешь, потому что язык наш — могучий.
— Игру «Зенита» нельзя назвать зрелищной. Почему?
— Ключевой момент — травма Кристиана Нобоа. Это наш фундаментальный футболист, ключевая фигура, на которой строилась игра — он был звеном между защитой и полузащитой. Сколько мячей подбирал, сколько разворачивал, делал обостряющих передач вперед. Настолько умный и качественный игрок — опять же, которого Манчини вообще не вопспринимал, даже за футболиста не считал, что было нонсенсом для меня.
Да, сейчас есть Лео Паредес, но, когда они вдвоем играли, это было еще мощнее. Нобоа больше двигается, больше заточен на атаку; Паредес все же больше по стандартам.
Ну и конечно же, мне очень сильно не хватает Кокорина — и по-человечески, как друга, и всей команде, потому что он был определенным джокером, который мог добавить нам качества.
О Кокорине и Мамаеве
— Что случилось с Кокориным и Мамаевым, можете объяснить?
— Честно, я не очень хочу касаться этой ситуации. Могу сказать одно: Саша поступил очень некрасиво и неправильно, и, думаю, для него это определенное испытание, которое он должен пройти с честью, осознать и переосмыслить многие моменты. Я искренне верю, что он уже это сделал.
То, что на него это не похоже — это правда. Кокора добрый парень, вообще не агрессивный. Не знаю, что произошло, но я его видел в разных ситуациях, и он никогда себе не позволял лишнего. Он может выглядеть заносчиво или еще как-то, но это просто его манера — он такой, в хорошем смысле, пофигист: ходит на своей волне, в своем мире. В той ситуации много факторов: большая компания, все выпившие. Все это не очень красиво, но он уже понес наказание, и я надеюсь, что его отпустят, и он, во-первых, перестанет что-то вычебучивать, а во-вторых, своей игрой, своими потом и кровью смоет все это, и мы будем говорить о нем только в положительном ключе, поскольку футболист он очень сильный и нашей команде необходим. Надеюсь, все это как можно скорее закончится, потому что это неожиданный, страшный и большой урок для нас всех. И прежде всего, для него.
— А для вас какой урок? Вы оказывались в такой ситуации?
— Я никогда в жизни в такой ситуации не оказался бы в силу многих причин. Дело не в этом. Урок в том, что никто ни от чего не застрахован — сегодня может быть так, а завтра вот так. Жизнь — вещь непредсказуемая, и нужно всегда думать головой.
— Вы много общаетесь с аргентинцами. Стали для них своим парнем?
— Я знаю фразы на испанском, объясниться всегда смогу: словами, жестами. Закидываешь чуть-чуть испанского, чуть-чуть итальянского, русского, английского. Получается такая смесь, и мы друг друга понимаем. У многих иностранцев в наших клубах есть представление о русских, как о хмурых и серьезных парнях, а я — противовес этому мнению. Люблю посмеяться, потравить, чтобы меня подкололи, взбудоражить одного, второго, третьего и всех в это вовлечь.
Мишка Кержаков, Лунев — они на той же волне, ты подтруниваешь над ними, они тебе в ответку тут же насыпают, и пошло-поехало. Аргентинцы сами по себе классные и заводные ребята. Подкалываю их на тему аргентинских клубов — тому, кто за «Ривер», подсыпаешь что-нибудь про «Боку», и наоборот, сталкиваешь их немного между собой и находишь контакт. Они все младше меня, я их по-дружески люблю и уважаю. Себа Дриусси — мой любимчик.
— Почему?
— Не знаю. Он нравится мне как футболист. У нас есть свои приколы — «фунтики» друг другу по носу бьем, в Инстаграме комментарии оставляем. В испанском есть simpatico — «красивый», а есть feo — «некрасивый, урод». Ну и кричишь ему: «Себа, simpatico, beautiful man», а проходит Краневиттер, или Маммана, или Ригони, им говоришь: «Фу, feo, урод!» И начинаешь так общаться: Ригони — feo, Шатов — feo. На тренировках кто забьет, кто нет, говоришь кому-нибудь: у тебя левая нога — катастрофа, не бей больше ей.
— Кто самый сильный из аргентинцев?
— Каждый хорош по-своему. Краневиттер больше разрушитель, опорник, я его называю «Маскерано на минималках». Мамману до конца не могу раскусить — вроде техничный парень, хороший защитник, читает игру. Иногда выдергивается опрометчиво, потому что молодой еще, но у него хороший потенциал, раз его в сборную вызывают. У Паредеса очень хорошая правая нога, у него классные стандарты, видение поля, он не так много двигается — если бы больше двигался, вообще был бы супертопом, — но играет за счет своего интеллекта. Дриусси, повторюсь, любимчик, к нему огромная симпатия. Он как молодой Кун Агуэро, так ему и говорю. У него очень хорошее открывание, понимание футбола — он выносливый и резкий, может пробить с двух ног.
Себа — умница. Когда идет длинная передача верхом на меня, он один из немногих, кто врывается — как в сборной России есть Черышев, который всегда бежит под этот заброс на меня, и я не просто стараюсь выиграть борьбу, а вижу вбегающих людей и сбрасываю им мяч. И мне от этого гораздо легче, потому что, когда ты один, тебе приходится принимать мяч самому, а это очень тяжело, когда на тебе уже висит несколько защитников. А Дриусси умный, открывается грамотно. Если он не сбавит оборотов, будет очень сильным футболистом.
— Со стороны кажется, что у Паредеса огромный талант, но он ленится. Есть такое?
— Все его подкалывают, что он довольно ленивый парень, это правда. Но от этого ярче проявляются его индивидуальные качества, когда он на месте может развернуть соперника, отдать точную передачу. Да, не очень любит отрабатывать в обороне, хотя у него позиция опорника. Такое понимание игры — старается меньше бегать: два шага делает и пытается отобрать мяч в подкате. Это не всегда проходит, отсюда фолы, желтые, красные карточки. Заигрывается иногда. Но это в силу возраста, мне кажется. Он парень темпераментный. Все они разные: Маммана спокойный, Краневиттер жесткий, но тоже спокойный, Паредес среди них — вожак, более агрессивный, Себа — рубаха-парень, душа компании. Его все подкалывают: gordo, gordo, то есть, «толстяк».
— Зато Маммана худенький совсем. Ему удается на тренировках оттирать вас от мяча?
— Он обычно играет на опережение. Чтобы оттереть от мяча внаглую — я такого конечно не позволю, но он играет за счет других качеств. Одними из самых неприятных защитников для меня всегда были Нету или Ломбертс. Они как два глиста — засунут ногу в тот момент, когда ты думаешь, что уже все, ну невозможно тут ничего сделать. Но им удается. Они еще и жилистые, и об Нету лучше не биться — он костлявенький, как ударишь, думаешь, нафиг я его бил вообще?
— А Иванович?
— Иванович более крупный, мощный. С ним тяжело именно единоборства вести, особенно верховые, но зато интересно. Я люблю таких защитников. Вообще считаю, что наша команда в обороне сейчас держится на Ивановиче и Нету — это два столба, которые удерживают последний рубеж. Ну и Лунев, само собой. Для меня он — номер один. Понятно, что Акинфеев есть Акинфеев, но я всегда говорил: есть Акинфеев, а есть все остальные. Сейчас он закончил в сборной, и теперь есть Лунев — и все остальные. Я очень уважаю Гильерме, но Лунев действительно набрал ход.
Загадал желание, сжег бумажку — и выпил. Все, как положено
— На прошлый Новый год загадывали себе желание — попасть на чемпионат мира?
— Да! Написал на бумажке пожелание, сжег, положил в бокал шампанского — как это обычно делают. Помимо того, чтобы все были здоровы и счастливы, для меня чемпионат мира всегда был мечтой, я его ждал с первого дня, когда только узнал, что он пройдет в России. Я знал, что ни в коем случае не должен его пропустить. В этом был посыл всех моих речей в сборной. Я говорил, парни, это навсегда будет с нами. Особенно, когда перед Саудовской Аравией в раздевалке было боязно и напряженно — думаю, если бы кто-то поднес бы спичку, рвануло бы.
Вообще все было как эпизод фильма, замедленная съемка. То, что я в принципе поехал в сборную, было для меня огромным событием, гордостью.
— Помните, как вы узнали, что попал в расширенный список?
— Кто-то написал мне, я сначала не поверил — был в каком-то коматозе, внутри себя перемалывал это. Только приехал в сборную, тут же слег, заболел, был натуральный ад. Думал, лишь бы меня домой не отправили. Но мне сказали, что на меня рассчитывают, и я потом отдельно Станислава Саламовича (Черчесова. — Прим. «СЭ») благодарил за это, что меня дождался.
Сначала думал, что это мое испытание — быть тем человеком, кто, сидя в запасе, будет сплачивать коллектив, поддерживать всех. Но чем ближе турнир, тем выше становились мои амбиции. Видел, что не все у нас получается, поэтому шанс должен появиться. И очень сильно разозлился — это все знают, — когда меня не выпустили в контрольной игре с Турцией. Подумал тогда даже, что надо мне из сборной совсем уходить. Какой смысл, если даже в таких матчах места на поле не видят. А что будет, когда начнется главное пекло? Значит, на меня не рассчитывают.
— Подумали только или кому-то сказали?
— Дома — родителям, друзьям. Очень большую роль сыграл мой отец. Он сказал: «Артем, это чемпионат мира. Ты мечтал о нем? Ты попал на него? Терпи. Дадут минуту — выйди и докажи все. Может, тебя так проверяют, насколько можешь быть смиренным. Ты привык быть на передовой, а теперь побудь и в такой роли. Это ведь тоже искусство».
Это было тяжелейшее испытание. И когда меня выпустили в первом матче, и я сразу забил гол, столько выплеснул там, что минут 5-7 отдышаться не мог. Это был взрыв, как будто вулкан прорвало. Перед Египтом меня прямо трясло — думал: только поставь, только поставь! Все было как в сказке, такое превращение из гадкого утенка...
Приходит Кокорин: «Похоже, ж**а какая-то»
— Говорят, что у вас был конфликт с Черчесовым перед Кубком конфедераций, когда вам пришлось уехать со сборов. и что якобы Мутко приезжал мирить вас. Что там произошло?
— Скажем так, это уже история. Во многом я был не прав: мне следовало перетерпеть, не бояться за свое колено, а оставаться, работать и доказывать, не обижаясь ни на что. Может, та пауза оказалась и правильной — она меня чему-то научила. Меня потом долго не вызывали в сборную — откровенно говоря, я и не заслуживал, мы в это время по пустым воротам били, трудно было прибавить. Как только заслужил — так и вызвали.
— Летом прошлого года вы с Кокориным показали знаменитый жест «усы». Жалеете, что сделали это?
— Это был прикол, мы сидели и смеялись, а он вдруг взял и выложил в сеть. Говорю же, он по-хорошему раздолбай и добряк, не несет никакого негатива. Я ему говорю, ты зачем это выложил, совсем дурак? Он мне: «Да ладно, это же шутка, все посмеются». Через два часа говорит: «Похоже, ж**а какая-то». Я ему: «Это сразу было понятно, что ж**а!»
Надо понимать Кокору. Ребята, мужики — мы на самом деле дети, а Кокора еще больший ребенок, чем все мы. Не думает о последствиях, сделал и сделал. Не понимает, что кому-то это может не понравиться.
— Был один разговор с Черчесовым, который вас потряс, изменил отношение к футболу?
— Да много их было. Он мне очень понравился уже на чемпионате мира — как грамотно вел себя с командой, и особенно сейчас, после турнира. Черчесов очень помудрел, появились спокойствие и уверенность. К каждому игроку — индивидуальный подход, палку не перегибает. Были моменты, когда казалось, что Саламыч сейчас нам устроит — как сделал бы раньше, — а тренер наоборот вел себя по-отцовски: «Парни, все, забыли, разгрузитесь, это не ваши проблемы. Идите и отдохните, до вечера вас отпускаю». Черчесов изменился в лучшую сторону и в человеческом, и в тренерском плане.
— Перед чемпионатом мира была жесткая обстановка вокруг сборной. С чем это связываете? Как отнеслись к знаменитой ироничной песне Семена Слепакова, например?
— Это было некрасиво. Чтобы вы понимали — мы, футболисты, хорошо относимся к юмору, и действительно давали много поводов подколоть нас. Но иногда это превращается в хайп. Меня больше возмутило, что после турнира все начали петь по-другому. Это уже попахивает...
Наш посыл был таким — не хороните заранее, давайте дождемся чемпионата мира. Я два дня не мог уснуть, смотрел по телевизору этот негатив. Понял, что надо высказаться, и как раз мне говорят — завтра выступаешь перед прессой. Отчасти мы виноваты, конечно — многие ребята меньше старались общаться. Да, у журналистов своя работа, у нас своя, но некоторые представители СМИ переходят определенные границы, позволяют себе хамить, например. А стоит футболисту ответить в таком же ключе, как сразу начинается — ишь как заговорил, по мячу сначала попал бы! И ты понимаешь, что заведомо в проигрышной позиции.
Но мы ответили на футбольном поле. Теперь ребята-комики, знакомые, говорят нам: «Вот вы скоты, теперь шутки про футбол неуместны вообще, вы нас хлеба лишили!» Это приятно! Своей игрой заткнули и шутки, и подколы, и грязь про нас.
Когда Володя Гранат отказался говорить — он сделал это не потому, что ничего не чувствовал, и ему было все равно, а потому что не нашел слов, увидев агрессию. Так же ответить не мог, а разговаривать с этими людьми ему не хотелось. И я, когда выходил к камере, хотел на всю страну сказать, что так нельзя.
— Когда почувствовали перемены?
— Что-то точно изменилось, особенно после победы над Саудовской Аравией. Многие начали задумываться, изменили свой взгляд — мы это поняли.
Как родился тот самый жест
— Жест, который родился на чемпионате мира — вы его заранее придумали?
— Нет, спонтанно все получилось. Меня мурыжили в запасе, я выхожу, забиваю гол и бегу к ребятам, которые мне говорили: «Терпи, терпи, твой шанс будет, не злись, копи эту энергию, выплесни ее там!» Я им отвечал: «Да у меня на вас всех злости хватит!» И я бежал к ним: к Гранату, Феде Кудряшову, Володе Габулову и Андрюхе Луневу, они вчетвером там были — я напрыгнул и давай обниматься с ними. И Станислав Саламович показал мне этот жест — мол, принял. Я же кричал ему после гола: «Я должен быть здесь, здесь, бл***!» На эмоциях орал что-то — и он совершенно нормально это воспринял. Другой бы сказал: «Слышь, ты, клоун!» А он взял и отдал честь.
И когда я попал в старт на игру с Египтом, то подумал — если забью, надо будет вернуть ему долг. И я забиваю, и знаю, что к пустой голове руку не прикладывают — вот и получилось так сделать. Сейчас я счастлив — всегда мечтал, чтобы у меня был свой собственный жест.
Когда мы после чемпионата мира с «Зенитом» приехали играть с «Интером» в Пизу, ко мне столько итальянцев подходило, они говорили: «Дзюба, Дзюба» и прикладывали руку к голове. Я сначала даже думал, что троллят — кажется, со мной больше людей сфотографировалось, чем с Икарди!
— Какой самый памятный момент с этим жестом и болельщиками?
— Как-то шел на «Сапсан», дети подбежали на перроне, человек пять, и один прямо в ногу мою вцепился: «Дзюбочка, Дзюбочка, я тоже в футбол пошел», и жест мой показывает. Так трогательно!
Потом приехал в свой район Новокосино, где давно не был — там площадку построили, тренер с детьми занимается и мне говорит: «Спасибо вам, ребята!» У него раньше набор был 10-15 человек, а теперь 50-60-70.
Еще я иногда играю со старшим сыном во дворе, там много мальчишек, и мы мяч все вместе гоняем, или в прятки, или в догонялки, во что придется. И вдруг вышел парень, я его раньше не видел, и говорит моему сыну: «О, это же Дзюба! Это твой папа?» Сын ему: «Ну да, а что такого?» И тот вдруг: «Это легендарный футболист!» Я думаю, ты ж мой золотой! Давай, говорю, мальчик, иди в мою команду, ты разбираешься в футболе (смеется).
— При всей вашей популярности после ЧМ звездности не чувствуется. Вы по-прежнему такой же простой чувак, как и раньше?
— Так высоко я, конечно, никогда не взлетал, но столько раз падал, на таком дне побывал, что не до звездности. Серхио Рамос правильно сказал недавно — в футболе очень короткая память. Самым обидным для меня был период, когда меня убрали из «Зенита». Тогда все разом забыли о том, что два года подряд я был лучшим бомбардиром команды. Те же, кто называл меня красавцем и душой коллектива, как только меня выгнали, стали говорить: «Да он только и может, что играть в арендах».
Я сейчас пришел к тому, что неважно, кто сколько забивает, кто отдает: если команда побеждает — отлично. Мы тут выиграли у «Ростова», у меня был момент 100-процентный, но Песьяков потащил. Я ему говорю: «Как?! Это что такое было?» Он мне: «Да я на фарт выпрыгнул!» Но это было круто, он сделал свое дело. Понятно, что я мог ударить иначе — перекинуть, в сторону мяч убрать, — но мы победили 2:0, и это главное. Если мы будем выигрывать дальше по 1:0, станем чемпионами, а я не буду забивать — прекрасно. Буду делать любую другую работу, цепляться за мячи, сохранять их и так далее.
Нереально хочется в отпуск
— «Краснодар» — главный конкурент в борьбе за титул?
— Думаю, да. Не списываю со счетов ни «Локомотив», ни ЦСКА. Мы должны отдавать себе отчет, что у нас нет никакого запаса: ни в игре, ни в мастерстве. Мы находимся впереди за счет командного характера. У нас дружный коллектив, крепкий — несмотря на потери ключевых игроков, — но многие встречи даются со скрипом, на зубах. Говорим друг другу — надо парни, надо. Нет одного человека, который может все решить. Такого, как Халк, нет.
— Общаетесь с ним?
— Переписываемся иногда, приветы передаем. Лайки друг другу ставим — с Витселем, Хави Гарсией, Гараем, Виллаш-Боашем. Для меня это топы. Вот такими должны быть иностранцы в нашем спорте.
Я не понимаю, когда люди говорят: уберите лимит. А не благодаря ли лимиту появились Головин, Миранчуки, Зобнин? А играли бы они в другой ситуации? Да никогда в жизни!
— Считаете, что без лимита играли бы только иностранцы?
— С 16-й по 8-ю команды заполонили бы африканцы, сербы и вообще все юги, а выше все шло бы вперемешку. Ну это же откровенно так, и так везде — это огромный бизнес: сказать какому-нибудь губернатору, что нашли Это'О в молодости за пять миллионов евро, и привезти человека из Африки за пять тысяч рублей. И он будет играть всю жизнь. Вырастить своего и дать ему играть гораздо сложнее. Для меня загадка, как люди этого не понимают.
— Нехватка полноценного отпуска чувствуется?
— Нереально это чувствую. Никогда в жизни не испытывал такой усталости — я просто истощен, у меня уже огромные сбои в организме начались. Иногда уже мяч не вижу, играю на морально-волевых.
Ведь как мы играем в России? За счет движения, за счет силы. Чем больше двигаешься, чем больше накрываешь и агрессивно прессингуешь, тем больше у тебя шансов. Мы не можем себе позволить играть, как в Европе — как Роналду или Неймар. У нас ты сначала бьешься на поле, а потом у тебя проявляется определенный класс над соперником. Потому что просто так на классе в России никого не обыграть, хоть кого привези — Халка, Витселя, не важно. Ты сначала должен не проиграть борьбу, и уже потом за счет классных футболистов можешь победить.
Почему не уехал в Китай
— После классного чемпионата мира пошли разговоры, что вы можете уехать в Китай, Англию или Турцию. Что из этого правда?
— Китай и Англия — правда. Из Китая было очень заманчивое предложение от трех или четырех команд — названия не помню, но одна точно была из Шанхая. Давали контракт на восемь миллионов долларов в год плюс бонусы: если забью 10 голов, накинут еще миллион.
Деньги хорошие предлагали, но... У меня есть человек, ко мнению которого очень прислушиваюсь. Просто так к нему не обращаюсь — советовался с ним в нескольких важных моментах моей жизни.
— Он посоветовал вам не ехать в Китай?
— Сказал: «Решение принимать тебе, денежный вопрос понятен, но я Артема Дзюбу в Китае не вижу. Ты себя здесь еще до конца не реализовал». Он так красиво сказал, мне не повторить. И я сразу понял, что Китай — точно нет. Это тупо зарабатывание денег, а не продолжение своей профессии. А я не готов уехать только ради денег — без общения, амбиций, всего. Не могу.
Это не громкие слова — я действительно не считаю, что деньги делают меня таким уж счастливым. Как говорит мой хороший друг Леонид Викторович Слуцкий: «Что дадут тебе большие деньги? Как ты ел в том ресторане, так и продолжишь». Как не мог я позволить себе самолет, так и не позволю — даже с китайской зарплатой. Стоит ли это того, чтобы выдернуть туда семью, детей, пристраивать их там? Нет. Мне важно общение, а в Китае я бы с ума сошел. Всех своих друзей и близких я ведь туда взять не могу.
Мне многие сказали — ты дурак? Но на деньгах не все строится. Я и здесь хорошо получаю. У меня были амбиции уехать в Англию, туда я хотел.
— И?
— На меня вышел один человек — не буду называть его фамилию...
— Зингаревич?
— Нет, Зингаревич присутствовал там в качестве одного из тех, кто мог чем-то помочь. Но это тоже оказалось просто словами, ничем не подкрепленными. После этого я уверен, что в России нет хороших агентов, которые действительно могут помочь тебе сделать что-то в Европе. На российском рынке еще могут порешать, а на европейском — без шансов.
— Что это были за варианты?
— Я давал авторизацию на «Эвертон», «Вест Хэм» и «Ньюкасл». Про «Кардифф» я сразу сказал, что нет, потому что это команда, которая вылетит на 100 процентов. Наполучать там сотрясений и через год вернуться домой с Паркинсоном — нет уж, спасибо. «Вест Хэм» очень сильно хотел, разговаривал по этому поводу с Сергеем Богдановичем Семаком, с Дюковым, они меня услышали, что я хочу попробовать свои силы. Со своей стороны сделал все возможное и ждал, практически на чемоданах сидел, даже предупредил, что с квартиры съеду.
Но когда наступил день «Х», люди, которые этим занимались и говорили, что все в порядке, просто растворились, исчезли.
— Вопрос закрыт до лета? Зимой никуда не уедете?
— Зимой, думаю, тяжело. Сейчас наклевывается еще один вариант, но я не люблю подобные разговоры, они бессмысленны, лишний раз убедился. Пока не увижу конкретику, все это пустая болтовня.
— Говорят, что вы — один из немногих русских футболистов, которые никогда не заказывали частные джеты. Если это правда, то почему?
— Не заказывал. Я не крохобор и не жиган, не скупердяй, но и шампанским не обливаюсь. Должны быть какие-то разумные траты, правильные. Эти деньги можно применить для чего-то более важного и глобального.
— Почему не рассказываете, кому помогаете?
— Потому что это вещи, говорить вслух о которых стыдно. Я делаю это от сердца. Для меня самое важное в жизни — дети. Не только мои, вообще все. Если у какого-то ребенка беда, и я знаю, что это не вранье, не воровство, что до него эти деньги дойдут — всегда помогу. От многих историй больно становится. Я — никто, и не мне вопросы Богу задавать, но за что ребенок должен страдать? Поэтому, если чем-то могу помочь, стараюсь делать. Единственная моя просьба всегда — чтобы никогда и нигде об этом не говорили. Иначе это все перестанет быть настоящим. Я не прилагаю каких-то сверхусилий, когда помогаю деньгами, в этом нет какого-то громкого события. Зачем об этом рассказывать?
У меня не самый хороший образ в обществе. Очень вспыльчивый, но настоящий, во мне есть и хорошее, и плохое. Но я стараюсь всегда показывать, что у меня хорошее настроение, чтобы окружающие не запаривались, чтобы другим рядом со мной было комфортно, весело, интересно. Мне все равно, кто передо мной — уборщик, заправщик, олигарх, я ко всем отношусь одинаково. Потому что для меня главное — поступки. Если человек ведет себя правильно, я буду его уважать. А если какой-нибудь шейх ведет себя, как говно, зачем мне с ним общаться? Зачем мне скрывать свое плохое отношение к человеку, лицемерить, жать ему руку?
— Много таких, кому не пожмете руку?
— Рукопожатие — знак уважения. Если человек не любит меня, пытается меня закопать, с ним я не хочу здороваться. Он не уважает меня, я не уважаю его — это честно.
Тема Глушакова и «Спартака» — не мое дело
— Вы упомянули о Слуцком. Был знаменитый поход в манеж «Спартака», еще до чемпионата мира, и очень многие мальчишки подошли сфоткаться. Хотя болельщики красно-белых вас не слишком жалуют. Удивлены?
— Нет. У меня никогда не было проблем с людьми из «Спартака», тем более, с детьми. Всегда подходят, спрашивают советы, мы болтаем. Тогда была приятная атмосфера. Недавно видел одну из тех фотографий, и кто-то написал: «Зачем дети фотографируются с этим Иудой?» Мне жалко людей, которые такие комментарии оставляют.
Читал тут «Профессора» — фаната «Спартака», лидера движения, — это лицемер, который в лицо мне кричал: «Ты — топ!», а сейчас говорит: «Для меня не существует Дзюбы, он воровал халаты и деньги». Сказал бы он мне это в лицо, там бы и остался.
У меня нет претензий ни к кому из «Спартака». Я не ненавижу этот клуб, с игроками и некоторыми болельщиками в хороших отношениях. Я горжусь тем, что я — спартаковский воспитанник, нигде этого не отрицаю. Даже когда в Петербурге меня вираж освистывает, я к этому спокойно отношусь.
— Была хоть раз ситуация, после ухода из «Спартака», когда вы могли туда вернуться?
— Я не думаю. После чемпионата мира было несколько самых общих разговоров, что-то витало в воздухе, доносилось до меня, но я искренне сказал, что это неправильно. Дважды в одну реку не войти.
Как я туда приду? Большинство фанатов меня не любит, они слышат только одну сторону, и им этого достаточно. Нет смысла что-либо им объяснять. Если они реально думают, что я тогда специально наступил на спартаковский шарф и топтался на нем, мне их искренне жаль. Меня тогда обматерили такими словами, которых даже я не знал. Я был в шоке. Стоял, не знал, куда мне деться, сфокусировался на одной точке — и даже подумать не мог, что кто-то кинет мне под ноги шарф. В моем понимании подобный жест — капитуляция. Если бы я раньше это увидел, сам бы поднял его и положил.
— Сейчас в команде непростая ситуация с Глушаковым. Что думаете об этом?
— Не хочу касаться Глушакова. Я равнодушен к нему, поэтому мне все равно, что там у него происходит. Это не мое дело.
Хабиб, конечно, крут
— В вашем Инстаграме достаточно фото Федерера. Почему именно его?
- Наверное, это любимый спортсмен. Я сам люблю играть в теннис, это одно из моих хобби, и подражаю Федереру, стараюсь так же бить — хотя никто на планете так не ударит, как он. Болею и переживаю за него, смотрю матчи, если успеваю.
— А Хабиб?
— Хабиб, конечно, крут. Конора победил — это такая огромная известность. Хоть Конор и был безобразен, но это не умаляет заслуг Хабиба, который все сделал правильно.
Если брать смешанные единоборства, то мой любимец — его наставник Даниэль Кормье. Как только он появился, сразу мне понравился, как человек и спортсмен. Для нас с друзьями олицетворением этого спорта является Федор Емельяненко, ради него мы не спали до семи утра, смотрели каждый бой, каждое поражение воспринимали как свое. Когда он проиграл первый бой Вердуму, у нас траур был несколько дней. И Кормье вдруг возник на каком-то турнире, всех уработал, и его прозвали «Черный Федор». Сейчас он лучший тяжеловес UFC, самый крутой — и это в его 37-38 лет. Он наставник Хабиба, всячески его поддерживает. Кормье для меня — номер один.
— Кто для вас спортсмен года в России?
— Трудно сказать. И Овечкин, и Нурмагомедов этого заслуживают.
— Загитова.
— Я не люблю смотреть фигурное катание, хоть и представляю, кто у нас сейчас на первых ролях — Загитова, Медведева, Туктамышева, что Медведева тренируется в Канаде, это я все знаю. Но вот Загитова выиграла, а дальше — с перепадами. А Нурмагомедов с Овечкиным, например, продолжают держать уровень. Поэтому Загитова не может у меня быть фавориткой.
Залезть на вершину нереально трудно, но удержаться на ней — вот это показатель. Поэтому я очень хочу увидеть бой Хабиба с Фергюсоном. У них четыре или пять раз не получалось подраться, то один, то другой ломались, но я очень жду его, чтобы понять, насколько Нурмагомедов великий.
— Вам нравится трэштокинг Макгрегора?
— Да, он веселый, крутой понторез. Каждое его предматчевое шоу, то, как он все выставляет — это топ.
— Справились бы с ним в трештокинге?
— Мне кажется, это трудно. Навязать я бы навязал, так унизил бы всех — только на ринге отдуваться кому-нибудь другому пришлось бы. Как только бой начался бы, я бы сразу убежал — мол, почки у меня, спину дернул на тренировке (смеется).
Понятно, что за свои слова надо отвечать, и Конор не ответил за свои. Это все круто, когда ты столько рассказываешь и побеждаешь — тогда ты вдвойне великий. Как только проигрываешь, становишься клоуном. По факту Конору было тяжело — без борьбы невозможно, не хватает определенной базы.
— Овечкин или Нурмагомедов?
— Мне трудно. Хабиб долго шел к поясу, Овечкин тоже всю жизнь боролся за эту победу. С небольшим преимуществом выберу Овечкина и объясню, почему. Нурмагомедов бился сам за себя, а хоккей — командный вид спорта, и Овечкину пришлось преодолеть свой эгоизм и, например, больше обороняться. На первый план вышли третьи-четвертые звенья, которые обычно и выигрывают в НХЛ.
— А лучший футболист? Можете назвать и себя.
— Было бы неплохо, но все же не буду. Думаю, Акинфеев. Он меня поразил, как поразили Зобнин — он такой объем работы на чемпионате мира выполнил, — и Мариу Фернандес, Черышев и Головин. Можно пять человек назвать? Тогда вот эти пять чудаков — самые крутые.
— Слова про коньки и бутсы в Кремле вам часто в шутку припоминают?
— Хоккеисты сразу начали мне высказывать. После Кремля в ресторане встретил их, и Ковальчук — мы с ним немного знакомы, — с улыбкой говорит: «Я не понял, что это там за вопли на нас?» Я отвечаю: «Хватит вам — хоккей, хоккей. Теперь спорт номер один в России — футбол!»
— До своего выступления вы что-то сказали Президенту.
— Мы постоянно обменивались какими-то фразами: «А на лыжах катаешься?» — «Да я и кимоно надену, если надо!» Там уже подходили безопасники, я им говорил: «Только шокером не рубаните!»
Я их с самого начала подкалывал — мол, долго еще ждать? Тут заслуженные мастера спорта сидят, сейчас встану и пойду! Но это все в шутку было, понятно, не было никакого пафоса.
— Вас обидело высказывание Гамовой по поводу вручения футболистам ЗМС?
— Не то, чтобы обидело — я не до конца понял, когда об этом начали говорить прославленные спортсмены: Мусэрский, Гамова, другие. Откуда такое ревностное отношение к футболу? Мне кажется, они не понимают одного — сколько стран в волейболе претендует на победу? Пять-шесть. А в футболе все, кто приехал на чемпионат мира — за исключением Панамы или Саудовской Аравии, — могли выиграть друг у друга. Конкуренция невероятная. Тут недавно Швейцария Бельгии пятерочку отгрузила спокойно, с 0:2 на 5:2 — и привет.
Мы действительно ничего не выиграли, но это была огромная победа для нашей страны, грандиозное событие.
— Один момент чемпионата мира, который вам запомнился особенно.
— Если выбирать из футбольных, то их два: когда Акинфеев ногой отбил пенальти от испанца, и когда Мариу Фернандес сравнял счет в матче с хорватами. Те эмоции не описать словами. А внефутбольный — отложилось празднование: и то, что у нас на Воробьевых было, и то, как люди в разных городах отмечали. Эти гуляния такой радостью и гордостью меня переполнили — значит, я уже живу не зря.
— В России вам довелось поиграть в разных городах. Какой ближе всего по духу?
— Я все люблю. Когда приезжаем куда-то играть, где я жил, говорю — о, мой город. В Томске был период становления, я там зеленым совсем оказался, попал в опытную банду, до сих пор с некоторыми связь поддерживаю. О Ростове самые теплые воспоминания — мы там Кубок выиграли с Джано, с Божовичем, первый мой трофей в карьере, безумное счастье. Тула меня полюбила с первого дня, дала шанс сыграть на чемпионате мира. Мне все города эти так нравились, что я никогда не уезжал в Москву — если выходные давали, я оставался там, гулял, проникался.
— Во время чемпионата мира вы цитировали Альбуса Дамблдора. Какая часть «Гарри Поттера» — любимая?
— Они все любимые — я каждую книгу раза по четыре перечитывал и фильмы все видел. Сейчас есть любимая фраза из «Фантастических тварей»: «Недовольство трусов — похвала для храбрецов». Хорошие слова, очень соответствуют всем последним событиям в футболе вообще и моей жизни в частности.
— Выберите одно заклинание.
— Экспекто патронум! Всегда было интересно, какой у меня был бы Патронус. Думаю, лев.
— Какую книгу читаете детям на ночь?
— В основном читает мама, а я рассказываю сказки про Ведьмака. Как-то раз играл при них в него, и теперь они слушают истории из книг, я их тоже все наизусть знаю. Всегда добавляю какие-то детали, как Ведьмак преодолевал себя, что у него был брат. Мне важно, чтобы сыновья — родные братья — ценили друг друга. Потому что это самое крутое.
